Михаил Однобибл - Очередь
Проводник, открывший доску в заборе, уверенно вел Немчика и учетчика по сложно-пересеченной местности. Учетчик узнал в проводнике знакомого. Сутки назад этот человек пытался выманить учетчика с Римой из музея. Тогда он скромно представился уведомителем, но учетчик подозревал, что он важная персона. С тех пор уведомитель не удосужился переодеть щегольской костюм. Он перепачкал глиной брюки и туфли, его белая нейлоновая сорочка потемнела от пота, узел пижонского галстука съехал набок. Но возбужденная, разрумяненная физиономия довольно сияла, в огородах он чувствовал себя увереннее, чем на переговорах. Он прыгал через заборы с неожиданным при его полноте проворством. Расстегнутый плащ воинственно развевался. Не уговоры, а широкие, размашистые действия были стихией уведомителя.
Они остановились во дворе неказистого дома. Дом щурил на свет подслеповатые оконца, прорезанные в аршинных бревнах. Такой толщины срубов учетчик еще не видел. Дом стоял на склоне музейного холма, и его приподняли на каменный цоколь, высокий под передней стеной и понижающийся к склону. Крутые ступени, засыпанные листьями, вели на высокое крыльцо. На входной двери висел замок, ветер колыхал паутину на его дужке. Общий вид дома и ветхого сада с перепутанными ветками яблонь и слив, за ними давно не ухаживали, был нежилой.
Здесь пути беглецов разошлись. На вопросительный взгляд учетчика Немчик ответил, что к авторитетам он не вхож, его мнение не играет для них роли, поэтому с ними учетчику придется договариваться самому. Учетчик готов был идти дальше за старым товарищем, но не стал навязываться в попутчики, чтобы не навлечь ярость очереди на ребенка в случае, если их схватят вдвоем. Немчик уже много для него сделал.
После ухода Немчика проводник не поднялся на крыльцо, а через низкую дверцу в каменном цоколе зачем-то полез под дом. Он поманил за собой учетчика, но тот не хотел после одной подвальной тюрьмы соваться в другую. Проводник был в курсе подвальных злоключений учетчика, вернулся наружу и шепотом пояснил, почему путь ведет под дом. Оказывается, они пришли на госдачу столичных служащих, куда вход, естественно, запрещен. Поскольку дача находится в дальнем Подмосковье, законные хозяева живут на ней исключительно летом. А с осени до весны, пока дом пустует, в нем устроилась зимняя резиденция авторитетов очереди. Разумеется, дом заняли по-тихому, без уведомления служащих. В случаях, когда разрешение не может быть получено, нет смысла его спрашивать. Поэтому очередь ведет себя тише воды, ниже травы. Авторитеты ночью не зажигают свет, днем не мелькают в окнах, в дом заходят через подпол. Никто не поднимается на крыльцо, чтобы служащие на соседней даче не заметили чужаков. Соседи, если заподозрят вторжение, известят московских коллег, те нагрянут с облавой, и тогда не поздоровится всем.
Учетчик недоверчиво слушал проводника. Тот зажег фонарь, лучом показал, что в цоколе пусто, и один полез под дом. Он поднялся по склону близко к полу, подсел, уперся спиной и с тихим скрипом приподнял и сдвинул в сторону половицу. Она была заранее оторвана. Открылся ход, через него проводник исчез наверху. Он ни разу не оглянулся, дав понять, что доверяет учетчику и предлагает ему добровольно пройти в дом.
Учетчик бесшумно обошел дом снаружи, он крался под окнами вплотную к стенам. Кругом было безлюдно. Он поднял мертвую ветку и подпер снаружи дверцу цоколя. От слепой задней стены, чтобы не увидели из дома, учетчик начал уходить вверх по склону холма.
В переговоры с очередью учетчик не верил. В создавшемся положении мог быть только один план действий. Завтра на рассвете пробраться к зданию на Космонавтов,5. Дворничиха придет туда на уборку своего участка. Скрытно проследить, где она живет, там должна быть и Рима. Затаиться рядом с их домом, выждать и действовать по обстоятельствам. Рано или поздно Рима залечит ногу, выйдет из помещения подышать воздухом, погреться на солнце. Тогда, независимо от ее желания, учетчик ее вызволит и уведет за город. Он не потерпит, чтобы городская фифа считала его шельмой и вором. В конце концов, Рима смирится, жизнь ей докажет, что нет ничего отраднее вольных загородных странствий. Город возжелал обратить учетчика в очерёдное рабство, учетчик долго защищался и отступал, пора нанести встречный удар, похитить патриотку города. Этим он займется в скором будущем, а пока ему необходимо отдохнуть, зарыться в солому, в щепки, в опавшие листья и выспаться. Но первым делом найти воду. Смыть с губ, выполоскать изо рта горькую музейную пыль и пить, пить.
Кстати дорогу учетчику пересек ручеек. Родник по капле точился из музейной горы. Нитка воды была тонюсенькой, пряталась в камнях и траве, учетчик не набрал и горсточки влаги. Он раздвинул камни, вода ушла глубже. Он лег ничком, вжался в землю и пытался лакать. Язык царапали камешки, шершавая жухлая трава. Слабый привкус холодной воды только раздразнил жажду. Нет, пить таким способом было невозможно.
К учетчику протоптанной вдоль склона тропкой шла женщина. Одной рукой она осторожно перебирала заостренные колья ограды, в другой несла на отлете яйцо. Она шла одна, никакой опасности не было в ее робком медленном приближении. Баба оказалась жалостливой. Без слов поняла затруднение учетчика, достала из фартука стакан, дунула в него, чтобы очистить от пыли и крошек, и подала учетчику. Он долго пил. Тщательно вжимал граненую стенку стакана в ямки едва обозначенного русла и по капле набирал мутную, с песком, воду. Тем временем женщина, очевидно, местная, рассказывала учетчику, что одна птица из соседского курятника повадилась нести яйца в бурьяне. Женщина высмотрела ее гнездо и теперь может побаловать себя и своих друзей свежим домашним яйцом. Она не считает себя воровкой: для хозяина курицы яйцо так и так потеряно, в бурьяне он его не найдет и не станет искать, сосед даже не заметит урон, кур у него много. А вот тем, у кого их нет вовсе, маленькая находка доставит истинное удовольствие. С этими словами случайная встречная разбила яйцо в стакан, вынула из чистой тряпицы хлеб, покрошила, посолила, достала чайную ложечку – чего только не было в ее фартуке! – ловко переболтала желток и белок с хлебным мякишем и протянула угощение учетчику. Женщина держалась простецки, учетчик был голоден, у него и мысли не возникло отказаться.
«Мы с тобой раньше встречались! – вдруг сказала женщина, пока учетчик медленно ел ложечкой из стакана и боролся с желанием проглотить все разом. – Весной во дворе Ко.5 тебя бегом вели на допрос, я не дала дорогу, замешкалась, и ты по мне пробежал. У меня тело мягкое, белое, до сих пор на спине синяки». Учетчик с закрытым ртом сочувственно кивнул: он этого не помнил, в любом случае, он не по своей воле причинил ей боль. Женщина поняла и махнула рукой: «Что было, то быльем поросло. Не стоит вспоминать давние обидки, когда от последних событий впору схватиться за голову. Страшно стало в городе. И как же он тесен! Думаешь: вот новый человек, а приглядишься и видишь, что человек старый».
Пока учетчик ел, женщина за компанию с ним с пулеметной быстротой щелкала семечки. После того как учетчик благодарно вернул дочиста выскобленный стакан, она угостила его семечками. Он спешил в путь и отказался. Тогда собеседница, не меняя ни позы, ни тона, буднично сообщила, что дальше на его пути кольцо погони замкнулось и его подстерегает засада. Спокойно, не мигая, смотрели на учетчика блеклые серые глаза, к нижней губе, женщина этого не замечала, прилипла подсолнечная лузга.
Учетчик живо обернулся, но не туда, откуда, по словам прохожей, исходила угроза, а в противоположную сторону. Его догадка была верной! В ста метрах ниже, под слепой стеной дачи, он только что ушел оттуда, стояла группка мужчин и женщин разного роста и возраста, иные почти дети. Они переминались на месте, не пытаясь приблизиться, а когда учетчик взглянул на них, стали ему салютовать. Верзилы с учтивым поклоном прикладывали к сердцу ладонь, коротышки, чтобы не отстать, подпрыгивали и приветственно вскидывали над головой сцепленные в кулак руки.
«Понятно. Либо на свой страх и риск уходить от погони, либо идти на переговоры с авторитетами, – хмуро сказал учетчик. – И ты одна из них». Женщина опустила глаза и мягко, но уверенно возразила: «Фактически переговоры уже ведутся. До формального начала процедуры и выдвижения условий разумно устранить лишние помехи, чтобы не мешали пониманию. Как говорится, накорми, дай отдых, а потом спрашивай. Что я и предлагаю. Накрытый стол, покойный теплый ночлег – все это близко, все возможно. Я уже не говорю о том, что на даче ты защищен от стихийной расправы очереди. Пока ты с нами, с твоей головы волос не упадет. Обо всем прочем, о предмете переговоров разумнее потолковать позже, на свежую голову. Ты не спал двое суток».
