Олег Рой - Капкан супружеской свободы
Он вошел в зрительный зал, не привлекая ничьего внимания, и осторожно уселся в заднем ряду. Пригляделся и сообразил наконец: на сцене слишком много народу, почти вся труппа. Похоже на финальный эпизод какого-нибудь спектакля, но какого? Соколовский не узнавал ни пьесы, ни выгородки, ни реплик актеров, которые раздавались в зале. И только когда Демичев ловко запрыгнул на сцену и рявкнул на незнакомого Алексею юношу, видимо, новичка в труппе: «Ты что, не понял, что я тебе объяснял сию минуту?! Ты должен узнать ее по наитию, по откровению свыше, по одному только прикосновению!..» — вот только тогда Алексей сообразил, что речь, скорее всего, идет о той самой пьесе, текст которой он перечитывал вчера.
Значит, они все-таки поставили? Без него, и даже отчасти вопреки его прямому запрету? Ну что ж. Вероятно, именно этого и стоило ожидать.
Главную роль, разумеется, играла Лида. Он смотрел на нее, пытаясь отыскать в душе хоть какие-то чувства к этой великолепной, холеной женщине — остатки нежности, что ли, ревность, разочарование, мужской интерес или хотя бы неприязнь и обиду, — но ничего не находил. Это была просто актриса, и он холодным взглядом оценивал сейчас ее движение по сцене. Актриса, только и всего.
— Ты должен положить руку ей на бедро — вот так, понимаешь? — продолжал показывать тем временем Демичев, — и по одному этому прикосновению почувствовать в ней нечто родное, близкое. Она твоя сестра, родная кровь, и эта кровь должна ударить тебе в лицо, в сознание, в сердце!
Алексей усмехнулся, заметив, с каким удовольствием, с каким собственническим инстинктом Демичев прикоснулся к бедру Лиды, показывая это движение актеру, и как почти неуловимым движением она ответно прижалась к его руке. То, что Володя стал его заместителем не только по театральным делам, было бесспорно видно. И этого, наверное, тоже надо было ожидать. Ведь теперь именно Демичев распределял роли, командовал труппой и решал, кто будет давать очередное интервью от имени театра. Но это еще не все. Главное, пожалуй, оказалось в том, что при Володе Демичеве Лида становилась не только исполнительницей режиссерской воли, но и диктатором на сцене, главной и единственной примой, признанной фавориткой. Слушая, как громко и веско она объясняет партнерам, что и как они должны делать, Алексей невольно уловил и напряжение, разлитое в воздухе, и недовольство, сгустившееся над актерами, как густой смог, и нотки неповиновения в отрывистых ответах ребят, — при нем такое вряд ли было возможно. «Впрочем, может быть, я просто утешаю сам себя», — подумал развенчанный, изгнанный из своего королевства режиссер и вздохнул.
Какая-то женщина, сидевшая в нескольких рядах перед ним, наклонилась к соседу и довольно громко прошептала:
— Они же оба абсолютно бездарны. Я просто не понимаю, как мы будем все это играть. Мы провалимся с треском, вот увидишь!
По характерным жестам Соколовский узнал Елену Ларину. Злопыхательство было в ее репертуаре, но на сей раз, возможно, актриса была права на все сто. Нет, не в том права, что Лида и Володя бездарны, — это как раз не так, просто сейчас они взялись не за свое дело и, рискуя по-крупному, вероятно, могут оказаться на грани провала.
Что ж, пора было открыть свое инкогнито. И Алексей Соколовский поднялся и, вскинув ладони вверх, двинулся к сцене, нарушая вмиг образовавшуюся в зале тишину оглушительно громкими, медленными своими хлопками.
— Ну, браво, браво! — говорил он, с изумлением замечая, что фразы у него получаются почти искренними, без фальши. — Вижу, что вы тут без меня не теряли времени зря. Работали, думали, старались… Молодцы, хвалю!
— Ур-р-ра! — прокатилось по залу, и режиссер узнал в хоре голосов зычный баритон Леонида Ларина: — Это же Соколовский вернулся! Живем, ребята!
— Вот приехал барин, барин нас рассудит… — услышал Алексей и ядовито-тихое замечание за своей спиной и круто обернулся. Однако его уже обступили плотной стеной актеры, улыбающиеся, протягивающие ему руки, и он не стал допытываться, не стал выяснять, кто именно бросил ему в затылок недобрую фразу. Тем более что среди тех, кто приветствовал сейчас Алексея, было немало вовсе незнакомых ему лиц. Да, театр был уже иным, и на него смотрели не те, которых он ждал, а совсем другие глаза — настороженные, изучающие и даже дерзкие… Именно такие, какими и должны быть глаза молодых волчат, наблюдающих за старым, седым волком, которого им пытаются навязать в качестве нового вожака стаи, и, быть может, против их воли и их желания. Ну, допустим, до их желаний Соколовскому не было никакого дела. Только вот хочет ли он сам остаться вожаком этой стаи?
Последней поздороваться к нему подошла Лида. Его удивило ее очевидное волнение. Губы были чуть приоткрыты, как в момент страсти, грудь волновалась под тонкой льняной блузкой, глаза распахнуты ему навстречу, словно самому долгожданному и любимому человеку на свете… Он усмехнулся и снова поднял руки вверх жестом осторожного предостережения, но актриса, не обратив на это ни малейшего внимания, приблизилась к нему почти вплотную и сказала так, будто думала все время лишь о нем:
— Ну вот и ты… вот вы и вернулись.
Оговорка — многозначительное «ты», не спеша исправленное на корректное «вы», — была явно не случайной, но ее внимание и интерес оказались приятны Соколовскому, и он, не уставая изумляться прихотливости собственных реакций — поистине все было достойно удивления в этот час его жизни, — сам того не желая, взял ее руку и коснулся ее суховатым, коротким, но подлинным поцелуем.
— Как вы себя чувствуете, Алексей Михайлович?
— Хорошо, благодарю вас. — Он знал, что этот вопрос был задан не Лидой Плетневой, а ведущей актрисой труппы, а потому и отвечал всей труппе, повернувшись ко всем разом и обводя глазами шумливую, яркую толпу.
— Но вы ведь уже приступаете к работе, правда? — промурлыкала Лена Ларина. — Мы так вас ждали!.. Нам столько всего нужно вам рассказать!
— Не задавай глупых вопросов, — обрезал ее муж. — Разумеется, Алексей Михайлович будет с нами работать. Иначе, зачем, по-твоему, он пришел? Уж если Соколовского выпустили из больницы, теперь его ничто не удержит!..
Отметив про себя что-то новое в интонациях Ларина — легкую льстивость, слабость голоса, нотки неуверенности в себе, — Алексей тут же заметил, что до сих пор еще не слышал ни слова от своего помощника. Отыскав Володю Демичева взглядом (тот стоял чуть поодаль, как бы пропуская вперед всех членов труппы, чтобы почествовать вернувшегося хозяина последним, самым почетным словом), Алексей улыбнулся ему и решительно двинулся в его сторону. И, видя, как вдруг отчего-то засуетился его помощник, как стали мелки и почти судорожны его движения, как вспыхнула боязливая улыбка, Алексей удивленно подумал: «Боится он меня, что ли? Тьфу ты господи, противно-то как!..»
