Это могли быть мы - Макгоуэн Клер
Он фыркнул.
– Ты шутишь, Кейт? Ты, ужасная мать, хочешь еще одного ребенка?
Неужели это правда? Это было словно пощечина.
– Я… Я этого не утверждала. Я просто… хочу поговорить. Это наш ребенок, Конор. А теперь ты… ты не…
Она хотела сказать, что теперь у него нет детей. В биологическом смысле. Но разве это его заботило?
Это было слишком сентиментально, и Конор удостоил ее укоризненного взгляда.
– Это просто клетки. Кровь. Я и первого-то ребенка не хотел, а теперь у меня его нет.
– Но…
Она понимала, что все тщетно. Да, материнство давалось ей с трудом. Но, может быть, это была возможность все исправить. Показать, что она – не неудачница, не плохая мать. Проблемы создавали другие.
– Напомнить тебе, что ты сама бросила детей?
– Не надо.
Неужели бросить детей всегда значило расписаться в том, что ты – плохая мать? Существует ли мир, в котором для них было бы лучше остаться совсем без матери, чем с плохой матерью? Она прижала ладони к холодному кожаному сиденью машины. На улице было почти сорок градусов, но в машине они были изолированы, отрезаны от жары. В Лос-Анджелесе всегда было так.
– И Кирсти… – кажется, Конор никогда раньше не называл ее дочь по имени. – Та штука, которой она болеет, разве пришла не по твоей линии?
Об этом Кейт даже не подумала. Конечно же, так и было.
– Риск огромный, особенно в твоем возрасте. Ты же не хочешь еще одного ребенка с особыми потребностями?
– Но… теперь существуют тесты…
Она имела об этом самое смутное понятие. Конечно же, она никогда не собиралась рожать снова. Но раз уж это случилось само собой, то разве это не меняет дело?
– Кейт, – он повернулся к ней. – Говорю тебе, я бы не стал этого делать. Я не могу заставить тебя не рожать, но если ты это сделаешь, я выхожу из игры. Навсегда. Я буду оплачивать расходы, но участвовать в этом не буду.
Он замолчал, и Кейт заметила, что он тяжело сглотнул.
– Трикси… С ней было одно дело. Я не хотел ее, но потом… В общем, я не каменный, что бы ты ни думала. Я любил ее, насколько мог. И узнать, что она не моя…
Вот она, возможность достучаться до него, утешить его в горе, докопаться до всех его сокровенных тайн, присутствие которых она ощущала, но до которых никак не могла добраться. Она понимала, что он наверняка что-то чувствует. Наверняка любит Трикси после того, как всю жизнь о ней заботился. Не мог же он быть настолько мертвым в душе. Это напоминало торг. Нужно было только отказаться от этого ребенка, и, возможно, он впустит ее в свою жизнь, и они смогут любить друг друга, как она всегда и хотела.
Какой же выбор он давал ей на этой обшарпанной стоянке в городе, где она никак не рассчитывала жить? Остаться с ним, с мужчиной, которого она, казалось, уже разгадала только для того, чтобы обнаружить в нем новые нераскрытые тайны, или родить этого ребенка, снова пройти через все испытания, потерять свое тело, разум, работу, друзей, жизнь и справляться в одиночку, на этот раз в чужой стране, где медицинская страховка не покрывала беременность и роды. Ее накрыло ощущение полной безнадежности. Она была не в силах переубедить его и не станет даже пытаться. Она не могла снова перевернуть свою жизнь вверх дном. И он был прав. Она была носителем генетического заболевания и ужасной матерью. Не судьба.
– Хорошо. Я согласна.
– Вот и ладно.
Он выехал на дорогу, и через полчаса они подъехали к клинике.
Первым делом она увидела протестующих. Хоть она и знала о существовании в Америке широкого и активного движения против абортов, такого она почему-то не ожидала. Они были в Лос-Анджелесе, одном из самых либеральных городов мира. Она сидела неподвижно в машине. Конор уже вышел и раздраженно оглянулся.
– Не обращай внимания. Они чокнутые.
Она вспомнила, как однажды, много лет назад, шла по Лондону мимо центра планирования семьи, и ей пришлось обходить кучку протестующих с угрожающими плакатами. Но здесь было… так много людей. Пятьдесят, шестьдесят. Они увидели ее и тут же набросились.
– Твой ребенок чувствует боль!
– Остановись, пока не совершила убийство!
Смутная картина искаженных лиц, тел в неряшливой одежде, защитных очков. Куча мужчин среднего возраста в светлых брюках с чехлами для телефонов на поясе. Были здесь и женщины. Фотографии эмбрионов, изображения крови и искалеченных конечностей. Она начала задыхаться от страха. Конор вел ее через толпу, словно ее должны были судить за убийство. Именно этого окружавшие люди ей и желали. Они перекрыли ей путь к клинике – невзрачному зданию со стеклянными стенами, и ей захотелось просто развернуться и бежать, чего они, конечно же, и добивались, и…
Другая группа людей позади первой. На глазах у Кейт эта группа – в основном женщины и несколько мужчин – рассредоточилась и образовала для нее своеобразный коридор. На них были ярко-красные светоотражающие жилеты с надписью на спине крупными буквами: «Смотритель». Короткие стрижки, татуировки, очки в роговой оправе, участливые и решительные лица. Они окружили Кейт. Одна из женщин, в кресле-каталке, решительно проехала сквозь толпу, рассеяв протестующих, и сильной мускулистой рукой ухватила Кейт за запястье.
– Все в порядке, – сказала она. – Мы вас в обиду не дадим. Не обращайте внимания на пролайферов. Это просто кучка придурков.
Вот так Кейт и познакомилась со Сьюзи – в день, когда она прервала свою третью беременность.
– Фетишизация материнства – одна из самых тонких форм патриархии, Кейт.
Сьюзи макнула печенье в чашку кофе размером с небольшое ведро.
У Кейт закружилась голова.
– Что ты имеешь в виду?
– Подумай сама: если дети – это своего рода священная самореализация для женщины, то никто не может утверждать, что это просто тяжкий труд.
– А…
Выходя в тот день из клиники и не чувствуя части тела, будто после визита к стоматологу, она увидела на земле листовку. «Стань добровольным смотрителем». Кто-то наступил на нее, оставив большой грязный отпечаток, но Кейт все равно нагнулась – с трудом – и подняла бумажку. Те люди, что укрыли ее от протестующих, словно щит, были добровольцами. Как ни странно, но собственные мысли Кейт по поводу аборта были скорее на противоположной стороне. Конечно, она верила в право женщины выбирать. Так было всегда. Но разве она сама выбирала? Или Конор сделал это за нее? Она ни слова ему не сказала за следующие несколько недель, в которые не прекращалось кровотечение, но потом вышла в сеть, разыскала свежую информацию для «Смотрителей» и пришла. Ей едва не дали от ворот поворот – Кейт не была активистом, как показал ее опыт участия в группе поддержки в Бишопсдине. Но она должна была сделать что-то с тем гневом, который рос внутри, заменив ребенка.
Она оказалась в убогой комнатушке с пластиковыми стульями вдоль стен, высокими грязными окнами и кофейником на складном столике. Кейт показалось, будто она вернулась на несколько лет назад в Бишопсдин, и ей захотелось развернуться и убежать. Это были люди не ее круга – нигде не было видно ни мелированных волос, ни дизайнерской одежды. Но ведь это было не так, верно? Это они провели ее через толпу, направляя уверенными крепкими руками.
Первым человеком, которого она узнала, была ее спасительница, устроившаяся поближе к кофе. Кейт робко улыбнулась.
– Привет… Я… Вы помогли мне. В клинике.
Сьюзи была плотная, с наполовину обритой головой и татуированными руками. Ей ампутировали ногу из-за запущенного диабета после того, как она лишилась медицинской страховки и не смогла оплачивать инсулин. Кейт пришлось переспросить ее: казалось невероятным, что такое возможно в этой стране, где продается кофе за десять долларов.
Сьюзи, как и бедняжка Эйми, и даже в большей степени, отличалась от прежних подруг Кейт, вежливых англичанок или даже лощеных высокопоставленных обитательниц Лос-Анджелеса, с которыми ей иногда доводилось обедать. Сначала она решила, что Сьюзи – лесбиянка, но на деле та называла себя пансексуалом. От нее исходил дух спокойной уверенности, пьянивший Кейт. Словно ее вообще не беспокоило, что о ней подумают люди и, более конкретно, мужчины. Уже одно это казалось бунтарством. В первый день она просто начала рассказывать Кейт о себе и о движении за свободу выбора и не умолкала почти десять минут – еще одно болезненное напоминание об Эйми, которая расточала столько слов лишь для того, чтобы умолкнуть навсегда.
