Гарольд Роббинс - Воспоминания минувших дней
Кристина посторонилась, давая ему дорогу. Дэниэл взял портфель и, выйдя в гостиную, поставил его рядом с уже стоявшим возле двери чемоданом.
— Мои вещи уже в машине, — сказала Кристина.
Поезд уходил только в шесть часов, и у них было еще много времени.
— В буфете есть полбутылки, — произнес он. — Наверное, не стоит оставлять.
Дэниэл поставил на стол два стакана и повернулся к ней, как бы спрашивая, сколько наливать.
— Мне чуть-чуть, — сказала она.
Дэниэл разлил виски. Ну, что ж, за удачу, — произнес он, поднимая стакан.
— За удачу, — ответила Кристина. Она выпила и поморщилась. — Как ты можешь пить такую дрянь? Вкус просто ужасный.
— Может быть, — усмехнулся Дэниэл. — Но тебе придется привыкнуть. Это виски бедняков. Мартини стоит вдвое дороже.
Кристина ничего не сказала.
— Ты действительно хочешь поехать со мной? Еще не поздно отказаться, я не буду ни в чем тебя упрекать.
— Я не для того делала все это, чтобы сейчас отступать, — она сделала еще глоток. — Кстати, не так уж плохо.
Дэниэл усмехнулся.
— Ты говорил с миссис Торгерсен? — спросила Кристина.
— Да. Она уже переселилась в детскую, и в нашем распоряжении будет вся спальня. Когда я сказал, что ты приедешь со мной, она очень обрадовалась. Она тебя очень любит.
— Она знает меня много лет. А как там малыш?
— Хорошо, — с гордостью ответил Дэниэл. — Растет, прибавил уже почти целый фунт и чувствует себя замечательно. По ночам спит, как сурок.
— Ты очень хочешь его увидеть?
Дэниэл кивнул.
— Знаешь, я никогда не думал, что стану отцом. Но увидев своего сына, почувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Кристина поставила на стол стакан.
— Налей еще немного.
— Как на улице? — поинтересовался он.
— Тепло.
— По крайней мере, хоть пикетчикам немного полегче. Не очень-то приятно разгуливать перед воротами завода под проливным дождем. А на демонстрацию должны собраться все. Приедут даже кинооператоры. Секретарша, которая печатала для меня письмо, сказала, что ее шеф очень доволен. Через несколько дней эти кадры покажут в шести тысячах кинотеатров.
— И все-таки хорошо, что ты не с ними, — произнесла Кристина. — Сегодня за завтраком я слышала, как дядя разговаривает по телефону с начальником полиции Южного Чикаго. Он сказал, что на заводе ожидаются беспорядки, попросил прислать ему на помощь полторы сотни полицейских, а потом, вернувшись к столу, пообещал нанести коммунистам такой удар, что они больше не встанут.
— Ты говоришь, еще полторы сотни? — спросил Дэниэл. — Зачем ему столько? У него и так сто человек в охране.
— Не знаю. По правде говоря, я не задавала себе этот вопрос. Все мои мысли были заняты сборами в дорогу.
— Твой дядя зря старается. Собрание состоится в клубе, к воротам никто и близко не подойдет. — Дэниэл вдруг замолчал, а потом сказал уже другим тоном. — Значит, надо предупредить наших, чтобы они не собирались у завода.
— Для тебя они больше не «наши», Дэниэл. Ты ушел от них.
— В девятнадцатом году в Питтсбурге тоже так было. Тогда людей тоже не предупредили, и в итоге началась бойня.
— Сейчас не девятнадцатый год, и ты в этом не участвуешь.
— Но там будет много моих друзей, и я не хочу, чтобы кто-нибудь из них пострадал только потому, что я все знал, но молчал. — Дай мне ключи от машины, — сказал Дэниэл, направляясь к двери.
— Зачем тебе все это? — попыталась удержать его Кристина. — Вчера ты говорил, что с сегодняшнего дня мы начнем новую жизнь.
— Да, но я не могу начать ее, шагая по трупам своих товарищей. Дай мне ключи, Кристина, я скоро вернусь.
— Я поеду с тобой.
— Лучше подожди здесь.
— Нет, — твердо сказала она. — Ты обещал, что мы никогда не расстанемся. Наша новая жизнь начнется сейчас.
На улице перед клубом собралось столько людей и машин, что невозможно было найти свободное место для стоянки.
— Остановись в соседнем квартале и жди меня, — сказал Дэниэл.
Кристина кивнула. Выходя из машины, Дэниэл увидел ее побледневшее лицо.
Прекрасная погода подняла настроение рабочих, многие пришли с семьями, и их, скорее, можно было принять за отдыхающих, собравшихся на пикник. Пробившись сквозь толпу, Дэниэл вошел в клуб, где уже началось собрание.
— И существует только один способ показать полицейским, что они не в силах помешать нам, что Гердлеру не все дозволено, — донесся до Дэниэла голос оратора. — Они должны увидеть, что у нас хватит смелости не отступить перед ними!
В зале раздались возгласы одобрения.
— Я предлагаю следующую резолюцию, — продолжил оратор, заглянув в бумажку. — Мы, члены профсоюза работников сталелитейной промышленности, осуждаем произвол и незаконные действия полиции, направленные на то, чтобы помешать рабочим реализовать свои священные, закрепленные Конституцией права, и прежде всего, право на свободное волеизъявление, а также право на забастовку, с помощью которой мы стремимся улучшить жизнь американцев. Все, кто за, скажите «Да».
Многоголосое «Да!» оглушило Дэниэла.
— Теперь мы им покажем! — крикнул кто-то. — Пусть они увидят, что такое настоящий пикет. Не десять человек, а тысяча!
В зале зааплодировали. Дэниэл с трудом пробрался к трибуне, отстранил оратора и обратился к собравшимся:
— Послушайте!
Никто не обратил на него внимания. Люди были слишком разгорячены, чтобы слушать еще кого-то.
— Уходи, Хаггинс, — тихо сказал ему оратор. — Ты здесь не нужен.
— Слушай, Дэвис, хотя бы ты пойми меня. Я узнал, что Гердлер вызвал еще сто пятьдесят полицейских. Они пока никого не тронули, но, если вы пойдете к заводу, столкновения не избежать. А пострадать можете не только вы, со многими здесь жены и дети.
— Рабочие имеют право выразить свое мнение, — ответил Дэвис.
— Но вожди ответственны за их безопасность, — прервал его Дэниэл. — В девятнадцатом году они забыли об этом, и началась бойня. Мы будем последними глупцами, если сейчас повторим их ошибку.
— Теперь все по-другому, — возразил Дэвис. — Нас слишком много, к тому же полицейские побоятся избивать нас, если их будут снимать на пленку. Для этого мы, собственно говоря, и пригласили кинооператоров.
— Камерами пуль не остановишь, — сказал Дэниэл, поворачиваясь к залу. — Братья! — крикнул он, перекрывая возгласы собравшихся. — Вы знаете меня. Многие из вас пришли сюда вместе со мной. Поверьте, я больше всего хочу нашей победы, но столкновение с полицией нам ничего не даст. Мы сможем чего-то добиться, только если привлечем на свою сторону остальных рабочих, остановим завод. Вот на что нам нужно направить сейчас свои усилия. Я верю, мы победим, но битва будет выиграна не у ворот завода, а здесь, в этом зале.
— Да, мы знаем тебя, Большой Дэн, — насмешливо сказал кто-то из зала. — Мы знаем, как ты продал нас за гердлеровскую куклу, и как не хотел, чтобы мы бастовали.
— Неправда! — крикнул Дэниэл.
— Если это неправда, тогда спускайся с трибуны и пошли с нами.
В зале вдруг стихло. Все смотрели на Дэниэла, ожидая его реакции. Он тоже молчал, глядя на собравшихся.
— Хорошо, — наконец ответил он. — Я иду с вами, но при одном условии: пойдут только мужчины, женщины и дети останутся здесь.
Снова раздались радостные возгласы. Два молодых рабочих поднялись на сцену, взяли национальные флаги и направились к выходу.
Дэниэл повернулся к Дэвису.
— Ты должен мне помочь. Останови колонну за квартал до ворот. — Не ожидая ответа, он спустился с трибуны и пошел вслед за знаменосцами.
Когда они вышли из клуба, солнце уже было в зените, и Дэниэл снял пиджак.
— На улицах наряды полиции! — крикнул кто-то. — Надо идти по полю.
Колонна медленно развернулась. По пути к ней присоединялись все новые люди, и через некоторое время она уже представляла собой нестройную толпу, в которой, вопреки требованиям Дэниэла, были и женщины с детьми. Люди шли, как на праздник.
— Уберите женщин и детей! — крикнул Дэниэл, почувствовав, что ситуация начинает выходить из-под контроля. Его слова потонули в шуме толпы.
Чья-то рука легла на плечо Дэниэла. Обернувшись, он увидел Сэнди.
— Привет, Большой Дэн, я знал, что ты будешь здесь.
Дэниэл, не отвечая, повернулся к Дэвису.
— Посмотри, сколько их, — он указал на полицейских.
— Ну и что? — Дэвис посмотрел в сторону завода. — Зато вон там кинооператоры. Надо подойти поближе, чтобы нас сняли крупным планом.
— Что для тебя важнее — человеческие жизни или кинокадры?
— С помощью этих кадров о нас узнает вся страна.
Спорить не имело смысла. И Дэниэл, и все остальные были убеждены в своей правоте, поэтому ничего уже не могло остановить.
