Жоржи Амаду - Лавка чудес
Педро Аршанжо не скрывал огорчения:
– Все они одним миром мазаны. У них что на уме, то и на языке: мол, негру да мулату место в сензале или в каморке для прислуги. Другие на словах – либералы, толкуют о равноправии и прочая и прочая, но куда только все девается, едва речь зайдет о свадьбе? Уж как сердечно и радушно принимали Тадеу в их доме! Пока был студентом, он каждый день к ним ходил. Обедал, ужинал, ночевал в комнате своего однокашника, его считали чуть ли не сыном. Но вот он заговорил о женитьбе – и все пошло по-другому. Скажите откровенно, Забела, если бы у вас была дочь, вы отдали бы ее за негра, за мулата? Только правду.
Превозмогая боль («В меня будто свора собак вцепилась и грызет все мои косточки»), старуха выпрямилась в кресле:
– Педро Аршанжо, как вам не стыдно! Если б я прожила свою жизнь в Санто-Амаро, Кашоэйре или здесь, в обществе Гонсалвесов, Арголо, Авила и прочих, вы вправе были бы задать мне этот вопрос. Вы что же, забыли, что большую часть жизни я провела в Париже? Если б у меня была дочь, местре Педро, она пошла бы за кого захотела: за белого, черного, китайца, турка-магометанина, некрещеного еврея – ну за кого угодно. А не захотела бы ни за кого – пусть оставалась бы в девицах. – Забела застонала от боли, откинулась на спинку кресла. – Скажу вам по секрету, местре Педро, в постели никто не сравнится с хорошим негром, это говорила еще моя бабушка Виржиния. – Забела округлила глаза и лукаво подмигнула. – Виржиния Арголо, что была замужем за полковником Фортунато Араужо, Черным Араужо. Бойкая была на язык, тыкала дедушкой Фортунато в нос этим неумытым баронессам с плантаций: «Моего негра я не променяю на дюжину ваших белых мужиков!» – Тут Забела снова возмутилась: – Отказать Тадеу, такому чудному мальчику! Какая глупость!
– Я не отказала Тадеу и, если богу будет угодно, стану его женой! – откликнулась Лу из коридора.
Восторженные возгласы Забелы – ma chérie, ma pauvre fille, mon petit[92], улыбка на грустном лице Аршанжо.
– Так это вы, Лу?
– Здравствуйте, Забела. Благословите, отец мой.
Отец! Так девушка зовет его уже давно. Вместе с подругами она отправилась однажды на кандомбле под охраной Аршанжо, Лидио и фрея Тимотео. Увидела, как жрицы, иаво и даже мужчины, причем иные с седой головой, целуют руку Аршанжо: «Благословите, отец!» «Почему «отец»?» – спросила она Лидио Корро. «Из уважения и доверия, которые они питают к Ожуобе; все эти люди – дети Педро Аршанжо, и не только они». С тех пор Лу и стала говорить ему «отец» и просить благословения – может, в шутку, а может, и всерьез.
Еще на пристани, провожая Тадеу в первый раз, Лу сравнила черты лица своего избранника с чертами Педро Аршанжо: «Боже мой, как они похожи – отец и сын, а не крестный и крестник!»
Тадеу неохотно говорил о своей семье, держался настороженно, никогда не упоминал об отце: он не знал, кто такой таинственный Каньото, подаривший ему имя. О матери он помнил только, что она была красива. «Мой отец умер, когда я был совсем маленьким, я его не помню; мать была хороша собой; когда поняла, что я хочу учиться, отдала меня крестному. Когда она умерла, я еще только готовился поступить в школу». Вот и все, больше ни слова.
Лу из любопытства еще некоторое время обиняком заводила речь о таинственном семействе Каньото. Но скоро почувствовала, что разговоры эти ранят самолюбие Тадеу.
– Милая, ты идешь за меня или за моих предков?
Лу больше к этой теме не возвращалась, но, как знать, может, в первый раз она сказала отец» не без намека или задней мысли. Аршанжо и бровью не повел, улыбкой одобрив такое к нему обращение. Благословил девушку и, отвечая на этот знак уважения и симпатии тоже в полушутливом тоне, сказал: «Моя маленькая дочь, Аше», как если бы она была юной участницей кандомбле.
Лу, опустившись на колени возле кресла Забелы, рассказывает:
– Дома у нас все еще тяжко. Сегодня отец куда-то ушел, а я скорей сюда, чтоб хоть немного в себя прийти. Теперь, когда Тадеу снова уехал в Рио, мама хоть не следит за каждым моим шагом, а то она все боялась, что я сбегу и обвенчаюсь с Тадеу тайно.
– Так и надо было поступить, вы имеете на это полное право. Он – тоже.
– Лучше все-таки подождать, ведь осталось всего восемь месяцев, не так много для тех, кто ждал годы. В тот день, когда мне исполнится двадцать один год, я стану совершеннолетней, и уж никто мне помешать не сможет.
Кто предложил ждать – Тадеу или Лу? Интересно бы узнать. Впрочем, так ли уж это важно?
– Тем временем обстановка в семье может измениться. Тадеу считает, что это вполне вероятно. Что ни говорите, лучше выйти замуж с согласия родителей и остаться с ними в хороших отношениях…
Чье это благоразумие – девушки или Тадеу? Ах, инженер Тадеу Каньото, хотя ты и быстро шагаешь вверх по лестнице, но все же смотришь, куда ставить ногу.
Тадеу начал свою карьеру успешно, получал хорошее жалованье, пользовался авторитетом, начальник к нему благоволил, товарищи по работе стали его друзьями. Впервые за три года он получил отпуск и отправился в Баию, заручившись письмом к полковнику Гомесу от Пауло де Фронтина: «Глубокоуважаемый сеньор Гомес! Мне стало известно о намерении доктора Тадеу Каньото просить руки Вашей уважаемой дочери, по поводу чего я прошу Вас заранее принять мои поздравления и наилучшие пожелания. Жених Вашей дочери работает со мной уже три года, он один из наиболее одаренных и знающих инженеров, занятых преобразованием старого Рио-де-Жанейро в большой современный столичный город». Далее шли похвалы молодому человеку, упоминались «безупречная нравственность, твердый характер, яркий талант»; перед Тадеу открыты все пути, успех ему обеспечен. Затем автор письма снова поздравлял семью Гомес с предстоящим бракосочетанием и выражал уверенность, что лучшего зятя полковник и его почтеннейшая супруга не могут и желать.
Не помогло хвалебное письмо знаменитого инженера. Встретили Тадеу радостно: «Смотрите-ка, кто явился, Тадеу, совсем нас забыл, проказник!», однако настроение хозяев тут же изменилось, когда Тадеу, попросив разрешения переговорить с полковником наедине, вручил ему письмо своего начальника и попросил руки Лу.
Фазендейро поначалу так оторопел, что не только дочитал письмо до конца, но и выслушал, не прерывая, краткие пояснения молодого инженера:
– …просить руки вашей дочери Лу.
Только теперь улыбка сошла с губ полковника.
– Ты хочешь жениться на Лу? – Голос его был ровным, в нем едва угадывалось изумление.
– Вот именно, полковник. Мы любим друг друга и хотим пожениться.
– Так ты… – Здесь произошла внезапная перемена, голос загремел гневными металлическими нотками. – Так вы хотите сказать, что Лу поддерживает это ваше нелепое намерение?
– Я не посмел бы обратиться к вам, полковник, не получив на то ее разрешения, и мы не считаем наше намерение нелепым. – Он подчеркнул слово «наше».
Словно яростный вопль раненого могучего зверя, разнесся по дому крик полковника Гомеса:
– Эмилия, иди сюда, живо! Приведи Лу! Скорей!
Полковник смерил Тадеу враждебным взглядом, будто увидел его впервые. Вошла дона Эмилия, отирая руки о передник: она показывала кухарке, как приготовить любимые пирожки Тадеу, ведь он, конечно, поужинает с семьей своего друга и однокашника. Почти одновременно с матерью вошла Лу, напряженно улыбаясь.
Фазендейро обратился к ней:
– Дочь моя, господин, которого ты здесь видишь, поразил меня немыслимой просьбой и сказал, что делает это с твоего согласия. Он солгал, не так ли?
– Если вы хотите этим сказать, что Тадеу пришел просить моей руки, то все, что он сказал, – правда. Я люблю Тадеу и хочу быть его женой.
Полковник сделал явное усилие, чтобы сдержаться и не отхлестать дочь по щекам. Задать бы ей хорошую трепку!
– Ладно, ступай. Потом поговорим.
Лу послала жениху ободряющую улыбку и вышла. Дона Эмилия, услыхав потрясающую новость, издала какой-то слабый стон: «О господи!»
– Ты что-нибудь знала об этом, Эмилия? И мне не сказала?
– Я знала столько же, сколько ты, то есть ровным счетом ничего. Для меня это как гром среди ясного неба. Ничего не говорила, даже не намекала.
Полковник не стал спрашивать, что жена думает о создавшемся положении, то ли потому, что ее ответ был ему заранее известен, то ли потому, что считал кругом ее забот хозяйство, а не серьезные дела. Он обратился к Тадеу:
– Вы злоупотребили доверием, которое мы вам оказывали. Мы принимали вас в доме как товарища нашего сына, невзирая на цвет кожи и происхождение. Говорят, вы умный человек, как же вы не сообразили, что мы вырастили дочь не для того, чтобы отдать ее негру? Теперь идите и никогда больше не переступайте порога этого дома, не то вас спустят с лестницы.
– Хорошо еще, что вы меня обвиняете только в том, что кожа у меня не белая.
– Вон отсюда! Убирайтесь!
Тадеу не спеша пошел к выходу, а дона Эмилия в изнеможении упала в кресло. Яростные крики полковника все еще доносились до юноши, когда он вышел на улицу. Его невесте придется противостоять этой звериной ярости. Она готова к этому, она сильная. Накануне, встретившись у Забелы, они обсудили все подробности, перебрали возможные повороты дела, подыскивали решение для каждого из них. Тадеу Каньото предпочитал математический расчет, основанный на изучении и анализе данных.
