Амритрай - Современная индийская новелла
Покончив таким образом с угощением, хозяин придвинулся ко мне. Видно было, что он собирается завести серьезный разговор.
— В чем, по-вашему, причина того, что Индия разделена и мы лишены территориальной целостности? Вы думали об этом?
— Потому что в политику проникли торгашеские настроения, — ответил я не задумываясь.
— Нет, совсем не поэтому, — начал он. — Дело в том, что честность и дхарма оскудели. Всевышний покарал Индию за то, что дети ее перестали следовать ведам и дхарме, и наша мать Индия расчленена теперь на два государства. И нам, индусам, приходится расплачиваться за это. А мусульмане только радуются. Да и мы, если разобраться, тоже повинны: мы забыли о правилах морали, предписываемых дхармой. Справедлива и кара господня. Мне, например, пришлось бежать из Пакистана, оставив там все имущество. Но я нисколько не жалею об этом. Деньги, богатство — для меня пустой звук. Правда, я купец, мое занятие — торговля, но, даже торгуя, я стараюсь не отступать от предначертаний дхармы.
— У вас есть жемчуг? — спросила, входя в лавку, молодая женщина, по-видимому, американка.
— Простите, — извинился Хассарам, неторопливо поднялся и подошел к покупательнице. Почтительно поклонившись, подвел ее к шкафу с украшениями.
— Жемчуг, мадам? Как не быть, есть. Но, к сожалению, не высшего сорта. В Александрии следует покупать не жемчуг, а лунный камень, вот что. Могу предложить превосходные экземпляры.
— В самом деле? — спросила заинтересованная американка.
Хассарам открыл шкаф, вынул из выстланной внутри белым бархатом коробочки небольшой камень и, бережно взяв его кончиками большого и указательного пальцев, сказал:
— Только взгляните, мадам. Посмотрите через этот камень на свет. Вы увидите луну, уверяю вас. Недаром он называется лунным.
Американка поднесла камень к глазам. Увидела ли она луну, неизвестно.
— Замечательно! — воскликнула она.
— Да, мадам, это единственный в своем роде камень, встречающийся только в Египте. Настоящее чудо. Две тысячи лет назад Египтом правила красивейшая в мире женщина, Клеопатра. И знаете, какой был ее любимый камень? Вот этот, лунный. Вы только подумайте, мадам, пальчики этой царицы, унизанные перстнями с лунным камнем, целовал сам Цезарь.
— Замечательно! — повторила зачарованная покупательница, не отрывая глаз от камня. — А сколько он стоит?
— Тридцать фунтов, мадам. А долларами и сотни достаточно.
Американка открыла сумочку из змеиной кожи и отсчитала нужную сумму. Покупательница, пришедшая купить жемчуг, унесла с собой лунный камень.
Хассарам сунул деньги в ящик стола и, вернувшись ко мне, продолжал:
— Так о чем я говорил? Ах да, о том, что причина раскола Индии в упадке нравственности и ни в чем другом. На нравственности все держится. Пошатнулась нравственность — и все идет прахом. Деньги ж, богатство — ничто. Дхарму и совесть не купишь за деньги и не запрешь в шкатулку. Вот я дам вам небольшую книжечку почитать.
Хассарам достал с полки тонкую книжонку на английском языке и протянул мне:
— Прочитайте внимательно на досуге. Я с вас за нее ничего не возьму.
Я полистал брошюру. Рассчитанное на простаков чтиво — каждая страница пестрит ничего не говорящими выражениями вроде «всеобщей истины», «единства религий» и тому подобного. Но отказаться нельзя — подарок, и я сунул книжонку в карман.
Хассарам вынул из шкафа несколько желтых коробочек и принялся что-то стирать с них резинкой. При этом он ни на минуту не прекращал разглагольствований. Сравнил дхарму и честность с магнитом и железом, привел несколько выдержек из упанишад, прочитал два-три отрывка из «Бхагавадгиты».
— Скарабеи у вас есть? — в лавку вошла еще одна американка. С ней был мужчина.
Хассарам окинул покупателей оценивающим взглядом. Состоятельные. Забыв о коробочках, он подскочил к ним и, почтительно поклонившись, поставил на прилавок стеклянную шкатулку с зелеными камешками, выточенными в форме жуков-скарабеев.
Пока они рассматривали камни, я взглянул на оставленные на столе коробочки. Фотопленка компании со штампом: «Проявить до октября 1949 г.» На некоторых из коробочек «49» было аккуратно стерто. Рядом лежал резиновый штампик с вырезанными на нем цифрами «50».
Перевод М. ДашкоЛИТЕРАТУРА ТЕЛУГУ
Трипуранени Гопичанд
Законный процент
Не помню, зачем я тогда приехал в эту деревню, но я неожиданно встретил там друга детства, который затащил меня к себе домой. Мы весело болтали о прежних днях, когда дверь тихо-тихо отворилась, и появился этот странный человек. Он не вошел сразу, а, стоя на пороге, опасливо огляделся вокруг. В руке у него был тяжелый мешочек; он подошел к моему другу и, протянув мешочек, сказал:
— Вот деньги, я принес.
При виде незнакомца оживление исчезло с лица моего друга. Он посмотрел на пришедшего не то с грустью, не то с замешательством, но быстро справился с собой и воскликнул, протянув руку к мешочку:
— Ну, ты просто волшебник, Сурайя! Вот как выручил меня!
Сурайя ничуть не был польщен восторгом моего друга:
— Мне эти похвалы ни к чему! Мне деньги нужны. Через месяц подавай деньги с процентами. Полтора процента в месяц, полторы рупии на сотню — тебе известно. Законный процент! И точно через месяц! — заявил он.
— Обязательно, Сурайя, через месяц все верну, — уверил его мой друг.
— Мне пустых слов не нужно. Ты заплати в срок, а то в суд подам! Мне деньги в срок нужны.
— Ну что ты, Сурайя! Я ведь у тебя не первый раз занимаю, всегда в срок отдаю.
— Ладно, ладно. Деньги посчитай. Видишь, все серебряные рупии, немного медной мелочи. В рупиях и отдашь — бумажные деньги мне ни к чему.
— Знаю, знаю, Сурайя, — подтвердил мой друг, развязывая мешочек.
Я посмотрел и не поверил своим глазам.
В мешке были камушки, только камушки, большие и маленькие! Я изумленно уставился на своего друга, который невозмутимо и внимательно пересчитывал камни, один за другим.
Сурайя следил за счетом, не сводя глаз.
— Все верно, Сурайя! — заявил мой друг, снова завязывая мешочек.
— Сегодня двадцатое — через месяц, день в день, отдашь деньги с процентами, — настойчиво повторил Сурайя, и только после того, как мой друг трижды повторил: «Отдам, отдам, непременно отдам», — Сурайя вышел из комнаты.
Я хотел сразу наброситься на моего друга с расспросами, но он предупреждающе поднял палец, показывая на дверь. Действительно, в ту же минуту дверь отворилась и в комнату стремительно ворвался Сурайя. Он весь дрожал, глаза налились кровью.
— Где мои деньги? Что, у тебя ни чести ни совести нет? Обещал отдать в срок, а сам… — накинулся он на моего друга.
Я сидел, не понимая ровным счетом ничего.
Мой друг смиренно, даже испуганно возразил:
— Вот же твои деньги, Сурайя! Ты такой богач, а поднимаешь шум из-за двух дней задержки.
— Это же только основной долг, а проценты?! — воскликнул тот, цепко хватая моего друга за руку. — Я с места не сдвинусь, пока мне не будет выплачено все до последней пайсы.
— Сейчас принесу!
— Что же сразу не принес? — недовольно проворчал Сурайя.
Мой друг принес из другой комнаты пригоршню камушков: Сурайя тщательнейшим образом пересчитал их и торопливо вышел из дома, даже не попрощавшись.
Мой друг вздохнул с облегчением. Я попросил его рассказать о странном незнакомце, и он удовлетворил мое любопытство.
— Сурайя был раньше богатым ростовщиком, — начал он, — а теперь, как видишь, это бедный сумасшедший.
— Что же с ним случилось? Почему?
— Все потому, что его отец был непомерно щедр.
— Не понимаю.
— Отец Сурайи был хороший человек, золотое сердце, деньги давал всем, кто только просил. Очень скоро он остался без средств и попробовал собрать долги.
Однако те, кого он так великодушно выручил в свое время, заплатили ему черной неблагодарностью. Никто не вернул долгов, и отец Сурайи умер в нищете. Его смерть ожесточила Сурайю, и он решил расплатиться с людьми, бездушие которых погубило его отца.
Прежде всего он стремился разбогатеть, и с этой целью занялся ростовщичеством. Наша деревенская экономика такова, что крестьяне не могут обойтись без ростовщиков. Сурайя стал самым жестоким и безжалостным ростовщиком. Он не гнушался никакими средствами, чтобы вырвать, как Шейлок, свой «фунт мяса». Крестьяне вынуждены были продавать все, вплоть до хозяйственной утвари, чтобы расплатиться с неутомимым ростовщиком. Все кругом ненавидели Сурайю, а он становился все более алчным. Он ничуть не заботился о мнении окружающих и думал только о наживе.
Случай с Чандрайей изменил всю жизнь бессердечного ростовщика. Чандрайя, крестьянин-бедняк, взял в долг у Сурайи двести рупий.
