Дмитрий Липскеров - Последний сон разума
– Нет, – отозвался Семен. – Я дерево – хлебное…
– А-а, – протяжно зевнул Михалыч. – Помирать мне скоро!..
В уголках глаз его загорелись лукавые искорки.
– Хитер ты, старик, – улыбнулся Семен. – Спи, у тебя будет очень долгий последний сон.
– Вот и ладно, – успокоился Михалыч, еще раз зевнул и заснул по-детски быстро…
На следующий день в Ботаническом саду перебывала почти половина города, и у каждого был свой вопрос. Что самое интересное – подавляющее большинство не интересовалось у человека-дерева продолжительностью своей жизни, а обходилось более спокойными вопросами, касающимися в основном здоровья, материального благосостояния и т. д.
В два часа дня очередь дошла до майора Погосяна, который пришел в штатском костюме, дабы не привлекать внимания возможных знакомых. Лицо его было бледно, щеки впали, как будто он перестал кушать долму и хошлому.
– Я – армянин!
– Ну и что?
– Армянам тоже можно задавать вопросы? – поинтересовался милиционер.
– Конечно, – ответил Семен. – Я тоже не русский.
– А говорят, вы новый русский пророк! – Майор погладил живот.
– Глупости! Что вы хотите узнать?
– Я уже знаю. Я хочу, чтобы вы подтвердили мое знание.
– Говорите.
Погосян помялся.
– Я боюсь умирать.
– Понимаю.
– Это произойдет до Нового года?
– Вы целиком проживете этот год, – ответил Семен. – До последней секунды. Но ни секунды в следующем. Вы умрете в тот самый короткий миг паузы между годами.
Майор стоял, поникнув головой. Он пожимал плечами и облизывал губы, собираясь что-то сказать еще.
– Я знал это. Спасибо.
– Время в состоянии растягиваться беспредельно, а также беспредельно сжиматься. Время – понятие субъективное. Пауза между годами для вас может растянуться на тысячелетие. Идите спокойно!..
Лицо Семена искривилось, как будто от боли.
– Что такое? – участливо поинтересовался Погосян.
Человек-дерево приподнял рубашку, и майор разглядел, как кора захватывает человеческую грудь, сжимая ее тисками, сочась какой-то бурой жидкостью.
– У меня тоже так случается! – посочувствовал милиционер и приподнял свитер, обнажая свой круглый, как шар, живот, который отливал неестественным синюшным цветом. – Вот, комок моих невров заболел… И из пупка какая-то гадость по вечерам вытекает.
Он растерянно смотрел на человека-дерево, стоя с голым животом, и во взоре его была робкая надежда хотя бы на что-то чудесное, но Семен лишь помотал головой в ответ и закрыл свои черные глаза.
– Я могу только сказать. Но ничего не могу сделать, – произнес человек-дерево. – Время мое тоже сочтено.
– Понимаю, – ответил Погосян, и во взгляде у него погасло. – Я пойду?..
Семен кивнул…
К пяти часам возле человека-дерева появилась женщина.
– Меня зовут Василиса Никоновна, – представилась она.
– Рассказывайте, – предложил человек-дерево.
– Удобно ли… – женщина закраснела лицом, как китайский фонарик. – У меня вот какие проблемы… – Она все никак не могла собраться, а потому переминалась с ноги на ногу, как будто ей срочно нужно было в туалет.
– Я вас слушаю…
Наконец женщина собралась с духом и, утирая с височков пот шелковым платком, начала:
– Вы такой молодой… Впрочем, ладно… Видите ли, мой муж очень страстный человек. Сначала я не была такой страстной, но он во мне разбудил невероятный огонь… Но, конечно, со временем… Понимаете?
– Нет, – честно признался Семен.
– Я боюсь, что его страсть, ну страсть моего мужа, со временем истощится…
– У всех у нас есть дно. Надо надеяться, что дно вашего мужчины, как впадина дна морского.
– А что делать мне, если оно окажется дном какого-нибудь ручья? С моим огнем?.. Женщины по-другому устроены, нежели мужчины…
– Через девять месяцев вы родите ребенка, и весь ваш огонь пойдет на него… Это не та причина, по которой стоит волноваться.
– А мой муж станет генералом? – вдруг спросила Василиса Никоновна.
Семен опешил от такого вопроса и ответил с внезапной страстью, что прапорщик Зубов никогда не станет генералом, более того, он не дослужится и до капитана, а ждет его совершенно другая карьера.
– Какая? – удивилась Василиса Никоновна.
– Он станет священником в маленьком армянском городе.
– Я не поеду в Армению! – вскричала женщина.
– Нужно следовать за мужем!
– Да?
– Да! – твердо ответил человек-дерево.
– Но если вы такого мнения…
– Да, я такого мнения.
Василиса Никоновна открыла сумочку, вытащила из нее горсть чего-то и бросила на землю, к самым корням нового русского пророка.
– Что это? – вскрикнул от неожиданности Семен.
– Вы не волнуйтесь! Это хлебные крошки! Хорошо, когда возле хлебного дерева курлыкают голуби.
– Здесь нет голубей! – удивился человек-дерево. – Здесь Ботанический сад!
– Жаль, – развела руками женщина и пошла своей дорогой, совершенно удовлетворенная.
А еще Семена посетил бывший и.о. начальника военного госпиталя, бывший ассистент недавно скончавшегося профессора. И.о. оглянулся на Василису Никоновну и подумал, что внешность этой женщины ему знакома, но где и когда он мог видеть ее – ничего этого врач припомнить не мог.
– Мне обязательно верить в Бога, чтобы разговаривать с вами?
– Совсем нет.
– Сколько у меня есть времени? – поинтересовался медик.
– Смотря о чем вы хотите спросить.
Бывший и.о. задумался на мгновение, а потом спросил с важным выражением лица:
– Будет ли война?
Семен удивился:
– В какой перспективе вы ставите вопрос?
– В ближайшей, естественно.
Человек-дерево задумался и ответил, что война будет, но она случится вдалеке от важных русских городов и будет столь краткосрочна, а жертвы в ней будут столь малы, что только одна-две газеты про нее напишут, да и то – заметки.
– Вот и я думаю, что война должна случиться! – с героическим запалом произнес и.о.
– Вам в ней нечего будет делать. Боевые действия продлятся всего три минуты.
– Ха-ха! В современных условиях трех минут будет достаточно, чтобы уничтожить половину планеты! Я-то знаю, я – военный врач!
– В войне погибнут три человека. Так что успокойтесь!
– С чьей стороны будут потери?
– С обеих. Погибнут двое русских.
– Значит, мы войну проиграем… – медик задумался. – Как вам удается перерабатывать земельные соки? Ведь вы же человек!
– Это неподконтрольно мне, – ответил Семен. Видно, что вопрос был ему не совсем приятен.
– Значит, есть то, что вам не удается контролировать?
– Мне многое недоступно.
– Это радует, что вы столь критичны по отношению к себе. – Бывший и.о. потер ладони, словно они у него замерзли. – А кто, простите великодушно, позволил вам говорить людям то, в чем никто не может быть уверен?! Вы программируете людей! И не удивительно, если с ними случится то, что вы беретесь предсказывать! Я буду непременно ходатайствовать, чтобы вам запретили эту практику!
– Я – не практикую!
Семена позабавил такой напор незнакомого человека и странная злоба, черпающаяся неизвестно из каких сокровищниц организма. А потому он сказал, чтобы умерить ее:
– Вы же в сущности добрый человек! Если бы ваша мать, когда вам было двенадцать лет, не дала вам пощечину во дворе на глазах друзей и девочки, которая вам нравилась, то, вероятно, вы бы выросли в прекрасного человека. А медик вы и так превосходный! Так что, когда выйдете из сада, то посмотрите на небо, вдохните поглубже воздуха и улыбнитесь всему миру! И произойдет чудо! Вы зацветете заново!.. И сходите на могилу к нянечке Петровне, ведь она столько лет проработала в вашем госпитале!
– А что, разве она умерла? – вздернулся и.о.
– Несколько дней назад.
Бывший и.о. вдруг сел на землю, взял в руки свою голову и заплакал. Он заплакал так горько, что Михалыч, дежуривший неподалеку, удивился глубине такого переживания. Еще садовник подумал, что так плакать могут только от чужого горя, совсем не от сообщения о близкой смерти самого плакальщика – в таких случаях обычно льют слезки тихо и обреченно. Этот же рыдал в голос, открыв рот настежь, словно ворота!
А слезы-то как брызжут! – подивился Михалыч. – Как из шланга дырявого!
Семен не мешал и.о., пока тот выплачется. Он даже не охнул, когда на плечах треснула рубаха, показывая в прорехе образование из коры.
Наконец, всхлипывания медика прекратились. Он встал на ноги, посмотрел по сторонам, как будто пьяный, и пошел неровно прочь.
– Чего это он? – полюбопытствовал Михалыч. – Как баба какая!
– Нарыв прорвался, – объяснил Семен. – Зрел, зрел всю жизнь, а теперь вот прорвался. А мог и не прорваться вовсе!
– Ты всяк нарыв прорвешь! – полизоблюдствовал садовник. – Водички подлить? – Он услужливо поднял тяжелую лейку и приблизился к человеку-дереву.
– Знаешь, Михалыч, как бывает интересно! – вдруг сказал Семен.
