Эльмира Нетесова - Забытые смертью
А сердце, словно назло, скулило в ответ несогласно:
— Душу потерял…
К утру Данила пришел в город. Показав письмо кентов хозяину дома, сказал, от кого пришел. Тот сразу дверь открыл нараспашку:
— Давно ждем! Припозднился.
И через пару дней, — «малина» отпусков не дает, — взяли Данилу в дело.
Шик… Так его стали звать все воры города. А через полгода не было равных ему в «малине».
Жизнь, казалось бы, наладилась. Через год пахан воров обещал принять Шика в закон. Он жил в шикарной хазе. Самые клевые чувихи ублажали его. Шик имел кучи денег. Но… Все было хорошо до поры, пока он не оставался наедине с самим собой. Едва одиночество подкрадывалось к Шику, он становился прежним Данилкой и вспоминал ее, чьего имени боялся…
«Наташка… Как-то она теперь? Наверное, вышла замуж за своего колхозника? Интересно, вспоминает ли меня? Злится? Или давно простила?» — думал Шик.
Ему так хотелось увидеть ее, особо поначалу. Плюнуть на всех и уйти к ней? Но ушедшему однажды вряд ли поверят вновь.
«Да и что скажу, где был так долго? А ведь спросит. И не только она! С чего меня угораздило уйти от нее в тот день?» — жалел Шик о случившемся, понимая, что никогда уже не сумеет вернуть ни Наташку, ни одну из тех теплых летних ночей.
Иногда он видел ее во сне. Но утром все забывал.
Увидел ее лишь через два года. Дерзкое дело провернула «малина». И, ограбив банк, решили фартовые на время залечь на дно. Навар разделили поровну. Обговорили, кто с кем и когда видеться должен. Чтоб не поймала милиция всех разом, рассыпались по хазам. А Данила решил навестить деревню. Глянуть хоть краем глаза на ту, которая продолжала жить в его сердце.
— Тебе, Шик, добром ботаю, от чувих подальше хилять надо! Дошло до нас, что даже шмары нынче за навар высвечивают фартовых лягавым. Секи про то и свой хрен почаще на цепи держи, — зная слабину Данилы, говорил пахан «малины». И добавил на прощание: — Кто на блядях попухнет, грева в зону не получит.
Шик понял, что это говорилось для него. Но не беспокоился. И решил заявиться в деревню ночью. Туда его с радостью согласился отвезти таксист. Еще бы! Ему за такую плату всю смену пришлось бы мотаться по городу. И, высадив Данилу на окраине села, рванул обратно без оглядки.
— Данилка! Ты ли это? — услышал за спиной, едва машина отъехала. Шик оглянулся.
Растолстевшая до неузнаваемости Катерина стояла среди дороги, изрядно навеселе.
— Ты что, своих не узнаешь? Иль брезгуешь мной, кобель паршивый? Так я тебя вывернула наизнанку перед Наташкой! Чтоб не попухла, как я когда-то погорела из-за тебя! — рассмеялась она громко.
Данила резко оттолкнул Катьку, приблизившуюся к нему. Сказал глухо:
— Сама, курва, виновата. А вот за то, что Наташке трепалась, поплатишься еще.
Катька, не удержавшись на ногах, плюхнулась в лужу задом. И заблажила:
— Козел паршивый! Ишь, прибарахлился как! Думаешь, поверю, что за свои? Кому-то наклепаешь. Я знаю, чем ты промышлял! Небось опять по карманам в транспорте шаришь?
— Заткнись, зараза! — ткнул носком ботинка в бок.
— Убивают! — заорала Катька.
Данила выдернул ее из лужи. Поставил на ноги. Пригрозил:
— Один звук от тебя услышу, из шкуры вытряхну. Поняла?
— Дай на похмелье! — потребовала баба, икнув. Данила вытащил из кармана сотенную. Отдал. Баба, довольно хмыкнув, спросила: — Может, по старой памяти зайдешь ко мне? Сегодня я свободна. Мой хахаль на дежурстве.
— Потом как-нибудь, — уговаривал Катьку Данила оставить его в покое. Баба еще цепляла Шика за руки. Пыталась затащить к себе. Но тот, потеряв терпение, сказал грубо: — Я не дышал, не хавал в очередях. И у тебя средь прочих кобелей стремачить не стану!
— Иди, иди! — рассмеялась она ему вслед, похрустывая новой сотенной.
В доме Иннокентия Данилку встретили тепло. Старик к столу усадил гостя. Толик на стол накрывать взялся поспешно.
— А где Наташа? — спросил Данила.
— Скоро придет. На работе она. Возвращается поздно. Дояркой пошла, — вздохнул старик.
— Замужем она? — дрогнул голос.
— Пока нет. Сватали ее. Уже не раз. Да все отказывается. Совсем засиделась в девках. Все принца ждет, дуреха. А их ведь только в сказке найти можно. Ты-то как? Небось уже детей имеешь? — спросил Иннокентий.
— Один я. Как всегда, один…
— Чего же так-то? — насторожился дед, услышав шаги во дворе.
В дом без стука влетел участковый милиционер:
— Ни шагу! Всем на местах быть! — Тот держал наготове наган. И, не говоря никому ни слова, нацепил наручники Даниле. — Вперед! — толкнул его к двери. И Данилка лицом к лицу столкнулся с Наташей. Она бросилась к нему:
— Вернулся? Данилка! — Шик застонал от горя.
— Вперед! — подтолкнул милиционер и бросил через плечо: — Ищи другого жениха! Этого у тебя надолго забираю…
Уже в кабинете следователя понял Шик, как вышла на него милиция. Дав сотенную Катьке, он и предположить не мог, что та путается с участковым. Это о нем говорила баба, предупредив, что в эту ночь он на дежурстве… Об ограблении банка участковый знал. Известны были и номера купюр. Катька похвалилась участковому, что она и сегодня при спросе. Показала сотенную. Сказала, от кого получила. Не успела только воспользоваться деньгами… Когда узнала, откуда сотенная, не удивилась. Не пожалела Данилу. Сказав гнусаво свое излюбленное:
— Прошвырялся, кобель! Мной побрезговал, как помойкой, теперь до гроба с параши не слезет…
В зале суда она облила Данилу грязью с ног до головы.
— Этот ворюга не только банк, он и меня обокрал! Судьбу сломал. Обманул, девчонкой когда была! Его не судить, живьем запахать надо! Сколько девок он избабил? Небось сам со счету сбился! С детства кобелем родился.
— Мы не за то его судим! — оборвал Катьку судья. И бросил вполголоса: — Вспомнила грехи детства! Нашла, где каяться…
В суде никто не поверил, что Шик один сумел убить двоих охранников банка, вынести миллион. И за два дня потратить восемьсот тысяч рублей. Но ни суд, ни прокуратура не сумели добиться других показаний от Данилы. Само следствие не вышло на след «малины» и не смогло найти ни одного кента.
Данила хорошо знал, что за групповое ограбление не только он, а все фартовые получили бы исключительную меру наказания. Знал, что и его могут приговорить к расстрелу. «Так уж зачем тянуть за собой кентов, если не сумела достать милиция?» — думал Шик. И сидел на процессе отрешенно, изредка глядя в зал.
Наташку он увидел сразу. Она села в глубине зала суда. Слушала обвинение, сцепив зубы.
— К высшей мере наказания! — донеслось до слуха Данилы решение суда. Он увидел, как брызнули слезы из глаз Наташки, ликующую ухмылку на Катькином лице. Услышал тяжелый вздох Иннокентия.
Данилку отвели в одиночную камеру, дали полосатую одежду смертника. Шик, переодевшись, лег на шконку.
«Вот и все. Скоро уходить. От всех разом. Даже от себя. Кенты помянут за упокой. И скоро память посеют. Катька вдогонку пожелает горячих углей под задницу. Наташка, оплакав недолго, забудет. Замуж выйдет. Может, когда-нибудь, пройдя по нашей полянке в ивняке, вспомнит летние ночи. Наши… Но появится муж, дети… Выветрит из памяти мое имя. Да и кто я ей? Приезжий… Таких скоро забывают», — думал Данила. И почему-то вспомнился дед, подобравший его, осиротевшего мальчишку, на разбитой войной дороге. Того старика он любил неосознанно. Верил в каждое слово. Но и его убили. За мародерство.
Данила долго считал, что мародеры — это те, кто дерут морду. Кому и за что, никак не мог понять. Старик как-то сказал ему:
— Помни, Данилка, воровство — большой грех. Но неотмоленный он для того, кто толкнул на это! Не дал другого пути…
На шестой день поседевшего, исхудалого Данилу вывели из камеры. Повели длинными коридорами к выходу.
Шик пытался держаться достойно. Но ноги подкашивались. О чем он думал тогда? Просил прощения у всех за все? Нет! Он вспоминал Наташку. Ведь в ту, последнюю ночь, девчонка впервые поцеловала его…
Чуда для себя он не ждал. И когда привели в кабинет следователя, озирался по углам, ожидая пулю.
— Ваше дело отправлено на доследование в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, — услышал Данила, не веря своим ушам.
Вскоре узнал, что прокуратура арестовала пахана «малины». И тот признал, что сам лично убил обоих охранников банка. А Шику дал не миллион, а всего двести тысяч рублей.
Пока шло расследование, милиция поймала еще двоих воров «малины». Те подтвердили, что Данилка не убивал никого. И в «малине» недавно.
Расстрел Даниле заменили червонцем усиленного режима и отправили на Сахалин.
Уже оттуда, из Вахрушевской зоны, отправил он письмо Наташке. Долго, трудно писал его. Понимая, что не нужно оно ей. Пусть забудет, но не поминает мертвым.
«Я не врал тебе! Ты единственная, кого любил и кому сказал про это. Ты одна! Мне не с кем сравнивать тебя. Жизнь подарила тебя, как первую и последнюю радость. Прости, что я не тот, кого могла бы ты любить. Я жив! Меня не расстреляли. Дали срок. Но я не радуюсь. Умереть было бы гораздо лучше, чем жить, не имея права на любовь, на встречу с тобой. Ты единственное счастье и радость моя! Прости, не проклинай тех коротких минут, подаренных судьбой в награду за все! Я с радостью отдал бы жизнь лишь за мгновенье, чтобы увидеть и проститься. Мне не на что рассчитывать и нечего ждать. Я ни о чем не прошу. Одно лишь: отпусти вину мою», — написал Данила и отправил письмо, не ожидая на него ответа.
