Дирк Уиттенборн - Жестокие люди
– Нет… С чего ты это взяла?
– Потому что ты не хочешь оставаться со мной наедине.
– Это неправда. – Мне хотелось убедить ее в этом, но Майя была права. – Слим спросил, хотим ли мы покурить, и что я должен был сделать? Сказать ему «давай свой косяк и вали отсюда»?
– Я не имею в виду именно сейчас.
На прошлой неделе Майя несколько раз очень ловко устраивала все так, чтобы мы оставались вдвоем. Сначала это был пикник на острове. Потом мы целый день провалялись вдвоем у бассейна (Брюс и миссис Лэнгли уезжали в больницу к отцу, чтобы проведать его, и служанок в то утро дома не было). Каждый раз я в последнюю минуту приглашал кого-нибудь или приносил с собой траву. А однажды я даже попросил позвонить мою маму, и сделал вид, что она, свинья такая, хочет, чтобы я шел домой.
Я взял ее лицо в руки, поцеловал и сказал:
– Это не имеет к тебе никакого отношения. – Мне хотелось быть честным.
– А в чем тогда дело? – Она просунула мне руку в плавки. Член у меня подпрыгнул так, что его стало видно из-за резинки на трусах. Я хотел опять стать счастливым, провести в своей жизни новую границу, разделяющую ее на «до» и «после», и поэтому стащил с Майи купальник и попытался представить, что мы впервые видим друг друга нагишом, как это было в первый раз. Но перед глазами у меня стояла другая картина: я лежу на земле, и меня насилует человек без лица. Я спрятал лицо у нее на плече, и так прижался к нему, что в глазах у меня потемнело. Я отчаянно пытался думать о чем-то другом. Но ничего не приходило в голову, кроме девочки яномамо, фотографию которой я часто разглядывал, когда мастурбировал. Мы могли бы, конечно, сделать это прямо сейчас. Дело-то нехитрое. Но мне было невыносимо думать, что теперь в моей жизни будут только такие … удовольствия. Я отступил от Майи на один шаг и соврал:
– У меня голова кружится.
– Что мне делать?
– Ничего. Это быстро пройдет. – Я оперся рукой на стену домика, как будто с трудом держался на ногах. Забавно: когда я стал изображать, что мне плохо, мне на самом деле стало плохо.
– Принести тебе воды? – Если бы на ней была одежда, я бы обязательно попросил ее сделать это, лишь бы не смотреть ей в глаза.
– Нет, все хорошо. Врач говорит, что мой организм плохо реагирует на то лекарство, которое я принимаю, чтобы снять последствия сотрясения мозга. – Мне удалось припомнить эту длинную фразу из одной мыльной оперы, которую я смотрел, когда мне было нельзя вставать с кровати. Майя одела купальник. Ее левая грудка вывалилась из него, и я заправил ее обратно.
– Меня это бесит. – Самое ужасное заключалось в том, что Майя по-прежнему ужасно меня возбуждала.
– Через несколько дней тебе станет легче.
– Надеюсь.
– Не беспокойся. Когда мы, наконец, сделаем это, все равно это будет сюрприз. – Проблема в том, что я не хотел больше даже слышать о сюрпризах.
Майя предложила отвезти меня домой. Было еще светло. Я сказал ей, что хотел бы пройтись пешком.
– А что, если ты столкнешься нос к носу с парнем, который тебя избил?
– Он об этом пожалеет. – Прозвучало это очень смело. По правде говоря, при мысли об этом мне стало не по себе. В кармане моей джинсовой куртки лежал пистолет. Брюс наблюдал за нами.
– Не надо изображать передо мной храбреца. Давай я отвезу тебя. Или ты можешь сам повести машину.
– Майя, оставь Финна в покое, – воскликнул Брюс, – он может сам о себе позаботиться. – Раньше этот парень нравился мне больше, но тот человек, в которого он превратился, тоже был неплохим чуваком.
Как только я отбежал от их дома, я вынул пистолет и стал продираться по лесу, сжимая его в руках. Курок был взведен. Я оглядывался через плечо каждые несколько шагов. Мне казалось, что если он решит напасть на меня снова, то, скорее всего, сделает это сзади, а не встанет у меня на пути. В каком-то смысле, мне хотелось, чтобы он снова на меня напал. С другой стороны, я не был уверен, что смогу выстрелить в человека. Я вспомнил, как он накинул мне мешок на голову. Потом вспомнил про то, что мне наложили швы на толстой кишке, и перестал сомневаться. Вместо этого стал размышлять, куда выстрелю сначала. В живот? Ниже живота? Может, в колено? Мне хотелось увидеть, как он ползает по земле и просит о пощаде. А потом, если я выстрелю ему в челюсть, увижу, как он захлебывается собственной кровью, умоляя сжалиться над ним. В пистолете, который принес мне Брюс, было шесть пуль. Это значит, что он будет долго мучиться.
Я вошел в лес, думая, что если я пристрелю этого парня, то история закончится, но не успел пройти и половины пути, как понял: все не так просто. Если я выстрелю в этого подонка, но не убью его, то у людей возникнет ко мне много вопросов, на которые мне совсем не хочется отвечать. То, что я использовал для этого пистолет Брюса, только усложнит дело. А если я убью его, меня, скорее всего, будут судить за убийство, если только не выплывет наружу тот факт, что он меня изнасиловал. И если это вылезет наружу, все узнают о моем унижении, и решат, что я немного тронулся из-за этого, как бы не старался это скрыть. Конечно, все меня будут жалеть, обращаться со мной очень ласково, изо всех сил делать вид, что ничего ужасного не произошло. Но до конца моей жизни обо мне будут говорить так: «Ну, ты знаешь, это тот самый Финн Эрл, которого избил и изнасиловал один парень. В принципе, он вполне нормальный, учитывая то, что с ним произошло».
Даже если я, наконец, смирюсь с тем, что случилось, перестану пить и курить, успешно сдам экзамены, поступлю в Гарвард и установлю контакт с неведомым племенем, которое не мог отыскать даже мой отец, люди будут повторять одно и то же: «Что ж, хоть его и трахнули в задницу, этому засранцу удалось добиться успеха». А если об этом узнает Майя, то она, скорее всего, все равно подарит мне то, что обещала. Но это не имеет значения. Я буду знать, что она сделала это из жалости. А если не из жалости, и если это будет действительно круто, то все равно мы оба будем прекрасно понимать, что все было бы еще лучше, если бы меня не изнасиловали на поле у дома ее дедушки.
Мне нужно было собрать мысли в порядок. А сердце у меня было похоже на одну из анжуйских груш, которые мистер Осборн выращивал в бутылках, чтобы делать из них бренди. Я как раз проходил мимо сада, в котором они росли. Эти зеленые груши уже созрели. К ним было невозможно прикоснуться из-за стекла, которое тихонько позвякивало, когда начинал дуть ветер.
Я навел пистолет на одну из них, выстрелил и промахнулся, несмотря на то, что был всего в полутора метрах от цели. Выстрел прозвучал неожиданно громко. Это было очень глупо с моей стороны. Я испугался и начал оглядываться по сторонам. Слава богу, никто не видел, как я пытался убить несчастный фрукт.
Когда я проходил по дорожке у нашего дома, то услышал, как звенит телефон. Я побежал через газон и ворвался в дом. Все решено. Если это Майя, то я скажу ей, чтобы она приходила немедленно. Мы пойдем в одно место и…
– Майя, это ты? Слушай, я тут подумал…
– Кто такая Майя? – Этот женский голос был мне знаком. Странно.
– А вы кто?
– Ты что, не узнаешь свою бабушку Нану?
– Это твоя бабушка! – Мама тоже взяла трубку.
– Зачем ты нам звонишь? – Было очень приятно хотя бы иногда быть честным.
– Потому что мы тебя любим. – Это сказала бабушка.
– Ясно.
– Мы любим тебя и твою маму, чтобы с вами не случилось.
– Приберегите вашу любовь для пациентов.
– Ты не должен так враждебно разговаривать с дедушкой. Он этого не заслуживает.
– Нет, у него вполне есть на это право. Но вы должны знать, что мы очень счастливы, что вам так повезло.
– Если вы будете продолжать нас беспокоить, я пожалуюсь мистеру Осборну. – На минуту они заткнулись.
– Мама дома?
– Нет. – Она оставила записку, что заедет к Леффлеру.
– Не мог бы ты передать, что мы звонили?
– Конечно.
– Скажи ей, что мы обязательно приедем на твой день рождения. – Знаете, после всего дерьма, выпавшего на мою долю, для того, чтобы меня расстроить, требуется что-то пострашнее, чем глупый телефонный звонок.
Я подтащил стул из кухни к дереву, взобрался на него, встал на цыпочки и положил револьвер в дупло, в котором, кажется, проживала семья белок. Было ясно, что я никогда в жизни не выстрелю в кого бы то ни было. Разве что в самого себя.
Проснувшись, я подумал, что мне надоело беспокоиться о том, как пойдут дела. Я лежал в постели со вставшим членом, и некоторое время размышлял, мастурбировать мне или нет, потому что не был уверен, что мне станет от этого лучше. Передернув пару раз, я стал думать о том, притрагивался ли ко мне насильник, когда делал это со мной.
Я спустился вниз, чтобы позавтракать с мамой, и, когда стал резать банан, заявил ей:
– А, да, забыл тебе сказать. Нана и дедушка вчера звонили. – И, прежде чем она успела возмутиться из-за того, что я не оставил ей записку, сам обрушился на нее:
