Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи
Шеренги из сомкнутых рук исчезли, транспарант переместился в другое место. Демонстранты стояли.
— Не отходи от меня, — повторил Рату. — Мы прорвемся.
Он стал пробираться к тротуару. Паулу следовал за ним.
Все произошло мгновенно. Проходя мимо улочки, загороженной полицейскими, Мануэл Рату с товарищами бросился на них. Паулу бежал вместе со всеми, он чувствовал, что путь впереди свободен. Неожиданно перед собой он увидел полицейский мундир и молодое лицо, презрительно смотревшее на него из-под каски. Паулу замахнулся, но полицейский увернулся и сам нанес сокрушительный удар. Оглушенный Паулу заметил второго полицейского, бегущего к ним, поднял кулак, но второй удар, теперь в затылок, бросил его на мостовую, и все потемнело в глазах. Смутно он слышал беготню, крики, доносившиеся издалека, его поднимали за плечи, и задыхающийся голос кричал в лицо:
— Вставай, друг, вставай!
15
Паулу схватился за протянутые руки и, ничего не видя, пошел через горячую красную теплоту, окутавшую глаза и голову. Тишина покрыла землю, по которой они шли, ни звука не доносилось.
— Давай, друг, постарайся подняться, — прямо над головой сказал чей-то голос.
Кто-то помог взобраться на каменный парапет, а потом он почувствовал себя летящим в воздухе. С трудом раскрыв красные веки, он увидел лицо, совершенно незнакомое и потное.
— Оставь, — тихо сказал голос.
Лицо стало подниматься выше и наконец исчезло. Другие руки подхватили его, и знакомый голос Мануэла Рату сказал:
— Возьми с этой стороны.
Его несли, изредка останавливаясь, чтобы отдохнуть в тени. Наконец он почувствовал землю, услышал удаляющиеся шаги, почувствовал мокрый платок на лице. Шаги снова удалились, и ему опять смочили лоб и глаза.
Он ощутил резкую боль в висках, дернулся, уворачиваясь от мокрого платка, и замер. Рядом шептались двое. Платок оставили на лбу и, видно, успокоились.
— Слышал? — спросил голос Мануэла Рату.
Люди замолчали, слушая тихий шелест листвы. Затем донеслись сухие хлопки:
— Тау… тау… тау…
Затаили дыхание. Снова слышен мирный шелест листвы. Мануэл Рату встал и ушел.
Сколько времени прошло? Часов? Минут? Слабость мешала думать Паулу. Он засыпал лихорадочным сном, тяжелым, болезненным, просыпался и опять засыпал, чтобы через несколько минут очнуться. Он понимал, что ранен, но куда и как, не знал.
Рядом с собой он видел незнакомца в черной шляпе, который строгал ножичком тростниковый стебель. Незнакомец посмотрел на Паулу, взял платок со лба и отошел. Вскоре он вернулся с мокрым платком.
Паулу попытался приподняться. Незнакомец внимательно посмотрел на него. Паулу забылся.
Очнувшись в очередной раз, не обнаружил рядом никого. Он испугался и с усилием приподнялся. Со всей ясностью вспомнил демонстрацию, встречу с Рату, стычку с полицией. Тем временем вернулся товарищ в черной шляпе и, увидев Паулу сидящим, с любопытством посмотрел на него.
— Мы должны подождать, — отчетливо сказал он.
— Мануэла Рату? — спросил Паулу.
— Он придет.
Паулу хотел спросить еще о чем-то, но опять провалился в небытие.
Вечером его разбудил шум. Поднявшись на ноги, товарищ прислушался. Услышав шлепанье весел по воде, Паулу почему-то почувствовал страшную жажду. Два раза свистнули.
— Сюда! — крикнул товарищ в черной шляпе.
Паулу из-за тростника услышал голос Мануэла Рату, хотя не мог понять, о чем тот говорит.
Затем Паулу положили в лодку.
ГЛАВА XIV
1
Забастовочное движение удивило всех.
Удивило организаторов, которые не рассчитывали на такое быстрое и полное выполнение указаний. И удивило власти, которые не верили слухам о забастовке, поступавшим от осведомителей. Когда в ночь с 17 на 18 мая арестовали Гашпара, то не потому, что боялись забастовки, а для прекращения слухов, которые стукачами приписывались Гашпару. Зато на другой день те, кто отрицал саму возможность забастовки, уже опасались вооруженного восстания. Отсюда призывы о помощи к правительству со стороны местных властей и огромные силы, посланные в район.
Желая наказать всех, фашисты схватили тысячи людей. Мужчины, женщины, дети, рабочие и крестьяне, ремесленники и торговцы — все, кто был в местах демонстраций, были окружены. Грузовики увозили сотни и тысячи людей в столицу, в тюрьмы. Самую большую демонстрацию, ту, в которую был втянут Паулу, войска после многочисленных стычек загнали на арену для боя быков. Массу людей держали целые сутки.
Власти поняли допущенную ими ошибку. Полиция не могла среди тысяч арестованных выделить зачинщиков.
В ночь с 19 на 20 мая почти всех арестованных выпустили. Под стражей оставалось человек триста, однако они были виновны не больше других. Прицел полиции был настолько неточным, что среди освобожденных оказались Висенти, Перейра, Сезариу, Сагарра, товарищ из Баррозы, Лизета и многие другие.
Мануэл Рату и Маркиш избежали ареста.
Первый потому, что при прорыве полицейского кордона его не стали преследовать. Второй — потому, что в день забастовки остался дома. Он решил не брать на себя ни прямой, ни косвенной ответственности за события, которые, по его мнению, должны были обернуться трагедией. Вечером, придя с улицы, мать сообщила ему, что на джутовой фабрике и других предприятиях произошла забастовка.
— А тебе что там было надо? — неожиданно закричал Маркиш.
Старушка посмотрела на сына недоверчиво и перекрестилась несколько раз. Мать думала, что принесла ему добрую весть, она не понимала, почему сын дома, почему он против забастовки.
Когда стемнело, Маркиш вышел на улицу. Он узнал о забастовке в городах и селениях, о многочисленных демонстрациях, об арестах. Слухи были самые противоречивые. Одни говорили о революции, другие — о забастовке в Лиссабоне.
Лишь вечером 20 мая Паулу удалось добраться до дома Важа. Там его считали арестованным. Помимо ожогов, он появился с перевязанной головой, температурой и синяками на всем теле.
Позднее прибыл Антониу с хорошими вестями, а 21 мая после встречи с Сезариу и Сагаррой (которые уже были на свободе) вернулся Важ.
Через неделю после забастовки в районе появились прокламации, на заводах комиссии единства требовали от начальства освобождения арестованных товарищей. То же происходило в деревнях. В таких условиях держать триста «подозреваемых», против которых нельзя было выдвинуть никаких обвинений, становилось бессмыслицей.
1 июня все они были освобождены, в том числе Энрикиш, девушка в красной спецовке и Жайми, толстяк с «Сикола».
Из двух тысяч арестантов под стражей оставались трое: Гашпар, в доме которого нашли нелегальную литературу; некий субъект, давно разыскиваемый полицией за грабеж; Жерониму — принимая во внимание его предыдущие аресты. Хотя на всех допросах Жерониму невинно смотрел в глаза следователя, а в его доме ничего не было обнаружено, его оставили в заключении. Когда Гашпара спросили о нем, он, который отказывался давать показания, сказал, что знал того в лицо, но больше ему ничего не известно.
— Сегодня утром ты выйдешь на свободу, — тусклым голосом сказал следователь, — но не думай, что обвел нас вокруг пальца. Не забудь: смеется тот, кто смеется последним. Так и скажи своим дружкам.
Рассеянно следя за рукой следователя, Жерониму казался безразличным к угрозам.
— Сегодня третье июня? — поинтересовался он, когда следователь кончил говорить.
— Да, уже третье. У тебя назначена встреча, а?
— Нет. Третьего июня день рождения моего шурина. Я хочу использовать свое пребывание в столице, чтобы купить ему подарок. Все получается даже очень кстати.
2
19 мая на работу вышли все, кто остался на свободе. На многих заводах производство было сокращено из-за отсутствия арестованных рабочих, но 20 мая во всем районе работа вошла в нормальное русло.
Только «Сикол» не работал. Не потому, что рабочие не вышли на работу. Правительство решило закрыть завод, наказав директора, распорядившегося остановить станки. Таким образом, директор «сотрудничал с возмутителями порядка и подавал дурной пример». Эта мера не могла долго применяться. Завод закрыт, каждое утро собираются у ворот рабочие, жаждущие приступить к своему труду, дежурит полиция — все это новый повод для беспорядков. На заводах Висенти и Перейры рабочие вновь прекратили работу — в знак протеста против закрытия «Сикола». И власти сочли лучшим ликвидировать конфликт и дали приказ открыть «Сикол».
Еще одна победа!
Какой-то парень, обрадовавшись, запустил в заводском дворе под носом у полиции три ракеты — так он обрадовался. Его тут же уволили. Однако через пару дней он, как и Жайми, был восстановлен на работе — товарищи пригрозили дирекции новой забастовкой.
