Хулио Кортасар - Выигрыши
— Что с вами, Ямайка Джон? — спросила Паула, тоже спрыгивая вниз. — Для чего вы его позвали?
— Я позвал его, — сказал Лопес сухо, — потому что мне так захотелось.
Он направился к Медрано и Раулю, которые, по-видимому, одобряли его намерение, и показал им наверх. Лопес был так возбужден, что Рауль посмотрел на него с веселым удивлением.
— Вы думаете, он спустится?
— Не знаю, — ответил Лопес. — Может, и не спустится, но я хочу предупредить вас, что, если он не явится через десять минут, я швырну вот эту гайку в стекло.
— Превосходно, — сказал Медрано. — Это самое малое, что можно сделать.
Но офицер вскоре появился, как всегда немного нахмуренный и сдержанный, словно уже заранее отрепетировал свою роль и приготовил ответы на возможные вопросы. Он спустился по трапу правого борта, извинился, проходя мимо Паулы, которая насмешливо поздоровалась с ним. И только тут Лопес заметил, что стоит почти голый и что ему в таком виде предстоит разговаривать с офицером; и это почему-то разозлило его еще больше.
— Добрый день, сеньоры, — сказал офицер, отвесив полупоклон в сторону Медрано, Рауля и Лопеса.
Стоя чуть поодаль, Клаудиа и Персио наблюдали за этой сценой, не принимая в ней участия. Лусио с Норой куда-то исчезли, а почтенные дамы, смеясь и кудахча, продолжали болтать с Атилио и доном Гало.
— Добрый день, — сказал Лопес. — Вчера, если не ошибаюсь, вы сказали, что нас посетит корабельный врач. Но он не пришел.
— О, весьма сожалею. — Офицер, казалось, был поглощен пушинкой на рукаве своего белого кителя. — Надеюсь, ваше здоровье в полном порядке.
— Не будем говорить о нашем здоровье. Почему не пришел врач?
— Полагаю, он был занят с нашими больными. Вы обнаружили что-нибудь… симптомы, которые вас обеспокоили?
— Да, — мягко сказал Рауль. — Вокруг нас чума, как в экзистенциалистском романе. И между прочим, вам не следовало давать обещания, раз вы их не выполняете.
— Врач обязательно придет, можете быть спокойны. Я не хотел бы говорить об этом, но по соображениям безопасности — надеюсь, вы понимаете — необходимо, чтобы вы и… мы, скажем так, как можно меньше вступали в контакт… хотя бы в эти первые дни.
— А, тиф, — сказал Медрано. — Но если кто-нибудь из нас, я например, готов рискнуть, почему бы не пойти вместе с вами на корму к врачу?
— Но затем вам надо будет вернуться назад, и в этом случае…
— Ну вот, опять все сначала, — сказал Лопес, проклиная Медрано и Рауля за их вмешательство. — Послушайте, я уже сыт по горло, понимаете, что это значит? Мне осточертело это путешествие и вы, да-да, вы и все остальные глициды, начиная с вашего капитана Смита. А теперь слушайте: может, у вас там, на корме, в самом деле что-то неладно, не знаю, тиф или какие-то крысы, я только хочу предупредить: если двери по-прежнему будут заперты, я готов пойти на все, лишь бы их открыть. И когда я говорю, что готов на все, так оно и есть. Учтите.
У Лопеса от гнева дрожали губы (Раулю даже стало жаль его), но Медрано, казалось, разделял его негодование, и офицер понял, что Лопес говорил не только от своего имени. Отступив на шаг, он с холодной любезностью поклонился.
— Я не желаю отвечать на ваши угрозы, сеньор, — сказал он, — но обо всем доложу начальству. Со своей стороны я глубоко сожалею, что…
— Полно, полно, оставьте ваши сожаления, — сказал Медрано, вставая между офицером и Лопесом, который сжал кулаки. — Лучше ступайте и, как вы правильно сказали, доложите обо всем начальству. Да поскорее.
Офицер вперил в Медрано глаза, и Раулю показалось, что он даже побледнел. Правда, на таком ярком солнце и при таком загаре это было довольно трудно определить. Офицер сухо отдал честь и повернулся. Паула пропустила его, освободив на ступеньке место, куда едва можно было поставить ногу, и затем подошла к мужчинам, которые растерянно переглядывались.
— Бунт на корабле, — сказала Паула. — Прекрасно, Лопес. Мы полностью на вашей стороне, безумие куда заразительней тифа 224.
Лопес посмотрел на нее, словно пробуждаясь от кошмарного сна. Клаудиа подошла к Медрано, слегка коснулась его руки.
— Мой сын в вас души не чает. Посмотрите, какое у него восторженное лицо.
— Я иду переодеться, — резко сказал Рауль, для которого происходящее, казалось, вдруг потеряло всякий интерес. Паула продолжала улыбаться.
— Я очень послушна, Ямайка Джон. Мы встретимся в баре.
Почти касаясь друг друга, они взбежали по трапу, оставив позади Бебу Трехо, которая притворилась, будто читает журнал. Полутьма в коридоре показалась Лопесу чернее ночи, не хватало только сновидений, где кто-то незаслуженно завладевал высоким постом. Он чувствовал себя одновременно и возбужденным и усталым. «Лучше бы я набил ему морду», — подумал Лопес, но теперь ему было почти все равно.
Когда он поднялся в бар, Паула уже заказала два пива и докуривала сигарету.
— Непостижимо, — сказал Лопес. — Впервые вижу, чтобы женщина переоделась раньше меня.
— Вы, наверное, нежились под душем, как римлянин, если так запоздали.
— Возможно, не помню. Кажется, я действительно долго простоял под холодным душем, вода была такая приятная. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.
Сеньор Трехо прервал чтение Omnibook, чтобы поздороваться с ними вежливо, но прохладно, что, как отметила Паула, было весьма кстати в такую жару. Усевшись в самом дальнем от двери углу, они видели лишь сеньора Трехо и бармена, разливавшего по стаканам джин и вермут. Когда Лопес наклонился к Пауле, чтобы прикурить от ее сигареты, он ощутил, кроме табачного дыма и легкой качки, что-то еще, похожее на счастье. Но к этому сладостному чувству вдруг словно примешалась капля горечи, и, обескураженный, он отстранился.
Она продолжала спокойно и кокетливо ждать. И это ожидание длилось долго.
— Вы все еще жаждете прикончить этого несчастного глицида?
— А-а, плевать мне на него.
— Да, конечно. Этот глицид всего лишь предлог. Не его, а меня вы готовы были растерзать. Разумеется, в переносном смысле.
Лопес посмотрел на свое пиво.
— Значит, вы входите в каюту в купальнике, как ни в чем не бывало раздеваетесь, и он тоже входит и выходит, тоже раздевается, когда захочет, и так далее и тому подобное, да?
— Ямайка Джон, — сказала Паула с комическим упреком. — Manners, my dear [96].
— Не понимаю, — сказал Лопес. — Абсолютно ничего не понимаю. Ни этот пароход, ни вас, ни себя самого; все это какая-то сплошная нелепость.
— Дорогой мой, кто знает, что происходит за стенами домов Буэнос-Айреса. И не раздеваются ли девушки, которыми вы восхищались illo tempore [97], в присутствии сомнительных особ… Вам не кажется, что порой вы рассуждаете, как старая дева?
— Не говорите пошлостей.
— Но это так, Ямайка Джон, вы рассуждаете точно так же, как стали бы рассуждать эти несчастные толстухи, развалившиеся под тентом, если бы узнали, что мы с Раулем не женаты и вообще не связаны никакими узами.
— Мне противна одна мысль об этом, и я вам не верю, — сказал Лопес в бешенстве. — Я не могу поверить, что Коста… Но тогда в чем дело?
— Напрягите свой мозг, как выражаются в переводных детективных романах.
— Паула, можно свободно смотреть на вещи, это я прекрасно понимаю, но чтобы вы и Коста…
— А почему бы и нет? Пока тела не заразят души… Вас же беспокоят души. Души, которые заражают тела, и в результате одно тело начинает спать с другим.
— Вы же не спите с Костой?
— Нет, господин профессор, я не сплю с Костой, и Коста не ласкает мои кости. А теперь я отвечу за вас: «Я вам не верю». Видите, я сэкономила вам четыре слова. Ах, Ямайка Джон, какая тоска, как мне хочется сказать вам крепкое словцо, которое так и вертится у меня на языке. И подумайте, в романе такую ситуацию вы спокойно проглотили бы… Рауль считает, что я подхожу к жизни с литературной меркой. Вам не кажется, что разумней и вам поступить так же? Почему вы, Лопес, такой старомодный испанец? Ах вы, Лопес, архилопес, суперлопес! Почему вы так привержены к отжившим предрассудкам? Я читаю ваши мысли, как цыганка из парка Ретиро. Сейчас вы лихорадочно соображаете, а может, Рауль… ладно, скажем так — роковой недуг мешает ему оценить во мне то, что приводит в восторг других мужчин. Но вы ошибаетесь, это совсем не так.
— Я этого и не думал, — сказал, немного смутившись, Лопес. — Но признайтесь, ведь вам самой должно казаться странным, что…
— Нет, мы дружим с Раулем уже десять лет. И мне это не кажется странным.
Лопес заказал еще две порции пива. Бармен напомнил, что приближается обеденный час и пиво может отбить у них аппетит, но они не послушали его. Лопес нежно погладил руку Паулы. Они переглянулись.
— Признаю, что не имею никакого права выступать в роли твоего судьи. Да, позволь мне говорить тебе «ты». Позволь, пожалуйста.
