Дмитрий Правдин - Хирург возвращается
— Идите вы все в жопу! — кричит Жанна и скатывается со стола, умудрившись приземлиться точно на тумбообразные ножки.
— Дай хоть повязку наложу! — подступает к ней медсестра. — А то еще зацепишься за что-нибудь ногтями своими!
— Повязку? — Девушка тупо смотрит на свою окровавленную кисть. — Ну, наложи!
Я только сплевываю в тазик для отходов и следом сбрасываю перчатки. Мне эта комедия разонравилась, и я в ней больше не участвую.
Через час девица возвращается в приемный покой и слезно просит, чтобы я удалил ногти на левой руке.
— Мадам, мое дежурство закончилось пять минут назад! — я показываю на электронный циферблат на стене приемного покоя. — Ничем помочь я вам не смогу!
— И что же мне делать? — надувает пухлые губки Жанна. — У меня детки маленькие! Как я за ними стану ухаживать?
— Вот так и сможешь! Может, еще в кого вцепишься, глядишь, ногти сами и отвалятся. Когда пила, о детках своих и не вспоминала, поди? Надоели вы мне, алкаши, хуже горькой редьки! — и я чиркаю ладонью по шее, демонстрируя, как достала меня вся эта пьянь.
Григорий Петрович сменяет меня и спасает даме руку.
Глава 21
Последние два дня работы в отделении даются мне, честно говоря, не очень легко. Нет, ничего экстраординарного больше не происходит, все идет своим чередом. Подспудно я ожидаю какой-нибудь каверзы от бывшей заведующей: она продолжает приходить на работу и «добивать» остатки запущенных историй болезни. Но все, слава богу, происходит без эксцессов: она проводит время в кабинете старшей медсестры и ни во что не вмешивается. Я даже не замечаю, когда она приходит и когда уходит. Так, несколько раз встречаю ее, заглядывая в кабинет Ульяны Дмитриевны. Хозяйка едва терпит присутствие в кабинете мадам Васильевой, ее утешает только то, что скоро все должно закончиться. Общение с Зинаидой Карповной и мне тоже не повышает настроения, впрочем, все наши разговоры ограничиваются холодными приветствиями.
Остальные сотрудники хирургического отделения, напротив, не скрывают сожаления по поводу моего предстоящего отъезда. Всяк норовит узнать, не собираюсь ли я вернуться в Карельск. Я интригующе молчу, поскольку и сам толком не знаю, как поступить. С одной стороны, мне хочется еще какое-то время поработать в Карельске, а с другой — какой смысл опять возвращаться в провинцию? Для чего я тогда сорвался с насиженного места на Дальнем Востоке и переехал в Питер? Загадываю так: если никто из моих пациентов не скончается за эти дни, я вернусь. Если умрет, уеду совсем. Глупо? Возможно! Однако я решил положиться на провидение.
Во вторник, в мой предпоследний рабочий день, умер Вальтер. Он поступил в хирургию накануне вечером. На больничную койку его уложило очередное кровотечение из распадающейся опухоли. На сей раз его уже не спасли — или не спасали, кто знает. Пускай это останется на совести дежурного врача. Как старожил отделения, Вальтер всегда традиционно попадал в одну и ту же палату, а палата пока еще числится за мной. И мне как лечащему врачу этой палаты предстоит идти на вскрытие.
Существует непреклонное правило: всех пациентов, скончавшихся в стационаре, обязательно подвергать патологоанатомическому исследованию. Это делается не только для того, чтобы выяснить причину смерти, если она по каким-то соображениям осталась не совсем ясной, но и для того, чтобы определить, правильно ли лечили пациента. А вдруг врачи чего-то намудрили, вдруг «залечили» человека? Впрочем, по установившейся традиции сор из избы обычно не выносят — иначе добрая половина врачей находилась бы в местах не столь отдаленных. Но вскрытие умерших стараются выполнить почти всегда.
По существующему в стране положению, если труп не «криминальный», то есть не интересует судебных медиков, родственники имеют полное право написать отказ и забрать тело без вскрытия. Если же есть хоть малейшие подозрения на насильственный характер смерти, например утопление, отравление, автодорожная травма и тому подобное, то вскрытие производят обязательно, причем это делает не патологоанатом, а специальный судебно-медицинский эксперт. Как правило, его делают более тщательно и довольно долго.
Странно, но родственники Вальтера от вскрытия не отказались. Его диагноз был давно известен, подтвержден данными гистологического исследования, однако они настояли на вскрытии. Лечащий врач по закону обязан при этом присутствовать. После обеда меня приглашают в морг. Кстати сказать, за месяц это первое вскрытие от хирургического отделения.
Патологоанатомическое отделение карельской ЦРБ расположено почти на отшибе, на самых задворках больничного городка. Иван Ильич и Григорий Петрович изъявляют желание присутствовать при вскрытии, а заодно и проводить меня до места. Сам бы я точно блуждал очень долго: местность, сильно поросшая деревьями и высокой травой, довольно удачно скрывает обитель мертвых. По крайней мере, постороннему понадобится немало труда, чтобы отыскать в этих зарослях городской морг.
Поплутав по узкой тропинке, протоптанной среди высокой жесткой травы, мы в конце концов выходим к моргу. Одноэтажное здание, выкрашенное в живенький салатовый цвет, с виду никак не соответствует своему назначению. Рядом с входом разбита живописная клумба из маргариток и астр, обрамленная вкопанными раскрашенными автопокрышками. Первый раз вижу такой странный морг.
Зато патологоанатом оправдывает ожидания. Он — типичный представитель своей необыкновенной профессии: невысок ростом, костист, с пергаментной кожей, короткими, жидкими волосами с заметной проседью. Он много курит и надсадно, громко кашляет, ежеминутно сплевывая шафранную слюну в переполненную обслюнявленными окурками пепельницу в виде стеклянного черепа. Анатолий Ефимович, — так его зовут.
— А вы и есть тот самый доктор Дмитрий Андреевич Правдин из Петербурга? — Он сильно пожимает мою руку и принимается изучать меня умными, глубоко посаженными глазами.
— Он самый, — я улыбаюсь в ответ, но, вспомнив, где нахожусь, тут же прикрываю рот.
— Да вы не тушуйтесь, — помигивает патологоанатом. — Что, в морге ни разу не были?
— Отчего же, доводилось бывать, и не раз. У вас, правда, впервые!
— Так расслабьтесь! Я изучил историю болезни умершего: вашей вины в смерти товарища Вальтера нет! — сообщает мне Анатолий Ефимович. Как всякий патологоанатом в такую минуту, он крайне серьезен. Юмор у него есть, но тоже какой-то на редкость серьезный, как и бывает у патологоанатома на рабочем месте.
— Ефимыч, — вступает в диалог Иван Ильич, — что ты нас в дверях-то держишь? Чаю бы предложил с дороги!
