Наталия Терентьева - Чистая речка
В автобусе Паша сел не рядом, но так, чтобы меня видеть. Со мной рядом сидела Люба. Я повернулась к нему:
– Ты в порядке?
От этого совершенно нормального вопроса Паша покраснел. Значит, сильно не в порядке. Я пересадила Любу к окну, сама подвинулась и позвала Пашу:
– Сядь ко мне.
Он в недоумении покрутил головой. Что-то произнесла Алёхина, которая, не разобравшись в ситуации, решила не вовремя от Паши отказаться, демонстративно отсаживаясь, говоря все время ему гадости и прилипая ко всем мальчикам подряд. Ему бы сейчас нужна была ее поддержка, она просто не понимает. Но я точно ей помогать не буду. Мне ее не очень жалко, а жалко Пашу.
Веселухин встал, чуть не упал, потому что автобус пошатнулся на кочке, страшно разозлился, сел обратно на свое место, достал пачку сигарет, посчитал их, потом вытащил одну сигарету, стал старательно ее нюхать и вставил ее за ухо. Я постаралась не засмеяться. Паша сейчас был чем-то похож на актера, игравшего рабочего из старого советского фильма, который мы недавно смотрели, когда у нас сломалась телевизионная антенна и мы нашли среди вещей, которые нам привозили, диски с фильмами. Никто не стал досматривать, фильм был нецветной, наивный и как будто про жизнь на другой планете. А я досмотрела. Я не верю, что была когда-то такая жизнь. Наверно, это сказка, как есть сказки про волшебников. А если была – жаль, что теперь все по-другому.
Так вот тот актер тоже все время ходил с сигаретой за ухом.
– Паш, – негромко сказала я. – Сядь ко мне.
Веселухин что-то пробормотал и пересел на сиденье рядом. И посмотрел на меня преданными и совершенно несчастными глазами.
– Нет причин для страданий, правда, Паша. Зря ты так.
Я даже взяла его за руку, как взяла бы Любу. Не так, как взяла бы его за руку еще вчера. И причина тут не в Милютине. Причина в чем-то другом. Во мне самой.
Паша в ответ сжал мне пальцы изо всех сил.
– Я видел, как ты с ним уехала, я ждал тебя вчера! И тебя не было два часа! – проговорил Паша, снова покрываясь красными пятнами.
– Мы ездили за телефоном, к его маме. У нее есть старый телефон, она мне его дала, на время.
Я решила, что соврать во спасение самого Паши, чтобы он, как выражается Люба, не повесился, – это сейчас самое лучшее.
– Почему?
– Что почему? Потому что у меня нет телефона.
– Я бы купил тебе телефон! Я же сказал!
– Паша… – я потихонечку освободила руку, потому что у меня уже свело ее от Пашиных горячих пальцев. – Разберемся. Может быть, и купишь.
– Я сейчас прямо поеду, давай я выйду! – Паша рванулся было к водителю.
Я с трудом удержала его и усадила обратно.
– Нет, сейчас не надо. И вообще, я ворованный телефон в киоске покупать не хочу.
– А… – Паша растерянно посмотрел на меня. – На обычный у меня денег нет. Они, знаешь, сколько стоят…
– Вот, поэтому я взяла телефон у… – я на ходу придумала имя, – Евгении Матвеевны, который ей не нужен, на время. А там посмотрим.
– Ты уже знаешь, как зовут его мать! – покривился Паша. – Все ясно!
Я даже подивилась проницательности Паши и связности его ревнивых мыслей.
– Пойдешь со мной вечером? – напрямик спросил Паша и жарко прижался ко мне.
Я усмехнулась.
– Куда, Паш?
Он молчал, только громко дышал и опять стискивал мне руку.
– В подсобку? Нет, даже не рассчитывай. – Я говорила совсем тихо, чтобы не слышала Люба. Я уже сто раз пожалела, что позвала Пашу сейчас, надо было доехать до детского дома и там поговорить. – Давай договорим, когда приедем.
Паша отбросил мою руку и пошел, падая то влево, то вправо, в конец автобуса, где сидела Алёхина.
– Почему он ушел? – спросила Люба.
– Здесь очень трясет, – ответила я и обняла ее. – Ты не замерзла?
Люба помотала головой.
– Нет. Но ты не так говоришь. Я понимаю, почему он ушел, но объяснить не могу.
Я засмеялась:
– Значит, ты умнее пятнадцатилетнего Паши. Он сам не понимает.
Паша, настроенный на мою волну, услышал мой негромкий смех с самого последнего сиденья.
– Очень смешно, Брусникина! Оборжаться! Я – клоун! Клоун!
Я обернулась к нему и молча на него посмотрела. Мне было очень его жалко. Но я не знала, как сделать так, чтобы Паша не взрывался и не переживал.
– Скажи ему, – зашептала Люба, – что ты придешь к нему на свидание, а вечером скажи, что у тебя живот болит или лучше голова.
Я засмеялась:
– Ну ты даешь! – Значит, она все-таки что-то уловила из нашего невнятного разговора. Такая маленькая… Мне кажется, я бы в девять лет не поняла ничего из этого. Или я себя забыла. Или просто чуть позже Любы попала в детский дом. – А завтра я что ему скажу? Что у меня болят зубы и хвост?
– У тебя нет хвоста! – тоже засмеялась Люба. – У людей нет хвоста!
Я рассказала ей, что у нас есть два лишних позвонка, скорей всего, это рудименты как раз хвоста, который был у наших предков, – нравится нам такое родство или нет. Люба недоверчиво посмотрела на меня:
– Вот ты, Руська, например, совсем на обезьяну не похожа. Некоторые, конечно, похожи… Особенно когда напьются…
Я почувствовала, как меня кто-то схватил за плечо. Ну кто! Не Артем же и не Гоша, и не восьмиклассники, хотя среди них есть один мальчик Лёня, который занимается вместе со мной танцами и которому я нравлюсь. Лёня раньше всегда старался встать в одну линию со мной на занятиях, садился в автобусе и в столовой рядом, но сейчас боится откровенно влюбленного и нахрапистого Веселухина, всегда при нем старается уйти подальше от меня и даже в автобусе отсаживается подальше, чтобы не нарваться на Пашу.
– Ты что будешь после обеда делать? – спросил Веселухин, тут же покрываясь румянцем.
– Паша, ты даже не представляешь, какой ты симпатичный, – сказала я. – Особенно когда не ругаешься. Такое милое лицо.
Паша растерянно захлопал глазами:
– А… – сказал он, перетаптываясь рядом с моим сиденьем.
– Да сядь ты уже, Веселухин! Я из-за тебя еду еле-еле! – закричал Николай Демьянович, пожилой шофер, который работает у нас без пропусков, никогда не болеет, не опаздывает. Мне он очень симпатичен, хотя он всегда матерится на ухабинах и выбоинах, из которых состоит наша дорога. – Башку сломаешь себе! Сядь, сказал! Что ты к ней прилип! Не пойдет она с тобой! Не из того теста сделанная! Не видно, что ли!
Я была удивлена не меньше остальных тем, что сказал в сердцах Демьяныч, как зовут его все – и воспитатели, и самая малышня. Кто бы мог подумать, что скромный и простой Демьяныч – такой хороший психолог, лучше даже, чем некоторые наши воспитатели и учителя. В трех предложениях все правильно сказал. Веселухин тоже услышал, и ему страшно не понравились слова Демьяныча, но к нему он задираться не стал, зато дал подзатыльник какому-то мальчику, свесившемуся в проход, а меня спросил снова, я просто слышала, как он изо всех сил сдерживается, чтобы говорить прилично и не орать:
