Татьяна Навальная - Записки риелтора, или Нас всех испортил квартирный вопрос
Но в данной ситуации других желающих купить квартиру не было. И пять тысяч у. е. были непомерно большой суммой. Подумав, я согласилась.
— Хорошо, Ольга Ивановна. Так и запишем.
— Куда запишем? — удивилась она.
— В договор с агентством. Мы же должны указать сумму сделки, правда?
— Зачем вносить эти деньги в договор? — забеспокоилась клиентка. — Я предлагаю их вам лично!
— Вы не волнуйтесь, агентство выплатит мне часть этой суммы. А я уделю этой квартире особое внимание.
Ольга Ивановна была обескуражена. Этого она не ожидала. Но давать задний ход было поздно. Я уже заполнила бланк договора, и ей ничего не оставалось, как подписать документы.
Перед уходом она неожиданно спросила:
— А вы не будете возражать, если я приму участие в сборе документов на квартиру?
— Зачем? — удивилась я.
— Чтобы убедиться, что у нас все идет хорошо, — туманно объяснила она.
Я пожала плечами. Проверять чистоту сделки — ее право. Если клиентке не лениво стоять со мной в очередях, пусть стоит. Запретить ей это я все равно не могу.
Договорившись встретиться в ПИБе, мы распрощались.
На встречу со мной Ольга Ивановна пришла одна, без сына.
— Татьяна, я изучила копии документов на квартиру, которые вы дали мне вчера, — начала она разговор.
— И что?
— Меня беспокоит договор приватизации.
Я удивилась. Документы были идеальными. Мария Павловна жила в этом доме практически с момента его постройки — с 1957 года. Ее первый муж, военный летчик, умер вскоре после войны от последствий фронтовых ранений. Она вышла замуж еще раз, родила сына и получила эту квартиру на троих. Вернее, на четверых — тогда с ней жила ее мать. Мать умерла, потом, пятнадцать лет тому назад, умер ее второй муж. Когда жилье стали передавать в собственность, она приватизировала квартиру на себя. Никаких мертвых душ, сомнительных историй, многократных продаж — прицепиться было не к чему даже при большом желании.
— Чем именно он вас беспокоит? — поинтересовалась я.
— Не будут ли другие родственники Марии Павловны претендовать на квартиру и оспаривать договор приватизации?
— Насколько я знаю, у нее нет родственников. Родители давно умерли, муж тоже, сын у нее один. Он будет присутствовать на сделке.
— А родственники ее мужей?
— При чем здесь родственники мужей?
— Как это при чем? — возмутилась Ольга Ивановна. — Они же родственники!
Я пустилась в подробные объяснения. Есть закон, в котором указано, кто имеет право на приватизацию квартиры. Для этого нужно как минимум быть в ней прописанными. Ни один родственник ее мужей никогда не был зарегистрирован по этому адресу. Даже если бы муж умер после приватизации части квартиры на его имя, его доля досталась бы жене и сыну — наследникам первой очереди.
— А если они подадут в суд? — не унималась Ольга Ивановна.
— Суд будет исходить из буквы закона, а не из аппетитов родственников.
— Будто вы не знаете, какие у нас суды!
— Но если так рассуждать, то квартиру может отобрать любой, было бы желание.
— Эта квартира вызывает большие сомнения, — мрачно выразила свое мнение Ольга Ивановна.
— Посоветуйтесь со своим юристом. Может быть, вы поверите ему, если не доверяете мне.
— Обязательно посоветуюсь, — пообещала клиентка.
На следующий день мы встретились, чтобы взять формы у паспортисток.
— Я хочу, чтобы вы представили мне справку из психдиспансера. А вдруг Мария Павловна там стоит на учете? Вдруг она недееспособна? — выложила мне требование Ольга Ивановна.
На просмотре квартиры она разговаривала с бабушкой больше часа. Задавала ей множество вопросов, копалась в биографии, изучала генеалогическое древо (я еще думала, зачем ей это надо, — а вот, боялась жадных родственников). Мария Павловна была абсолютно адекватна. Все ее мотивы были прозрачны, выгоды — очевидны. Но требовать такую справку от человека в возрасте покупатель имеет право — он не врач и вменяемость самостоятельно оценивать не обязан.
— Хорошо, я возьму справку.
— Я хочу при этом присутствовать, — категорическим тоном заявила клиентка.
Мы отправились в диспансер вместе. Протянув доверенность в окошко регистратуры, я попросила выдать мне справку о том, что Мария Павловна не состоит на учете.
Медбрат из окошечка пошел к стеллажам с карточками, долго ковырялся в пыльных пухлых папках, а вернувшись, сказал:
— Справку выдать не можем. Она на учете состоит.
Когда мы вышли на улицу, с Ольгой Ивановной случилась истерика.
— Вы пытаетесь продать мне криминальную квартиру! — визжала она. — Мало того что с приватизацией дело нечисто, так еще и бабка сумасшедшая! Я плачу вам такие деньги, а вы хотите меня обмануть! И сами даже не способны собрать справки! Я вынуждена везде с вами ходить, тратить время! Вместо того чтобы заниматься бизнесом!
Для меня наличие карточки в диспансере был неожиданностью. Но сам по себе этот факт ничего не значил. Надо было выяснить, что именно в этой карточке было написано. Дав выкричаться Ольге Ивановне, я предложила ей сначала поговорить с Марией Павловной. Найдя работающий автомат, мы набрали номер. Бабушка была дома. На мой вопрос о том, по какому поводу она обращалась к психиатру, она ответила очень просто. Да, ходила к врачу. Когда? Да когда сняли блокаду Ленинграда. Зачем? На фоне истощения у нее развилась бессонница. А каждое утро надо было идти на работу — она восстанавливала город. Разбирала завалы, работала на стройках. Не высыпаясь неделями, работать невозможно. Ну она и пошла к доктору. Что доктор? Таблеточки прописал. Она их попила, и все прошло. А позже обращалась? Нет, никогда.
Вот так. Не зря психиатрию сравнивают с цепной собакой, которая всех впускает, но не выпускает никого. В наше время за таблетками от бессонницы человек пошел бы к невропатологу. Но кто его знает, что творилось в Ленинграде после блокады. Может быть, диспансер был каким-нибудь объединенным — невролого-психиатрическим. Может быть, просто не хватало врачей.
Это объяснение Ольгу Ивановну не удовлетворило. Я предложила ей принести другую справку — не о наличии карточки в регистратуре, а о психическом состоянии Марии Павловны на данный момент. Такие справки выдает психиатр после личной беседы с человеком. И я ни секунды не сомневалась, что в этой справке все будет в порядке.
Но Ольга Ивановна меня не слышала. В ней клокотал вулкан. Все агенты жулики! И в другом агентстве ее тоже хотели обмануть! Тоже подсунули сомнительную квартиру!
Громы и молнии она метала еще неделю. При этом она требовала расторгнуть договор и вернуть ей аванс. Положение осложнялось тем, что за это время я уже подобрала квартиру Марии Павловне и внесла за нее аванс из денег Ольги Ивановны. Если вернуть деньги, придется искать нового покупателя. Когда он найдется, неизвестно, а мы обязаны выкупить встречку в срок, указанный в договоре с агентством, которое ее продает. Ситуация накалялась.
