Джонатан Франзен - Поправки
«Папа, – окликнул Джона. – Бабушка предлагает купить мне две книги, не больше чем по десять долларов каждая, или одну не дороже двадцати долларов. Можно?»
Инид с Джоной купались во взаимной любви. Инид всегда предпочитала малышей старшим, и Джона занял в экологической системе семьи именно эту нишу: идеальный внучок, с готовностью забирающийся на колени к бабушке-дедушке, охотно поедающий самые невкусные овощи, не слишком увлекающийся телевизором и компьютерными играми, умеющий бодро отвечать на заковыристые вопросы вроде: «Тебе нравится в школе?» В Сент-Джуде Джона наслаждался безраздельным вниманием троих взрослых. Само собой, этот городишко казался ему лучшим местом на земле. Сидя на заднем сиденье «олдсмобил», широко раскрыв глазищи, малыш жадно вглядывался во все, что показывала ему Инид.
«Здесь так легко парковаться!.. Совсем нет машин!»
«Музей транспорта лучше всех наших музеев, правда, папочка?.. Как просторно в этом автомобиле! Самая лучшая машина, в какой я только ездил!.. Все магазины рядом с домом, так удобно!»
В тот вечер, после музея, Гари еще побродил по магазинам. Инид подала на ужин фаршированную свинину и праздничный шоколадный торт, Джона в полудреме доедал мороженое, и тут бабушка спросила, не хочется ли ему встретить Рождество в Сент-Джуде.
«С удовольствием!» – откликнулся Джона, глаза у него слипались от сытости.
«Сделаем сахарные пирожные, гоголь-моголь, поможешь нам наряжать елку, – разливалась Инид. – Наверное, выпадет снег, будешь кататься на санках. И знаешь что, Джона: каждый год в парке Уэйнделл устраивают замечательную иллюминацию, называется "Страна Рождества", весь парк так красиво освещен…»
«Мама, сейчас март!» – перебил ее Гари.
«Мы приедем на Рождество?» – спросил Джона.
«Мы приедем скоро, очень скоро, – посулил Гари. – Не знаю, как насчет Рождества…»
«Уверена, Джоне понравится!» – сказала Инид.
«Да, очень! – подхватил Джона, впихивая в себя еще ложечку мороженого. – Это будет лучшее Рождество в моей жизни!»
«Конечно-конечно», – подхватила Инид.
«Сейчас март, – повторил Гари. – В марте Рождество не обсуждают. Помнишь правила? Ни в июне, ни даже в августе о нем не говорим. Помнишь?»
«Ладно, – вмешался в разговор Альфред, поднимаясь из-за стола. – Лично я ложусь спать».
«Я голосую за Рождество в Сент-Джуде», – подытожил Джона.
Завербовать Джону, использовать маленького мальчика как орудие в борьбе за Рождество в Сент-Джуде – что за подлый трюк! Уложив Джону, Гари вернулся к матери и посоветовал ей поменьше думать о Рождестве.
«Папа уже и выключатель сменить не может, – сказал он. – Крыша течет, вокруг дымохода сочится вода…»
«Я люблю этот дом, – сказала Инид отскребая у раковины сковороду, на которой жарилась свинина. – Отцу нужно пересмотреть свое отношение…»
«Ему нужна шоковая терапия или курс лекарств, вот что ему нужно! – отрезал Гари. – Хочешь всю жизнь обслуживать его – на здоровье. Хочешь жить в старом доме, где все разваливается, и делать все так и только так, как ты привыкла, – милости прошу. Ты себя в могилу загонишь, стараясь справиться и с тем и с другим, – дело твое! Но не проси меня строить в марте планы на Рождество, лишь бы тебе угодить!»
Инид поставила сковороду на стол возле переполненной сушилки. Ему бы следовало взяться за полотенце, но при виде мокрых сковородок, тарелок и приборов, оставшихся от дня рождения, Гари охватила неодолимая усталость: что эту груду перетирать, что родительский дом ремонтировать – сизифов труд. Только не вмешиваться в эту жизнь, иначе не спастись от отчаяния.
Гари налил себе малость бренди на сон грядущий, а Инид уныло счищала грязь, приставшую ко дну раковины, отдирала разбухшие от воды комки.
«Что же нам делать, по-твоему?» – спросила она.
«Продайте дом. Завтра же пригласи риелтора».
«И переехать в тесную современную квартирку? – Инид стряхнула с руки в мусорное ведро омерзительные влажные ошметки. – Если мне надо отлучиться, Дейв и Мери Бет приглашают отца к себе на ланч. Ему это по душе, и мне спокойнее, когда он с ними. Прошлой осенью он сажал тис и никак не мог выкорчевать старый пень, так Джо Пирсон принес мотыгу, и они целый вечер работали вместе».
«Ему нельзя сажать деревья, – проворчал Гари, сожалея, что налил себе маловато успокоительного. – Ему нельзя брать в руки мотыгу. Он на ногах-то едва держится».
«Гари, я понимаю, до конца жизни мы тут не протянем. Но я хочу в последний раз отпраздновать в этом доме настоящее семейное Рождество. И хочу, чтобы…»
«Если мы устроим Рождество, ты согласишься подумать о переезде?»
Лицо Инид вспыхнуло робкой радостью.
«Вы с Кэролайн могли бы приехать?»
«Обещать не стану, – сказал Гари, – но, если после Рождества тебе будет легче выставить дом на торги, мы конечно же постараемся…»
«Я буду счастлива, если вы приедете. Просто счастлива».
«Но, мама, надо же реально смотреть на вещи!»
«Продержимся этот год, – продолжала Инид, – проведем здесь Рождество, как просит Джона, а там посмотрим!»
После возвращения на Честнат-хилл ангедония обострилась. Зимой Гари на досуге перекраивал сотни часов домашних видеозаписей в двухчасовую кассету «Лучшие хиты Ламбертов», с которой мог бы снять высококачественные копии и разослать в качестве рождественских видеопоздравлений. Готовя окончательную редакцию, в сто первый раз просматривая любимые семейные эпизоды и прослушивая звучавшие за кадром любимые песни («Дикие лошади», «Снова и снова»), Гари уже не испытывал ничего, кроме ненависти, и к этим сценам, и к этим мелодиям. Затем в новой фотолаборатории он переключился на проект «Двести классических моментов семьи Ламберт» и понял, что фотографии не доставляют ему прежнего удовольствия. Годами он отбирал «Двести моментов», словно готовил идеально сбалансированный портфель, с огромным удовлетворением мысленно перелистывая образы, которые безусловно попадут в коллекцию. Теперь Гари недоумевал, на кого он, собственно, пытался произвести впечатление этими фотографиями, кого и в чем хотел убедить? Разве что себя самого. Бес толкал под руку: сжечь старые, давно любимые снимки. Но вся жизнь Гари строилась как исправленная версия судьбы Альфреда, и они с Кэролайн давно пришли к выводу, что Альфред страдает клинической депрессией, а депрессия, как всем известно, имеет генетические корни, это наследственный недуг, и, стало быть, не было у Гари другого выхода, кроме как стиснуть зубы и сопротивляться ангедонии, все силы положить на то, чтобы получать удовольствие…
Он проснулся с зудящей эрекцией. Кэролайн рядом.
На ночном столике еще горел свет, но в комнате было темно. Кэролайн лежала в позе мумии, спина плотно прижата к матрасу, под коленями подушка. Сквозь ставни в спальню проникал прохладный и влажный воздух уходящего лета. Нижние ветви платана почти касаются окна, ни ветерка, даже листок не шелохнется.
