Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
Я наклонилась и поцеловала маму. Потом встала и проследовала за отцом к двери. Оглянулась на прощание. У мамы остекленел взгляд, и она стала совсем отрешенной. Я с трудом сдержалась, чтобы не содрогнуться от ужаса.
— Пойдем, — сказала я, и мы вышли.
В машине отец какое-то время сидел тихо, с закрытыми глазами. Потом произнес:
— Даже не могу тебе сказать, как я ненавижу эти визиты.
— Я знаю, нельзя такое говорить, но меня так и подмывает спросить у них, нельзя ли помочь ей уйти.
— К сожалению, в этом мы не такие продвинутые, как голландцы. Слишком много защитников права на жизнь начинают вопить во весь голос, стоит только произнести слово «эвтаназия». И они же кричат об убийстве, когда кто-нибудь упоминает о стволовых клетках как возможном лекарстве от Альцгеймера… им, видите ли, претит идея оплодотворения яйцеклетки в пробирке. А тем временем Дороти прозябает как овощ… — Он запнулся и тяжело вздохнул — И знаешь, что меня больше всего бесит? Те двести тысяч, которые Дороти унаследовала от родителей и планировала завещать Джеффу и Лиззи, попросту оседают в карманах этой чертовой лечебницы. Подумать только, сорок тысяч в год за поддержание ее жизни. С какой целью, для чего? Я знаю, ее бы возмутила идея, что деньги, которые она так хотела отдать своим внукам…
— Джефф и Лиззи абсолютно независимы в финансовом плане, благо у обоих есть предпринимательская жилка.
— И все-таки меня это возмущает…
— Отец, давай пропустим по стаканчику, а?
— Давай по два.
Я подъехала к старому маленькому бару в центре Берлингтона, куда так любил наведываться отец (он очень гордился тем, что еще мог управлять автомобилем). Два стаканчика быстро переросли в три, а закусывали мы орехами, которые подавали в старомодных мисках и в скорлупе, что было редкостью в наши дни. Не помню, когда в последний раз я выпивала подряд три водки с мартини, и, боже, мы оба изрядно накачались, так что мне пришлось просить бармена вызвать нам такси. Несмотря на возраст, отец держал удар. Конечно, он был пьян, но ему удавалось сохранять трезвость мысли, особенно когда он принялся рассуждать о нашем нынешнем президенте («главный заговорщик» — так он называл его, намекая на студенческое прошлое Буша) и его «хунте».
— Знаешь, я начинаю ностальгировать по Дику Никсону — вот уж никогда бы не поверил, что со мной такое случится.
Такси подвезло нас к дому около шести. Я побрела на кухню, порылась в шкафах и холодильнике и нашла все необходимое для спагетти с соусом болоньезе. Пока я возилась на кухне, отец прошел в свой кабинет, плюхнулся в кресло-качалку и тут же заснул. Когда я зашла сказать, что ужин будет готов через двадцать минут, он так крепко спал, что я решила не ставить спагетти на огонь, пока папа не проснется.
Я уже выходила из кабинета, когда зазвонил мой сотовый. Отец тотчас встрепенулся и открыл глаза. Я тоже едва не подпрыгнула.
Лиззи…
Но на дисплее высветился телефонный номер с кодом региона 212.
Марджи.
Я нажала кнопку приема вызова.
— Привет, — сказала я. — Думала о тебе сегодня.
— Тебе сейчас удобно говорить? — спросила она, причем серьезным голосом.
— Конечно. Я у отца в Берлингтоне. Что-то случилось?
— Ты можешь уединиться, чтобы мы могли поговорить спокойно?
— Что, рак вернулся?
— Нет, но спасибо, что напомнила. Послушай, я могу перезвонить попозже.
— Нет, не вешай трубку, я сейчас…
Я объяснила отцу, что звонит Марджи и мне нужно исчезнуть на пару минут.
— Не беспокойся обо мне, — сказал он. — Я пока посплю.
Я вернулась на кухню, встала над кастрюлей с болоньезе, взяла деревянную ложку и принялась помешивать соус, плечом прижимая трубку к уху.
— Все, можем говорить, — сказала я. — Мне что-то не нравится твой голос.
— Раз уж ты спросила, признаюсь, что сегодня утром я действительно кашляла кровью, так что пришлось срочно нестись через весь город к знакомому онкологу, который тотчас отправил меня на рентген. Выяснилось, что ничего страшного, если не считать того, что я убила все утро, да еще чуть не обделалась от страха. Ну, да ладно, хватит об этом. Слушай дальше. Когда я вернулась в офис, меня там дожидалась посылка. Знаешь, моя фирма начала заниматься раскруткой писателей — настолько плохи дела. Нет, шучу… просто многие нью-йоркские издатели сейчас передают некоторых писателей пиар-агентствам, и нам начали присылать рукописи на оценку. Как бы то ни было — и, собственно, поэтому я и звоню, — одно консервативное издательство, «Плимут Рок Букс»… в последние годы дела у них пошли в гору, кто бы мог подумать… так вот, они мне позвонили пару дней назад, сказали, что раскручивают одного деятеля из Чикаго, который ведет ток-шоу на радио и уже имеет большую аудиторию в Мичигане, так что они надеются вывести его на федеральный уровень. Этот парень написал книгу, которая, как они уверяют, станет национальным бестселлером. Это история его радикализма в шестидесятые годы, вся правда о его подрывной деятельности, побеге в Канаду, а потом — дорога в Дамаск, которая совершенно преобразила его, заставила порвать с революционным прошлым и превратила в Великого Американского Патриота и истинного христианина, коим он сейчас и является.
Ложка замерла у меня в руке.
— Тобиас Джадсон? — спросила я.
— Да.
— И ты прочитала эту книгу?
— Боюсь, что да.
Я погасила огонь на плите, подошла к столу и села на стул.
— Ты сама знаешь, каким будет мой следующий вопрос, — произнесла я.
— Конечно, — ответила она. — И да, ты тоже фигурируешь в этой книге. На самом деле он посвятил тебе целую главу.
Глава третья
Марджи не терпелось выложить все, что было написано обо мне в книге Тобиаса Джадсона. Но я была настолько шокирована новостью, что толком ничего не соображала. Повинуясь инстинкту, я просто заткнула ей рот.
— Я не хочу слушать всю эту грязь, — сказала я. — Мне нужно прочитать самой.
— Конечно, прочтешь, но неужели тебе не интересно узнать…
— Я взбешусь, если ты мне расскажешь, а потом всю ночь не сомкну глаз.
— Ты и так не заснешь.
— Верно, но, по крайней мере, я не буду пережевывать все, что от тебя услышу.
— Не все так плохо. Он не упоминает твоего имени.
— Зато, как я догадываюсь, всего остального в избытке.
Долгая пауза.
— Твое молчание весьма многозначительно, — первой заговорила я.
— Я больше не скажу ни слова. А завтра с утра высылаю тебе книгу курьером. Ты ведь уже вернешься в Мэн?
— Ну да.
— Все, завтра книга у тебя.
Я поморщилась. Дэн обычно брал по четвергам выходной и, хотя он не имел привычки вскрывать мою почту, бандеролью от «Федэкс» наверняка заинтересуется и спросит меня, от кого это и что в ней. И тогда мне снова придется лгать…
— Пришли мне ее в школу, — попросила я.
— Поняла, — сказала Марджи. — Послушай, как только прочтешь книгу, сразу же перезвони мне. Не буду открывать тебе всех своих профессиональных тайн, но тебе, возможно, будет интересно знать, что в нашем деле существует так называемая объективная оценка — иначе говоря, этому болтуну можно заткнуть рот…
— Прекрати, пожалуйста. Как только я прочту, обещаю, я сразу тебе перезвоню, и мы все обсудим. А пока я ничего не могу сказать…
— Ты так спокойно об этом говоришь, — удивилась она. — Я бы на твоем месте уже билась в истерике.
— Мне сейчас других проблем хватает.
— Могу я спросить…
Мне пришлось посвятить ее в амурные дела Лиззи, и так получилось, что уже второй раз за день я пересказывала эту историю, теперь добавив подробности о том, что мой отец уже давно является тайным советчиком своей внучки. Когда я закончила, Марджи какое-то время молчала. Потом произнесла:
— Знаешь, что самое печальное во всем этом… ну, или, по крайней мере, с моей точки зрения? То, что вы с Дэном были чертовски правильными родителями. Никаких тебе разводов, скандалов… ни дома, ни на работе. Судя по тому, что ты мне рассказывала, вы день и ночь были рядом с детьми, пока они росли. И несмотря на такую любовь и заботу…
— К сожалению, все устроено по-другому, Марджи. Ты можешь дать детям только то, что можешь. А потом наступает… господи, даже не знаю, как это сказать. Все мы надеемся, что наши дети легко справятся с так называемыми жизненными трудностями… но не всегда это получается. Сейчас я могу думать лишь о том, как тяжело Лиззи. Она просто притягивает к себе несчастья…
— Не говори так, дорогая.
— Почему? Это так и есть.
— Просто у нее сейчас трудный период.
— Марджи, не пытайся утешать меня. Лиззи преследует женатого мужчину. Она спит в машине под дверью его дома… и когда она говорит об этом, ее голос звучит так странно, отстраненно, невозмутимо, словно она совершает нечто вполне естественное, правильное… между тем на самом деле она погружается в психологическое расстройство.
