Амритрай - Современная индийская новелла
— Мы еще не платили поземельный налог, — добавила Мария. — Не забудь заплатить.
— Вам бы целое царство, да на что мне купить его, — сказал Осеф. — Неужто не знаете, что мы получили?
— Ну, как бы там ни было, а кусок материи мне нужен обязательно. А то один бок сари совсем протерся, — объяснила Мария.
— Тогда вот что сделаем. Идите-ка вы сами. А я останусь на кухне, — проговорил Осеф.
Мария не сдавалась:
— А бороду свою тоже отдашь нам?
— Да с бородой-то у меня все в порядке! Я не делал никаких глупостей и не занимал ни у кого бороду, — вскипел Осеф.
Он взял в руки черный зонтик, перекинул через плечо сложенное вдвое полотенце, заткнул за пояс немного пана и отправился в город.
Пасхальные торжества в Коттаяме были в самом разгаре. Магазины и лавки закрыты. Только некоторые торговцы мануфактурой — за своими прилавками. Осеф заглянул к одному, к другому, справился о цене, пощупал ткань.
«Бог мой, что за цены!» А цены и вправду казались совершенно непомерными. «Ну, нет. Зайду еще к двоим-троим. Никогда не знаешь, где можно выгадать ану». И он отправился дальше.
Так он добрался до муниципалитета. Там у стены стояли в ряд буйволы. У каждого можно было пересчитать все ребра: поистине остались только кожа да кости! Старички на закате жизни. Глубокие следы от упряжи, которую они таскали долгие годы, стертые рога, даже хвосты у некоторых оторваны. Они были живым свидетельством жестокого обращения с животными — вот какие это были буйволы. На каждом из них уже стояла черная печать смерти. Они предназначались к забою. Власти сурово карали мясников, которые забивали животных, не имевших такого знака, потому как отцы города заботились о здоровье публики и не ослабляли ветеринарного контроля. Но сегодня, пользуясь тем, что больших строгостей по случаю праздников не бывает, торговцы отправили на бойню самый захудалый скот, какой только у них имелся, не считаясь с тем, что это могло быть сопряжено с риском для человеческой жизни.
Для этих буйволов смерть являлась спасением. Они работали без устали, пока могли. А состарившись, стали никому не нужны. И конечно, стоило предпочесть смерть этой бесконечной муке и жестокости.
Осеф постоял еще немного около них. Сердце его переполнилось жалостью. Затем он бросил на буйволов последний взгляд, словно прощаясь с друзьями, которых обрекли на смерть, и двинулся было дальше.
Вдруг Осеф вздрогнул и застыл на месте. Не может быть! Невероятно! Он не мог поверить глазам своим. С опаской взглянул на буйвола у стены еще раз. Сердце старика сжалось, в глазах потемнело. Да, это он, Каннан.
— Каннан! — закричал Осеф что было силы и бросился к старому буйволу.
Звук знакомого прежде голоса заставил животное вскинуть голову. Он стоял перед каменным зданием, и в ушах его отдавалось многоголосое эхо. Буйвол посмотрел по сторонам.
— Ты не узнаешь меня, сынок? Разве мне так хотелось бы встретиться с тобой?
Осеф прижался к груди Каннана, к самому сердцу, бившемуся радостно и тревожно. Почувствовав прикосновение этих рук, буйвол помахал хвостом, выражая свой восторг, и приветственно замычал. И рев этот, казалось, исходил из глубины его души.
Осеф быстро оглядел Каннана. Да, его тоже успели заклеймить — черный знак стоял на передней ноге. Он попробовал стереть клеймо и не смог. На животе буйвола он обнаружил гноящуюся рану, густо облепленную мухами.
— Я вижу, этот буйвол был когда-то ваш? — раздался голос за спиной Осефа.
— Это вы привели его сюда? — спросил Осеф мясоторговца.
— Я.
Каннан принялся облизывать покрытое потом тело старого хозяина. Как часто прежде он делал это! Даже накануне смерти не забыл о своей старой привычке.
— Ну ладно, пошли. Уже пора. Мне нужно доставить его мясо в лавку до полудня, — сказал мясоторговец, обращаясь к ним обоим, будто забывшимся за беседой. И он погнал Каннана вместе с несколькими другими буйволами на бойню. Итак, через час или два Каннана не будет…
Стало темнеть. Мать и дочь с нетерпением поджидали Осефа.
— И почему отец так долго не идет? — беспокоилась Катрикутти.
— Придет, даст бог, не волнуйся, — успокаивала ее Мария.
— Обычно он возвращается из Коттаяма засветло.
Катри не находила себе места. Взгляд ее был устремлен на дорогу. Мария тоже не отходила от окна. Засветили лампу.
Вдали показалась белая фигура.
— Это отец. Да, да, отец, — радостно проговорила Катри, довольная, что увидела его первой. Мать и дочь напряженно всматривались во тьму.
— Неужто, Осеф наконец идет? — услышав голос Катрикутти, спросил сосед, портной Мэтью.
Три блузки предстояло ему сшить за ночь: Катри должна была уезжать утром.
— Господи! Да это Каннан! — воскликнула Катри, увидав буйвола.
— А где материя? Разве за этим ты пошел в город? — накинулась на Осефа Мария.
Войдя на знакомый двор, Каннан от радости громко замычал.
А они кричали что было сил и осыпали Осефа упреками.
Осеф молча сидел, подперев заскорузлыми руками подбородок. Мария вся тряслась от отчаяния. Катри вопила, что не перенесет такого горя, и заливалась слезами. Осеф не произнес ни слова. Пот струился с него градом.
— Отец, я никогда не думала, что вы можете так поступить со мной, — проговорила Катри, утирая слезы.
— Доченька, — голос Осефа дрожал, он задыхался от волнения, — Каннан для меня — как сын родной. Мясник… — и он уткнулся лицом в полотенце.
Никто в доме в эту ночь не спал. Каждый переживал свое горе.
Едва занялся день, Осеф приготовил мазь для рапы Каннана и пошел в хлев. Это была хорошая мазь. Осеф знал много всяких снадобий, чтобы лечить скот. Он хотел успеть до восхода солнца.
— А ну, подымайся на ноги, выше голову.
Каннан лежал недвижимо.
— Каннан! — вскричал Осеф.
Каннану больше не суждено было подняться. Может быть, он решил уйти из этого мира, чтобы не видеть, как родные обижают Осефа.
Оплетенный паутиной старый плуг глядел из своего угла на мертвое тело Каннана. Что-то печально стрекотала маленькая ящерица, примостившаяся на нем.
Перевод В. МакаренкоСанкарана Кутти Поттеккат
Поборник дхармы[86]
Парохода в Италию в тот день не было, и мне пришлось задержаться в Александрии. Я давно мечтал увидеть этот город. Ведь в нем жила Клеопатра — необыкновенная красавица, самая привлекательная для меня женщина в мировой истории. Но мои представления об этом городе, почерпнутые из книг о тех временах, когда войско египетской царицы, а также ее любовные забавы приводили в ужас римлян, разлетелись в пух и прах, едва я ступил на землю. Нынешняя Александрия — настоящее средоточие мошенников и проституток разного цвета кожи — повергла меня в ужас. Я бесцельно брел по улицам, с опаской озираясь по сторонам — как бы не вытащили бумажник или вовсе бы не раздели. И тут мне попалась на глаза индийская лавка.
«Хассарам. Ювелирные изделия». Увидев в этом древнем чужом городе, ласкаемом волнами Средиземного моря, лавку соотечественника, я несказанно обрадовался и решил зайти. Просторное помещение, застекленные прилавки. Здесь можно было купить изделия из золота и серебра, драгоценные камни, ковры, дорогие безделушки. Приветливо улыбались продавцы — девушки-гречанки и юноши-арабы. Хозяин, человек средних лет, сидя на стуле за кассой, неторопливо перебирал какие-то коробочки. Я подошел к нему и поздоровался.
Он подозрительно оглядел меня с ног до головы, не оставив без внимания киноаппарат и портфель, которые я держал в руках. Потом, кисло улыбнувшись, указал на стоявший рядом стул.
Откуда прибыл, куда направляюсь и несколько других вопросов, заданных из вежливости.
Я кратко ответил.
— Путешествие — очень хорошая вещь. Путешествуя, человек, сам того не замечая, многому учится. Я бы тоже не прочь поездить по свету. Но на кого лавку оставить? — сказал хозяин, вертя в руках очередную коробочку.
— Что, сыновей нет?
— Есть, да у каждого свое дело. Закурите?
— Не откажусь.
Он достал из ящика стола пачку сигарет. Вынув одну, протянул мне.
Я закурил. Какая гадость! Вонь — как от свечей, какими окуривают больных эпилепсией…
По-видимому, сигарета была набита не табачным листом.
— Нравится? — спросил хозяин.
Я что-то буркнул в ответ.
— Я к другим и не притрагиваюсь. Уверен, что и вы, если немного покурите, пристраститесь к ним. Кофе хотите? — был следующий вопрос.
Я отказался. Мне бы сейчас стакан воды, чтобы хорошенько прополоскать горло после едкого дыма. Но сказать об этом я постеснялся.
Покончив таким образом с угощением, хозяин придвинулся ко мне. Видно было, что он собирается завести серьезный разговор.
