Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма
— Мануэль?
Он испуганно вскакивает, виновато смотрит на меня и энергично кивает.
Только в машине, когда Мануэль, не спросив разрешения, закуривает сигарету, я обращаю внимание на его покрасневшие глаза и запах перегара. Такой густой, что я опасаюсь, как бы от огня его зажигалки машина не взлетела на воздух.
«Мне очень нужен этот человек, мне не обойтись без него», — думаю я в отчаянии. Мы делаем покупки в этом маленьком магазинчике с того самого дня, как впервые поселились на «Аппассионате». Ну не могла же мадам всучить мне алкоголика!
Как выясняется, могла.
Как только мы прибываем на ферму и я сажаю Лаки на цепь, потому что иначе Мануэль отказывается покидать машину, он просит меня показать, где его комната.
— Комната? — недоуменно переспрашиваю я, потому что и в мыслях не имела предоставлять ему жилье и пансион.
— Мне надо принять душ, а потом я начну работать, — умоляюще говорит он.
Я совершенно не понимаю, что мне с ним делать: то ли сажать в машину и везти обратно в épicerie, то ли отвязывать Лаки и ждать, когда он сам убежит. А может, я спешу с выводами? Наверное, сначала надо дозвониться до магазина и поговорить с мадам, а уж потом принимать решение. Мануэлю я предлагаю сперва поработать, а уж потом принять душ. Он фыркает, кидает свой мешочек на землю, закуривает, пожимает плечами и интересуется:
— А что делать-то?
Я озадаченно озираюсь. Понятно, что ничего сложного, связанного с дорогими инструментами или возможностью что-то сломать, ему поручать нельзя. О сетках под оливами не может быть и речи.
— Прополоть кое-что, — наконец говорю я и подвожу его к самой большой своей клумбе, а потом, потихоньку отвязав Лаки, спешу к телефону.
Только взявшись за трубку, вспоминаю, что, хоть мы и ходим в этот магазин уже два года, участвуем в их лотереях, в которых разыгрываются шоколадные пасхальные кролики, и по-соседски болтаем с хозяевами, я не знаю ни их имени, ни названия épicerie. Значит, придется ехать. Я злюсь на себя за такую беспечность: у меня полно работы, и мне ужасно жалко времени, но делать нечего. Я спешу в сад, чтобы найти Мануэля и сказать ему, что вернусь через десять минут, однако его нигде не видно.
— Мануэль! — кричу я, но ко мне подбегает только Лаки. — Мануэль!
Никакого ответа.
Наконец я нахожу его в совершенно темном гараже, доверху заваленном всяким хламом и инструментами.
— Что вам тут надо? — сердито спрашиваю я.
— Я ищу тяпку, — объясняет он.
Я включаю свет и спешу к машине: мне надо успеть в épicerie до обеденного перерыва, который у них, как умногих в нашей деревне, начинается в полдень, а заканчивается только в четыре. Но когда ровно в двенадцать я подъезжаю к магазину, он уже закрыт. Я в ярости дергаю дверь, стучу в окна, но безрезультатно. Все как вымерли. Мне приходится возвращаться домой ни с чем. Мануэль опять куда-то пропал, как и его мешок, который он бросил на землю. Единственный знак того, что он здесь все-таки был, — оставленная на клумбе тяпка. Все сорняки на месте. Я несколько раз громко зову его, заглядываю в гараж — все без толку. Возможно, он испугался собаки и сбежал. Лаки, развалившись, греется на солнышке на верхней террасе. Малышка Элла пристроилась у нее на животе и мирно спит. Облегченно вздохнув, я возвращаюсь к себе в кабинет, кажется, инцидент исчерпан без особого урона для обеих сторон.
* * *Мишель сейчас в Париже, и я никак не могу до него дозвониться. Учитывая наши печальные обстоятельства, я начинаю не на шутку волноваться и звоню ему в офис. Там его тоже нет, и секретарша понятия не имеет, где он может быть.
— Когда вы видели его в последний раз? — спрашиваю я, уже с трудом сдерживая рвущуюся наружу панику.
— Вчера утром.
— Как?! И с тех пор он не был в офисе? У него все в порядке?
Изабель, женщина спокойная и уравновешенная, не видит поводов для беспокойства. Она предполагает, что Мишель решил поработать дома. Но я уже звонила туда, и мне никто не ответил. В свою маленькую парижскую квартирку Мишель приезжает только спать, и у него там нет автоответчика: он говорит, что и так весь рабочий день проводит за телефоном и дома хочет отдохнуть. Но раньше мы с ним всегда разговаривали по нескольку раз за день, и у меня не было необходимости оставлять сообщения. А сейчас я очень волнуюсь. Я прошу Изабель, чтобы Мишель связался со мной сразу же, как только появится, но до вечера он так и не звонит. Секретарша считает, что он где-то на совещаниях.
— А я думаю, что надо идти к нему домой и ломать дверь, — в отчаянии предлагаю я.
— Я работаю на него, — холодно напоминает мне Изабель. — У меня нет привычки ломать двери своих боссов.
— Нет-нет, конечно, нет. Простите, что побеспокоила вас.
Я кладу трубку и понимаю, что, если бы у Мишеля все было в порядке, он бы уже давно позвонил. Значит, что-то случилось. Как же мне найти его? Что делать?
Вне себя от тревоги я сижу на террасе и стараюсь успокоиться, глядя на закат, когда неожиданно приезжает Рене. Я ему ужасно рада. Как это часто бывает, он привозит с собой маленький подарок: густое коричневое варенье, которое его жена сварила из нашего собственного инжира. В конце сентября мы с Хашиа собрали с восьми деревьев целых двести килограммов. Я благодарю своего седовласого друга и предлагаю ему бокал пива, пытаясь скрыть тревогу. Положение у меня практически безвыходное. Хашиа уехал, и мне теперь не на кого оставить собак, а я уже твердо решила, что полечу в Париж.
— Вино или пиво, что проще, — кивает Рене и удобно устраивается за садовым столиком.
У него есть ключ от наших ворот, и он любит иногда заглянуть на часок, немного выпить, поболтать и полюбоваться закатом.
Я иду к холодильнику в гараже и, к своему удивлению, вижу, что там осталось только две бутылки вина. Все пиво куда-то исчезло. Я ведь точно помню, что вчера из épicerie поехала в супермаркет и купила там целый ящик «Стеллы Артуа». Может, я не вынула его из багажника? Вряд ли. И тут я вспоминаю о Мануэле. Неужели этот мошенник украл мое пиво? Захватив бутылку розового вина и миску с собственными оливками, я возвращаюсь к Рене.
— У тебя усталый вид, — замечает он. — Кстати, ты отправила эти формы?
— Какие формы?
— В Брюссель.
— Ах, эти.
Я заверяю его, что все заполнила и отправила. Мы поднимаем бокалы, выпиваем традиционный тост à la tienne[152], и я уже собираюсь спросить Рене, не согласится ли он несколько дней покормить наших собак, когда вдруг из глубины участка до нас доносится какой-то трубный рев. Мы одновременно поворачиваем головы.
— Это дикий кабан, — пугаюсь я.
— Не похоже, — качает головой Рене.
— А что же это?
— Пошли посмотрим.
Оставив на столе недопитые бокалы, мы по высокой траве идем в ту сторону, откуда доносится звук. Собаки бегут за нами, Лаки свирепо лает. Рене предполагает, что какое-то животное попало в капкан.
— В какой капкан? — возмущаюсь я.
Я принципиальный противник охоты и лично проследила за тем, чтобы все ржавые капканы, скрывавшиеся в наших джунглях, были обнаружены и сломаны.
Довольно скоро мы находим источник рева. Под раскидистым лавром на земле распластался Мануэль — под головой у него мешок, а вокруг россыпь пустых пивных бутылок. Трубный звук, напугавший нас, — это его храп.
— Diable, — смеется Рене. — Это еще кто?
Я тоже смеюсь:
— Предполагалось, что он будет помогать тебе собирать оливки, — и вкратце рассказываю ему историю Мануэля.
Мы хватаем незадачливого работника за руки и за ноги и через весь сад тащим его к машине Рене, а там, с трудом подняв, помещаем в открытый багажник.
— Давай-ка допьем то, что осталось в бутылке, — ухмыляется Рене. — Мы это заслужили. А потом вернем его в дровяной сарай.
Что мы и делаем чуть позже. Во время всей операции Мануэль ни разу не пошевелился.
По дороге я договариваюсь с Рене насчет собак, и он подвозит меня до ворот.
— Хочешь, я сам найду себе какого-нибудь помощника?
Сейчас я не в силах ответить на этот вопрос. Я могу думать только о том, что случилось с Мишелем.
Первое, что я слышу, войдя в дом, — это телефонный звонок. Изабель сообщает мне, что Мишель заболел. Я так и знала.
Я кормлю собак, звоню Рене, который только что доехал до дома, и говорю ему, что лечу в Париж прямо сейчас.
* * *Париж встречает меня завесой дождя и мутным светом фонарей. До квартиры Мишеля я добираюсь только в двенадцатом часу. Он лежит в постели, скорчившись от боли.
Я с трудом сдерживаю рвущиеся с языка вопросы. Мне уже известно, что ему стало плохо вчера утром, во время встречи с юристом. Тот вызвал врача, Мишеля отвезли в больницу, где он прошел обследование, а потом его отпустили домой. Врач обещал позвонить, как только будут готовы результаты анализов.
