Василий Алексеев - Невидимая Россия
— Зачем он меня с ней знакомит? — Павел почувствовал неловкость.
— Пойдемте в тень, тут рядом небольшой парк, — сказала Ольга Васильевна.
На желтой, заросшей по бокам травой дорожке трепетали тени нежных весенних листьев, пахло сыростью.
Павла охватило жгучее, беспокойное ощущение, что он уже раз был в этом парке. — Да, вспомнил! В деревне, в год смерти матери, мы с Натой, пошли на станцию, там был похожий парк.
— О чем вы так задумались? — Павел даже вздрогнул от этого чужого голоса.
— Просто мне показалось, что я когда-то уже был здесь.
— А знаете, со мной это тоже бывает, — сказала Ольга Васильевна, — когда я попадаю в новые места, мне часто кажется, что я уже их раньше видела, — говорят, что есть учение о переселении душ.
Павлу стало досадно: ломается и интересничает.
— По Марксу вообще никаких душ нет, стало быть, и переселение их невозможно, — сказал он с иронией.
Ольга Васильевна не рассердилась, не обиделась, но как-то вдруг съежилась и погасла. Павлу стало жаль ее, она, действительно, думает то, что говорит.
Все трое остановились около серой скамейки.
— Итак, что мы будем сегодня делать? — спросила Ольга Васильевна.
— Я должен извиниться и оставить вас, — неожиданно сказал Владимир деревянным голосом, — у меня срочная работа.
Ольга Васильевна вопросительно посмотрела на него.
— Вы меня простите, я, действительно, должен уходить, — Владимир наскоро пожал обоим руки и зашагал по желтой, заросшей с боков дорожке.
Что же это такое? Сватать он меня, что ли задумал? — рассердился Павел, но сейчас же сдержался: не хотелось обижать Ольгу Васильевну.
— Давайте посидим в тени, здесь так хорошо, — сказал он.
Ольга Васильевна села, смущенная странным поступком Владимира.
— Брат ваш много рассказывал мне о вас, он вас очень любит.
— Мы росли вместе, — ответил Павел, не зная о чем говорить. — А вы давно уже знаете брата?
— Около полугода. Знаете, вы меня простите за откровенность, — вдруг, повернулась она к Павлу, — я знаю, что вы имеете на Владимира большое влияние… Это так, я в этом уверена, я его тоже несколько узнала за эти полгода, он очень несчастный… запутавшийся в жизни человек, ему надо помочь, он этого заслуживает и только один вы можете это сделать.
Павел ожидал чего угодно, но не такого оборота дела.
— Я знаю, — продолжала она, с трудом преодолевая природную застенчивость, — что у него есть очень старая связь с одной бывшей одноклассницей. Это, конечно, не мое дело, но я уверена, что он должен на ней жениться, иного выхода ему нет. Но ему надо помочь, и сделать это можете только вы.
Ольга Васильевна замолчала, вдруг совсем успокоившись.
Павел попал в затруднительное положение. Житейский опыт его был велик, но не в этой области. Может быть, она сама влюблена во Владимира и весь этот странный разговор вызван ревностью? Но то, что она сразу успокоилась, говорило об обратном.
— Откровенность за откровенность, — сказал он, — я не знаю личных дел брата, но, конечно, если что-либо смогу сделать, то сделаю, тем более что, по моим наблюдениям, он во многих отношениях стал изменяться к лучшему.
— Простите меня за не к месту начатый разговор, — поднялась Ольга Васильевна, — а сейчас мне пора идти. Если вздумаете ко мне зайти, вот вам мой адрес. Я и мама будем очень рады. — Она пожала крепко, по-мужски, руку Павла и пошла по той же дорожке, по которой незадолго перед этим уходил Владимир.
— Разрешите вас проводить, — догнал ее Павел…
Глава одиннадцатая
НА КАНАЛЕ
Григорий работал на постройке электростанции. Ему с самого начала не повезло в том отношении, что он сумел устроиться только у самой Волги, слишком далеко от Москвы, чтобы пытаться прописываться и уходить с канала. Зато Григорий решил стать настоящим специалистом. Расчет Григория состоял в том, чтобы после окончания строительства остаться работать на построенной им электростанции. Он подобрал очень хороший штат сотрудников. Главным помощником у него был старый опытный монтер, старообрядец. Счетовода, бывшего чекиста, Григорий сумел отправить с этапом под Москву, куда брали, главным образом, «социально близкий» элемент, и заменил его другим старообрядцем, приятелем монтера. Остальной штат состоял сплошь из 58 статьи. Непосредственное начальство Григория — начальник работ участка — был, к счастью, старый специалист, не стремившийся ни к какой карьере, а, наоборот, старавшийся держаться незаметнее.
Григорий прекрасно знал, что на каждом объекте должен быть осведомитель секретной части, и его тактика защиты сводилась к тому, чтобы знать, кто именно является осведомителем, и чтобы такой осведомитель не был дурак и был бы хоть сколько-нибудь покладистый парень. Ловко отделавшись от счетовода, Григорий делал всякие поблажки одному из монтеров, веселому, бесшабашному и беспринципному малому, бывшему радисту Черноморского флота, подцепившему два года лагеря за самовольную отлучку. Петька до ареста был в партии и поэтому в лагере к нему было особое доверие. Григорий знал, что Петька каждую неделю ходит в секретный отдел и, стало быть, сообщает о ходе дел на постройке электростанции. Он нарочно приблизил Петьку и оставлял его на ночные дежурства, зная, что Петька использует их для посещения девушек в близлежащей деревне. Связав его таким образом, Григорий умело дезинформировал секретную часть о политических настроениях монтеров. Старший монтер Морозов скоро понял тактику Григория и всячески помогал ему тем, что нарушения лагерной дисциплины, вроде нелегальной покупки вольного хлеба в соседней деревне или ночных посещений дежурными монтерами колхозных картофельных полей, расположенных около станции, делались так, что Григорий мог ни о чем не знать. Григорий, конечно, знал, но хлеб приносил тот же Петька, а молодая картошка копалась «с умом» — ботва всегда остается целой, а борозды аккуратно заравниваются. Хлеб и картошка играли колоссальную роль для заключенных, и только на электростанции у Григория были такие возможности, поэтому работой у него дорожили и самым страшным наказанием был перевод на другую работу.
Однажды утром в выходной день, когда Григорий хотел пойти посмотреть, всё ли в порядке на объекте, в комнату ворвалась Леночка. С тех пор, как братья освободились и стали работать в непосредственной близости от Москвы, Леночка ожила и расцвела: ей теперь было легче и морально и материально.
— Привезла письмо от Павла, — сказала она, садясь на табуретку.
— Как дела? — спросил Григорий ласково, беря конверт.
— Хорошо, — ответила Леночка, сияя счастливыми глазами, — договорились с Алешей сегодня идти в театр, надо теперь спешить возвращаться. Ты прочти скорее, может быть, надо будет что-нибудь ответить.
Павел и Григорий официально не общались: связь, поддерживаемая между старыми однодельцами, могла привести к печальным последствиям. Письмо было очень лаконичным: Павел передавал просьбу Бориса, сообщая, что некто Михаил Артемьев, человек свой, находящийся в лагере в отделении Григория на общих работах, передал на волю, что больше двух недель не выдержит. В прошлом Артемьев мельник, надо его немедленно вытянуть на легкую работу. Григорий задумался: штат полный и зачем на электростанции мельник?
— Передай, что сделаю всё, что возможно. Писать ничего не буду.
— Павел хочет уходить с канала, — сказала Леночка. — По-моему, это очень рискованно: на канал его больше не возьмут, а устроиться в столице, имея за плечами судимость, просто невозможно.
* * *Известие о решении Павла взволновало Григория: быстро он действует, а я, дурак, осел в этой дыре. Григорию стало обидно и грустно.
На другой же день утром Григорий сидел в кабинете начальника работ.
— Зачем вам еще работник? — с удивлением посмотрел на него начальник работ. — На соседнем участке прорыв, стоит вопрос о переброске туда части наших рабочих, а вы хотите расширить штат. Это невозможно.
Григорий уже исчерпал все изобретенные накануне аргументы. Если Борис просил за человека, значит надо выручить, но как? Григорий посмотрел на суровое лицо инженера. — Едва ли я в нем ошибаюсь — наш человек, надо рисковать. Григорий невольно оглянулся, плотно ли закрыта дверь, и сказал ровным, уверенным голосом:
— Анатолий Иванович, это дело личного, интимного порядка: на общих работах погибает человек, которому я лично обязан. Мне надо его спасти. Я только вчера узнал, что он здесь, на земляных работах, и не сегодня-завтра сляжет от истощения.
Взгляд инженера дрогнул, на мгновение в нем появилось недоверие. Потом он стал еще более суровым.
— Александров! — крикнул прораб секретарю. Григорий замер. — Неужели продаст? — пронеслось в его голове…
