Ларс Кристенсен - Посредник
– Зажигалка! – крикнул Фрэнк.
– Блин, где Бобов язык?
– Да хрен с ним!
– Я не стану ездить по округе с куском его языка в машине!
– Зажигалка, Артур!
– В кармане куртки! Черт бы тебя побрал, Фаррелли! Только-только все стало налаживаться!
Фрэнк наконец нашел зажигалку, хотел было побыстрее вернуться к дому и со всем покончить, однако сил почти не осталось. Он шел медленным, вялым шагом, и время, затраченное на этот короткий путь, вместило больше чем всю его жизнь. Как я сюда попал? – думал он. Знать не знаю. Просто так вышло. Но ничего не выходит просто так. Всё с чего-то начинается. С чего-то начинается и идет, идет. Все началось, когда он получил должность Посредника? Началось и пошло, пошло прямиком к этой нереальной ночи? Или когда отец упал с лестницы и угодил на кем-то брошенную косу? Или когда закрыли станцию и он стал никому не нужен, поскольку поезда мчались мимо? Не все ли равно. Всю ярость как бы выкачали. Словно в нем открылся кран и его существо вытекло вон. Надо повторить давешние размышления, заново обмозговать сделанные выводы, что он, мол, сделал это ради Кармака и ради того мира, куда попадешь, покинув Кармак. Ну вот наконец-то веранда, можно сесть и передохнуть. Луна плыла над финалом спектакля. Теперь не дома один только Боб Спенсер, щербатая рожа. Фрэнку почудился смех Стива. Смех приятеля словно бы придал всему смысл. Но и смеха уже не слышно, он сидел и слушал реку, уносившую подо льдом память о Стиве, слушал глухой гул, замиравший в тусклом свете, который тащила с собой луна, пока и он не растаял в окружающей тьме. Боб Спенсер чуток сполз с кресла. Холод заморозил его лицо в белой ухмылке. Язык по-прежнему свисал из угла рта. Бензин капал по ступенькам из шпал и обломков рельсов. Фрэнк щелкнул зажигалкой, поднес огонек к каплям, а когда пламя потекло к башмакам Боба Спенсера, отвернулся и пошел вниз, к машине, чувствуя, как в спину бьет жар. Снег стал оранжевым, небо тоже. Артур Клинтстоун сидел за рулем, по-прежнему в белом защитном комбинезоне с застежкой-молнией и капюшоном. Похожий на астронавта. Теперь вернемся с луны домой, подумал Фрэнк, залезая в кабину. Секунду оба смотрели на дом, который был уже не домом, а огромным костром, и костер этот скоро догорит и рассыплется золой и пеплом. Потом тронулись с места. На повороте у реки Фрэнк попросил Артура сбросить скорость. Хотел глянуть, там ли еще белый парус, не вмерз ли в лед. Но ничего не увидел.
– Теперь душа Стива освободилась, – сказал Фрэнк.
– Черт, не говори так. Ты меня пугаешь.
Артур прибавил газу, и до самой миллеровской мастерской оба не проронили ни слова. На часах было одиннадцать. Фрэнк вылез из машины и вдруг заметил клочок Бобова языка. Возле рычага скоростей.
– Остаток Боба Спенсера, – сказал он, показывая туда.
Артур смотрел прямо перед собой.
– Если спросят, я все расскажу. Так и знай, Фаррелли.
– Убил его ты. Я только помог тебе избавиться от трупа.
– Ты просил меня это сделать.
– Опять ты за свое? Я просил тебя дать ему затрещину.
– Затрещину? Ты сказал, чтобы я его избил. А затрещину предложил я.
– Так и скажем, Клинтстоун.
Они разъехались в разные стороны и никогда больше друг с другом не говорили.
Сначала Фрэнк заехал к Бленде. Надо рассказать ей, что произошло. Дом Мартина сгорел. Нет, их дом сгорел. Наверняка можно будет получить страховку, ведь раз он унаследовал дом, то и страховку тоже. Теперь они смогут уехать из этой дыры. А она скажет в ответ, что теперь Фрэнк говорит точь-в-точь как в старых фильмах, которые она в детстве слышала под своей кроватью, лежа без сна, в мечтах. Но она, конечно же, захочет уехать с ним из этой дыры, хоть сегодня ночью. Так Фрэнк представлял себе все это, как заключительную сцену из фильма, пусть даже фильм был паршивый до самого финала, а это финал, и по большому счету его вполне достаточно. Никто не открывал. Он позвонил еще раз, с тем же успехом. Спустился вниз, стал на тротуаре, на темной улице. Через некоторое время начал зябнуть. Стоял, хлопал себя по плечам и вдруг подумал, отчего не подождал на лестнице в доме или в машине. И испугался. Он совершал никчемные поступки. Сел за руль, едва сумел обхватить его закоченевшими пальцами, поехал в мэрию. Бленды и там не было. Тогда Фрэнк в конце концов вернулся на Эйприл-авеню. Мать еще не пришла. Он разделся, запихал грязную одежду в стиральную машину, долго стоял под душем, все казался себе недостаточно чистым. Продезинфицировал порез на руке, посмотрел в зеркало. Он изменился? Стал за эту ночь другим? Разницы не видно. Потом сел в халате за кухонный стол, выпил пива. Ничего не было, думал он. Боб Спенсер не умер. Дом Мартина не сгорел. Фрэнк никак не мог избавиться от тяжкого холода. Около двух ночи вернулась мать.
– Где ты была?
– В гостинице. Ты что, не знаешь, что она открыта?
– Знаю. Для кучи идиотов, которые вдруг нашли Кармак очень интересным.
– Идиоты платят денежки. Ты и этого не знаешь?
– Не мешало бы им быть посдержанней и выказать Марион хоть немного уважения. И Веронике тоже. Да и всем нам.
– Что с тобой, Фрэнк?
– Ничего. Почему ты спрашиваешь?
Мать сняла пальто, села на стул и бросила на Фрэнка взгляд, показавшийся ему совершенно незнакомым. Это она за ночь изменилась? Может, все вокруг изменились, кроме него самого? Значит, и Бленда стала другой и, вероятно, больше не хочет иметь дела с Фрэнком. При этой мысли Фрэнк не на шутку испугался.
– Так или иначе, последний уехал, – сказала мать.
– Вот и хорошо.
– Что хорошо?
– Что последний уехал.
– По мне, так могли бы и задержаться немножко.
Мать положила на стол солидную пачку купюр. Фрэнк некоторое время сидел молча, прикидывая, сколько там может быть. Явно немало. Много, за считаные-то дни.
– Надеюсь, ты перед ними не заискивала, – сказал он.
– Заискивала? Ты о чем?
– Сама знаешь.
– Нет, не знаю, Фрэнк. Объясни, что ты имеешь в виду.
– Что ты не распускала язык. Есть у тебя привычка болтать.
– Да о чем мне с ними болтать?
Фрэнк проводил взглядом мать, которая отошла к буфету, спрятала деньги в коробку от печенья.
– Обо мне, к примеру.
Мать засмеялась и снова села.
– О тебе? А с какой стати я стану с кем-то говорить о тебе?
– По-твоему, это было бы странно?
– Да, по-моему, странно.
Фрэнк опять обиделся. Неужели никто не понимает, чту ему пришлось пережить? Он наклонился над столом:
– Как-никак именно я сообщал родителям. Оба раза. Так что было бы не очень уж странно, если б кто захотел поговорить и со мной, а?
– Но никто ведь не захотел, Фрэнк.
– А сказать тебе почему? Потому что никто про меня не знал. Никто не знал, чем я занимаюсь. Ты ведь тоже не знаешь.
– Чего не знаю?
– Не знаешь, каково приносить такие вести. Это больно. И мне больно не меньше, чем им.
– Нет, все же тем, кто получает такие вести, куда хуже. Но ты ведь вроде дал подписку о неразглашении? Сам хвастался, когда получил должность.
Фрэнк сдался. Никто не понимал, какое бремя взвалили ему на плечи. Даже родная мать не понимала.
– Иди спать, – сказал он.
Она посмотрела на него в упор:
– Где ты был?
– А ты как думаешь?
– От тебя пахнет бензином.
Фрэнк встал, быстро провел ладонью по лицу и тоже почуял запах.
– Я в мастерскую заезжал.
– Что тебе там понадобилось?
– Она моя. По наследству. Ты забыла?
– А у Мартина ты точно не был?
Фрэнк отошел к окну. Отсюда тот дом не увидеть, но небо на востоке вроде как золотисто-желтое. Нет, ему показалось. Просто светает. Скоро утро.
– Что мне там делать?
– Ты же и дом с участком унаследовал?
– Да, а что?
– Ничего.
Фрэнк повернулся к матери, хватил кулаком по столу:
– Черт, понятно теперь, о чем ты!
– Я сварю тебе кофе.
Мать разогрела остатки вчерашнего кофе, налила две чашки. Фрэнк сел, отхлебнул. Кофе отдавал горечью, будто металл во рту. Ярость отхлынула. Скоро совсем уйдет. Он словно ребенок, слишком уставший злиться.
– Ты Бленду не видела? – спросил он.
– Ишь какой любопытный.
– А просто сказать нельзя?
– Могу только сказать, что она заходила сюда.
– Сюда?
– Я же сказала, Фрэнк.
– Зачем она заходила?
Мать заупрямилась:
– Не скажу.
– Не скажешь? Почему?
– Потому что это секрет.
– У тебя с Блендой общие секреты?
– Может, да. А может, и нет.
Если бы не усталость, он бы еще раз хватил по столу.
– Ты же никогда не умела хранить секреты.
– Много ты знаешь, Фаррелли-младший. – Мать накрыла ладонью руку Фрэнка. – Относись к Бленде по-хорошему. Она добрая девушка.
Фрэнк опять насторожился:
– Она что-то говорила? Что я, мол, плохо к ней отношусь?
