Кит Рид - Я стройнее тебя!
— И что потом?
— Ну да. Мы в пустыне, черт возьми.
— Вот именно, — вздыхает он. — Да, Бетци, как ни странно, но лучших вариантов у нас сейчас нет.
— Это же не «подземная железная дорога», да? — Это не вопрос, а утверждение.
— Более того, это наш единственный вариант.
— Почему это, Дэйв?
— Ну что, хочешь узнать всю правду? Пока вы разговаривали на парковке с этой самой Глорией Кац, я пошел взять свой бумажник из «сатурна». Машину угнали.
— Вот те на.
— Это все, что ты собираешься сказать?
— Дэйв, это же всего лишь машина!
Это была ошибка. Дэйв отстраняется и больше с ней не разговаривает.
— Машина же не единственное, что есть на свете, — тихонько говорит Бетц.
Какая глупость, ведь у нее, черт возьми, есть брат, так что она знает… Для взрослых людей важны разные вещи, но для парня, который только что закончил школу, существует только машина. Она печально открывает дверцу и вылезает, дрожа, потому что в этих местах можно умереть от полуденного зноя, но ночи в пустыне прохладны. Если Дэйв пойдет за ней, то она, наверно, извинится, как будто угон машины — действительно самое страшное, что бывает на свете. И тогда он заметит, что она дрожит, и обнимет ее за плечи, чтобы согреть. Но Дэйв неподвижно сидит за рулем, нарочно ни на что не обращая внимания. Ну да, он с ней не разговаривает. Кругом такое происходит, — думает Бетц, глядя на собственную тень, крошечную точку в бескрайней пустыне, — а он только и думает, что о своей дурацкой машине».
Затаив дыхание, она кружится в лунном свете. Звезды похожи на тысячи галогеновых ламп, крошечные и пронзительные, их свет достигает глубины души. Поглощенная чистотой лунной ночи в пустыне, она смотрит на лежащий небольшими холмиками песок, ищет глазами какие-нибудь другие здания, машины, любые признаки жизни, но не может разглядеть ничего, кроме фургона и внедорожника со спящим Дэнни и с Дэйвом, парнем Энни. Как маленький ребенок, она осторожно ставит одну ступню перед другой, и, перекатываясь с пятки на носок, медленно подходит к блестящему фургону. Когда за Глорией закрылась металлическая дверь, закрылись и все окна, и теперь света изнутри не видно, ничто не шевелится. Не слышно ни звука. Глория там, в этом Бетц уверена. Но когда же она выйдет? Что, если они там все умерли? Если она вообще появится этой ночью, то только через эту дверь. Сложившись, как переносная табуретка, Бетц садится на крыльцо и ждет. В какую-нибудь другую ночь она постучалась бы, но здесь ей боязно это сделать. Слишком огромно небо. Все кругом настолько спокойно. Проходит время. Над их маленьким лагерем, будто купол, встает прохладная ясная ночь пустыни. Словно сидишь под снежным покрывалом. Кругом, как искусственный снег, лежит песок, но на востоке линия горизонта выглядит неровной. Она как будто покрыта рябью из мягко очерченных холмиков, похожих на пышные буханки хлеба.
Только когда один из холмиков садится и зевает, как тюлень, Бетц понимает, что все эти мягкие волны на земле на самом деле спальные мешки, в которых устроились самые толстые люди из тех, что ей когда-либо приходилось видеть. Она не дышит. Огромная зевающая фигура потягивается. Бетц потрясена; она каменеет и молится о том, чтобы он не смотрел в ее сторону, но вот огромный человек в спальном мешке кашляет, устраивается поудобнее и успокаивается. Боже мой, их же здесь сотни. «Нужно сказать Дэнни, — думает она, вставая. — Нужно сказать Дэйву. Ну и что, пусть он со мной и не разговаривает». Она направляется к машине.
— Дэйв!
Дверь фургона распахивается.
— Куда ты идешь?
— Глория!
— Ну да, черт возьми, Глория. — Немолодая дама выходит на крыльцо и говорит новым, бодрым голосом: — И Ахмед.
Из фургона выходит потрясающего вида человек в восточном халате и с тюрбаном на голове.
— Здравствуйте, Ахмед.
Даже при свете луны Бетц видно, что он улыбается.
— Всем привет.
— Вы и правда мулла?
Он слегка кивает.
— Да. А ты, наверное, Бетц.
— Да, хм… — Как обращаются к таким людям? — Хм…
— Зови меня Ахмед.
— Ахмед готов отвезти вас к вашей сестре.
Бетц испытывает смешанные чувства:
— Вы знаете, где она?
— Я знаю, где ее держат. — Его низкий голос становится чуть громче. Его услышат, даже если он будет стоять на самом высоком минарете. — Подъем!
— И вы нам сможете показать на карте?
Глория отвечает:
— Это не понадобится. Мы очень близко.
— Ближе, чем вы думаете. — Ахмед снова говорит, на этот раз еще громче: — Подъем!
И вот Бетц шагает к машине, сопровождаемая Глорией и ее приятелем-муллой. Скоро они тронутся в путь. Дэйв вышел из машины, дверца со стороны, где сидел брат, открыта, Дэнни тоже вышел. Ее брат и парень, которого она любит, стоят перед внедорожником, как бойцы, ожидающие доставки к месту назначения.
— Куда, куда вы нас повезете?
Ахмед делает элегантный плавный указующий жест, и Дэйв с Дэнни устраиваются на заднем сиденье. Он поворачивается к Бетц и изящно указывает ей, куда сесть.
— Твоя очередь.
— Но куда мы едем?
— Ш-ш-ш, — успокаивает Глория. — Здесь недалеко.
— Что недалеко? — Бетц и Глория уже уселись на заднем сиденье внедорожника рядом с мальчиками.
Ахмед объясняет:
— То, что вы ищете.
— Сами скоро увидите…
В третий раз Ахмед кричит:
— Подъем!
Потом он удивительно ловко для человека, одетого в сандалии и длинный халат, залезает на водительское место и заводит двигатель.
Глория поясняет:
— Об этом можно будет спокойно поговорить только тогда, когда мы приедем.
И вот они уже в пути, и когда Ахмед сделал разворот в три приема, и они выехали на дорогу, Бетц увидела, что на востоке пришли в движение целые акры пустыни: все, кто ночевал в этих холмиках — спальных мешках, скидывают их, как шелуху, и вскакивают на ноги. Они рекой выплескиваются на дорогу вслед за внедорожником, как медленная и стойкая армия, собравшаяся в поход. Куда именно, ребятам еще предстоит узнать.
Глава 28
Запись в дневнике. Сильфания
Господи, как нам было непросто. Целую вечность дожидались мы с Зои, пока работницы ночного наряда приготовят пир для кого-то, ожидающего в хлеву. Этой ночью для хлева предназначалась жареная свинина, кексы «Пища дьявола» и еще французская штучка под названием кроканбуш — это такая пирамидка из хрупких круглых пирожных со сливочным кремом внутри, которые склеены друг с другом карамелью. Еще были кусочки телятины, фаршированные паштетом, и жареные цветы тыквы. Чего здесь только не было! Лежа на койках в каморке возле кухни, мы с Зои дожидались, пока они закончат. Мы были очень напряжены и терзались от… мне точно и не сказать, отчего. Был ли это голод, желание или страх? Когда находишься в таком бедственном положении, как мы, в своих чувствах уже не разобраться. Трудно понять даже свои собственные желания. Представьте, что вас лишили всего, что было вам дорого. Вам этого не дают, и вы знаете, что оно рядом, но вне досягаемости. И вы постоянно об этом думаете. Вот что мы тогда испытывали.
Наконец ночные поварихи погрузили накрытые крышками блюда на тележку, выкатили ее по пандусу, расположенному рядом со ступеньками черного хода, и направились вниз, в хлев. Выждав достаточно времени, мы двинулись вслед за ними. Присев за кустами, мы наблюдали, как они вошли, и, когда мы уже почти умерли от долгого ожидания, они вышли. Я уже был готов встать и наброситься на дверь, но Зои взяла меня за руку и потянула обратно вниз.
— Потерпи еще немного.
Прошло много-много времени, и она поднялась. И я тоже. Прячась, как злоумышленники, мы отправились вниз, к подножию холма.
Когда с тобой обращаются, как с преступником, ты начинаешь себя чувствовать таковым. Мы действовали украдкой, как будто совершали что-то недостойное. Мы сомневались в себе. На цыпочках мы вышли из кустов и уже были готовы войти в хлев. Зои жестом попросила меня постоять в сторонке и приложила ухо к двери. Но, когда она уже решила, что можно заходить, кто-то откашлялся. Дверь хлева откатилась в сторону, и мы отлетели подальше, как опавшие листья от струи воздуха из уборочной машиной. Зои спряталась за фургоном. Я еле успел залезть под трактор.
В дверном проеме, обрамленный лучами света, стоял Преподобный Эрл. Золотоволосый, освещенный сзади, он напоминал ангела с картины Вильяма Блейка. Он вытирал ладони о брюки.
— Боже мой, — сказала Зои, когда он уже не мог нас услышать. — Я и не представляла, что Преподобный Эрл… — и она потрясенно замолчала.
— Так что Преподобный Эрл?
— Прости, это так ужасно.
— Что именно, Зои?
— Бедная моя подруга. — Бедная моя Зои! Голос ее дрожал. — Я не хочу об этом говорить, пока не буду совершенно во всем уверена.
