Наталия Терентьева - Чистая речка
Я несильно шлепнула ее по губам:
– Никогда больше не говори это. Ни про меня, ни про кого, поняла?
– Почему? Все так говорят…
Как мне объяснить? И я попыталась объяснить так, как мне когда-то говорила Надежда Сергеевна. Вот упала коробка с игрушками в грязь и рассыпалась. А в коробке были разные предметы, игрушки. Куклы, мишки, мячики, кукольная посуда… Куда-то грязь залилась, что-то промокло, что-то безвозвратно испортилось – станешь стирать, потеряет форму, потечет краска, а с чего-то грязь сама стекла. Высохло – и нет ничего. Материал такой – грязь не пристает. Так и люди.
Люба доверчиво слушала, кивала. Я знаю, что пока я для нее – самый большой авторитет. Не знаю, что с ней будет, когда я выпущусь в конце этого учебного года. Вера тоже обещала мне приезжать, а взрослая жизнь закрутила ее, завертела. Но, может быть, у Любы появится шеф или ее возьмут в семью? Не всегда это хорошо заканчивается, но некоторым везет.
На третьем уроке у меня раздался сигнал сообщения. Кто мне может писать, ведь мой номер пока никто не знает?
«Витюша, что же ты не отвечаешь? Я же сто раз тебе уже писала, я скучаю», – с интересом прочитала я.
Я подумала и написала:
«Телефон принадлежит другому человеку».
Нет, это как-то глупо. Я не стала посылать сообщение, написала новое:
«Виктор дал телефон соседу напрокат, на неделю, пока не пишите ему».
«Ок», – написала девушка или дама. И поставила счастливый смайлик. Она даже не знает, что у Витюши новый телефон и в нем два других номера.
Я вздохнула и почти тут же получила следующее сообщение.
«Брусникина, как дела? Как пацан тот, не пристает больше?»
Я ничего отвечать не стала и про себя улыбнулась. Хорошо, что про себя, потому что Серафима, внимательно наблюдавшая за мной, и так спросила меня:
– Жизнь бьет ключом, да, Брусникина?
– Вроде того, – ответила я.
И услышала, как заскрипел зубами Паша, в полном смысле слова – так оживленно задвигал челюстями от ярости, что раздался скрип. Я весело помахала ему и как будто погладила его по голове на расстоянии. Паша замотал головой и обмяк, разулыбался.
– Ну что, может, вам всем антисексин кошачий принимать? По две таблетки натощак? – сказала Серафима.
– Веселухину не поможет! – заявил Песцов.
– К тебе ровно столько имеет отношение, Песцов, как и к остальным, что ты выперся-то? Ты, кстати, собирался в другую школу перейти, как, надумал?
– Не, – лениво откинулся на стуле Песцов. – Мне здесь нравится. Я здесь лучший.
– В смысле? – удивилась Серафима.
– В смысле самый богатый, – пояснила Маша, встретилась глазами со мной и тут же отвела их.
Мне нужно было сделать так, чтобы Маша была точно уверена, что я не виновата в том, что случилось с ее пальто. Почти не виновата – ведь Паша из-за меня так сглупил. Не знаю, что ей сказала ее мама. Но я должна объяснить все так, чтобы она поверила мне.
После уроков я подождала Машу у дверей. У меня было двадцать вариантов – как лучше сказать, чтобы она поверила. Но когда Маша остановилась и молча стала смотреть на меня, я так же молча показала ей колечко.
– Что это? – удивилась Маша.
– Я ездила в Москву в тот день, на кладбище, к маме. Нашла там около могилы это кольцо.
Маша молчала и слушала.
– Меня не было в школе, понимаешь, – сказала я.
– Ты была на первом уроке.
– Маш, я убежала с первого урока и поехала в Москву. Мне настолько было не до твоего пальто, ты не представляешь. Зачем оно мне нужно? У меня все есть. И я не краду. Есть люди, которые крадут, а есть, которые не могут. Понимаешь?
Маша посмотрела мне в глаза.
– Да, я так и подумала. Я так и маме сказала. Что у тебя другие проблемы и ты не такая…
Маша очень похожа на меня и как будто младше года на два, хотя мы ровесницы. Она обняла меня:
– Все, забыли, хорошо? Мама жалобу писать не будет, ей не до этого сейчас. Бабушка, и вообще… Вернули пальто, и ладно.
Я бы хотела рассказать Маше про Веселухина, про те противоречивые чувства, которые меня обуревают со вчерашнего дня, про Виктора Сергеевича, про наш странный, ни на что не похожий ужин, про его удивительную ванную с таинственными переливающимися орнаментами на стенах, про драку около детского дома… Но решила чуть подождать.
Пусть улягутся страсти, я сама хоть немного разберусь со своими чувствами, а потом уже буду рассказывать. Потому сейчас я и сама не знаю, что говорить. Разве что делиться своей сумятицей. Вере я, может быть, и рассказала бы. И то вряд ли. Мне сейчас не хотелось бы слышать никаких «взрослых» советов, вроде тех, что давала мне наша и.о. директора. Здесь как-то все не так. Тоньше. По крайней мере, у меня. А мальчики со своей сумятицей пусть сами справляются, я имею в виду Пашу и Виктора Сергеевича.
Паша и так, увидев у меня телефон, весь опять извелся, крутился около меня, крутился, то подмигивал, то задирался, то беспомощно улыбался, когда я взглядывала на него. Он как-то понял, что телефон имеет отношение к Виктору Сергеевичу. У влюбленного человека все чувства обостряются. А мозги отключаются.
Сам Виктор Сергеевич написал мне еще три сообщения, одно глупее другого, а потом все-таки позвонил:
– Как дела, Брусникина?
– Хорошо, Виктор Сергеевич. Отвечаю вашим девушкам. Пишут и пишут.
Я услышала, как крякнул в трубке Милютин.
– И… что пишут? Про погоду? Или что-то неприличное?
– Неприличное, – заверила я его. – Вас ищут, скучают.
– Так, Брусникина, знаешь, что… Я в школе буду к трем, не уезжай, меня дождись, я тебе новый номер привезу. И денег на него положу.
– Посмотрим, – сказала я и временно отключила телефон. Ведь мне на него пока, кроме Виктора Сергеевича и его девушек, никто позвонить не мог.
На шестом уроке, на физкультуре, мы играли в волейбол. Я играю хорошо и вообще люблю физкультуру. Из всего, что мы делаем на уроке, я не умею только лазать по канату. И то, мне кажется, у меня просто внутренний протест – я не обезьянка, я это точно знаю. А лазанье по канату мне кажется какой-то животной игрой. Не зря это не входит ни в какие официальные соревнования и олимпиады. На волейболе Веселухин, естественно, оказался каким-то образом в моей команде, хотя, когда мы рассчитывались, я была первая, он – второй. Он все крутился около меня, прыгал, мешал играть, нарочно задевал меня. Наконец я обернулась к нему:
– Паш, ты лучше скажи, что хотел сказать, а то проиграем из-за тебя, ты сам не играешь и мне мешаешь!
– К нему пойдешь сегодня? – с ходу выпалил Паша и пропустил очередной мяч.
