Дмитрий Липскеров - Последний сон разума
– Отчего же я умру? – вмиг побелевшая Евдокия чуть было не упала на землю, если бы не локоть Михалыча.
Остальные стояли в стороне и ничего не слышали.
– Умрешь ты в ночь, справляя нужду, а от несварения перенапряжешься, и кровь разорвет мозг твой. Через час наступит смерть.
Евдокия качнулась.
– Я кандидат биологических наук, – вдруг сказала она.
– Ты прожила жизнь по предназначению, – согласился Семен.
– Я хочу задать последний вопрос. Можно?
Семен кивнул.
– Есть после смерти что-то?
– Нет.
– А как же вся жизнь человеческая за миг до смерти проходит перед глазами? А потом труба, коридор, и человек видит себя со стороны, родственников своих умерших?
– Это – сон, – ответил человек-дерево. – Сон разума. Мозг засыпает, и ему снится последний сон… А теперь иди, у тебя мало времени.
Из глаз Евдокии, когда она уходила, текли слезы. Они падали на землю Ботанического сада, а человек-дерево улавливал их своими корнями и всасывал в себя. Михалыч лишь пожимал вслед уходящей в вечность Евдокии плечами.
– Что ж ты мне не сказал, когда я умру! – с укором обратился старик.
– Потому что тебе нельзя этого говорить. Ты не выдержишь этого знания, а потому станешь жить по-другому.
– А Евдокия? Она лучше всех здесь про растения знает!
– Она – сильная. Будет бороться с недугом. Может быть, и справится.
– А я, значит, слабый? – обиделся старик.
– Ты – впечатлительный.
– А как же тогда Бог? Зачем он, если там ничего нет?
– Для кого есть, а для кого нет, – уточнил Семен.
Послышался треск разрываемой ткани, и из-под разошедшейся брючины взору Михалыча предстала нога юноши, превратившаяся в обыкновенный древесный ствол, по которому неутомимо, к гипотетическому небу, полз черный муравей.
– Чем же Евдокия провинилась?
– Она мало думает о другой жизни. Занята насущным.
– А есть ли что-нибудь после?
– Нет, – еще раз повторил человек-дерево. – Есть сон. Он может быть очень длинным, длиннее, чем сама жизнь, и ничем не отличаться от нее.
– А Бог-то тут тогда при чем! – завопил дед, чувствуя, как в голове у него все перемешалось винегретом.
– А Бог дает эти сновидения. Кому короче, кому длиннее. А кому и вечные сны…
– А?..
Старик что-то понял и пошел вслед за Евдокией, а к дереву подошли другие садовники. Они много спрашивали, а Семен неустанно отвечал, изредка прося, чтобы его полили…
Молва распространяется быстрее, чем радиосигнал. Информация из уст в уста столь молниеносна, что никакие телетайпы, никакие телеграммы не способны опередить ее…
К концу этого дня весь Ботанический сад был окружен толпой желающих попасть к человеку-дереву и послушать, что он скажет про их жизни.
В том павильоне, в котором пустил корни Семен, было установлено несколько телевизионных камер, в том числе и агрегат Жечки Жечкова, представителя Книги рекордов Гиннесса.
– Если ты мне запорешь пленку, – шипел он в ухо оператора, – я тебя отошлю репортером в Косово! Там, говорят, операторы живут в среднем недели две!
– Все в порядке! – успокаивал шефа Каргинс. – Все заснимем!
– Пожалуйста, – попросил Семен, – пускайте народ. У меня очень мало времени!
– Сейчас, сейчас, – подбодрил юношу Михалыч, который взял все под свой контроль, так как начальство сада отбыло в дружескую страну перенимать садовый опыт.
Старик махнул кому-то ответственному, и дверь в павильон экзотических деревьев открылась.
– По одному, господа, – увещевал Михалыч. – Не торопитесь.
– А сколько стоит? – интересовались многие.
– Нисколько. Бесплатно…
Первой к человеку-дереву подошла молодая особа с прыщиками на лбу.
– Ты еще долго будешь жить, – сказал человек-дерево. – Не надо употреблять эти препараты!
– Где мой отец? – поинтересовалась девица.
– Твой отец творит историю.
– Его обвиняют в убийстве.
– Он никого не убивал. Он невиновен.
– Мой отец хороший человек! – гневно вскричала девица, обращаясь неизвестно к кому.
– Твой отец – обыкновенный, – уточнил Семен. – Он не очень приятный… Следующий!..
– Я еще не все спросила! – засопротивлялась Елизавета, но была оттеснена общественной охраной в сторону и кричала издалека: – Дерево! Истукан гнилой!!!
– Снял? – спросил Жечка Жечков оператора и сжал кулаки.
– Снял, – кивнул головой сотрудник.
Целый день человек-дерево отвечал на вопросы людей. Было заметно, как он устал и как кора дерева подросла аж до самого бедра юноши.
Ночью пришли отцы города.
– Ну-с? – спросил главный из них.
– Что вы хотите узнать? – поинтересовался Семен. Он устал, и глаза его сузились до щелок. – Пожалуйста, быстрее, мне надо отдохнуть.
Один из «отцов», затянутый в добротный костюм, хотел было возмутиться и напомнить человеку-дереву, что тот находится на вверенной ему территории, а потому диктовать условия… Впрочем, низенький спутник его оборвал, показав, что здесь главный он, и, улыбнувшись, спросил:
– Товарищ, а что с выборами?
– Вы станете мэром, – сообщил Семен.
– Я же говорил! – низенький улыбнулся еще шире, похлопав затянутого в костюм по плечу. – Ну, собственно, у меня больше вопросов нет! Спасибо на добром слове!
– Вы продержитесь на посту мэра полтора года, затем сделаете неверный выбор, вас арестуют и вы без суда и следствия проведете в тюрьме шесть лет. За это время от вас уйдет жена, а дети откажутся от отца-преступника!..
– А кто станет мэром после меня? – Казалось, что низенький ничуть не испугался такой перспективы.
– Мэром станет ваш заместитель, вон тот, в костюме.
– Лиокумович?.. – удивился будущий градоначальник и посмотрел на густо покрасневшего спутника. – Ну-ну!..
Отцы города на том закончили с человеком-деревом, причем у затянутого в костюм возникло нестерпимое желание срубить говорящее растение, распилить деревяшку на части и подвергнуть огню…
Из-за сакуры появились Жечка Жечков и оператор-латыш Каргинс.
Усталый до крайности Жечка поглядел в видоискатель камеры, промотав пленку с самого начала, и, казалось, был удовлетворен.
– Ну что, дерево? – проговорил представитель Книги рекордов. – Мне что-нибудь скажешь?
– А что ж не сказать, – откликнулся Семен. – Ты станешь богат! Ты будешь владеть фантастическим состоянием. Ты сможешь играть в казино столько, сколько захочешь, а денег у тебя не станет меньше!
– Сколько я буду жить?
– Ты умрешь через час после того, как скончается твой оператор!
Оператор вздрогнул и чуть было не выронил камеру.
– А когда умру я? – поинтересовался он, вдруг ощутив противную дрожь в районе поясницы.
– Тебе я не могу сказать этого, – проговорил усталыми губами Семен. – Но ты тоже станешь богатым!
– Почему не можешь?!! – возмутился оператор. – Сказав «а», скажи и «б»!
– Что мне говорить, решаю я, – спокойно ответил человек-дерево.
Каргинс огляделся по сторонам и схватился за стоящую возле стеклянной стены лопату.
– А я решил срубить тебя!
– Дело твое!
– Последний раз спрашиваю! – оператор замахнулся.
– Мое время погибать еще не пришло.
– Ах ты!.. – оператор со всей силы рубанул по ноге-корню. Раздался неприятный хруст, прыснуло кровью, но какой-то чересчур светлой, и Семен сморщился от боли.
– Ты что делаешь! – вскричал Жечка Жечков. – Нас же посадят! Грош цена нашим съемкам!..
– Он говорит, что конец его еще не пришел, – бушевал латыш. – А я говорю, пора!
Он вновь размахнулся лопатой, но тут раздался вы-стрел. Стоящая на земле камера разлетелась вдребезги. От ужаса представитель Книги рекордов побелел и заговорил быстро-быстро:
– Кто?!. Где?!. А?..
Стрелял из темноты садовник Михалыч.
– Еще одно движение – и выстрелю в голову! Бросай лопату!
Оператор-латыш покорно отбросил лопату в сторону и поднял руки.
– А ну, валите отсюда! – приказал Михалыч. – Чтоб ноги вашей здесь не было!
– А ты чего, старик, здесь командуешь? – попытался было воевать Жечка, но, встретившись глазами с двумя ружейными стволами, ретировался. – Уходим… Ах, гадина, кассета вдребезги!
– Ну!..
Они ушли, а Михалыч накопал из-под сакуры землицы и стал затирать ею рану. Человек-дерево изредка морщился от боли, но вел себя достойно мужчины.
– Может, завтра передышку сделаем? – предложил садовник.
– Нет, – отказался Семен. – Времени мало.
– Ну, будь по-твоему…
Старик до конца обработал рану, затем снял с себя ватник и расстелил его возле сакуры.
– Посплю здесь, – оповестил он. – Охранять тебя буду!
Семен улыбнулся. Раздался страшный треск, и остатки отцовых брюк лохмотьями легли у подножия человека-дерева. До пояса тело Семена было сплошь покрыто толстым слоем коры.
– Польешь меня утром.
– Непременно, – закивал Михалыч и улегся на телогрейку. – Кора-то дубовая!
– Нет, – отозвался Семен. – Я дерево – хлебное…
