Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
Сердце — как соло на перкуссиях, Андреа входит, берет упаковку жвачки, направляется именно к ЭТОЙ кассе.
Та не сразу поднимает голову.
— Пожалуйста, пять пятьдесят.
Андреа достает десятку, смотрит на кассиршу не отрываясь. И вдруг взгляды встречаются и уже не отпускают друг друга, ведь палач узнает жертву по глазам, не так ли? Да! Кассирша краснеет, откашливается, пытается улыбнуться как ни в чем не бывало, но тут же роняет сдачу и наклоняется, чтобы подобрать. Выныривает с красными щеками, и Андреа впору торжествовать, но соло на перкуссиях не умолкает, пот течет ручьями, и она забирает сдачу. Та, напротив, снова опустила голову.
— Спасибо! — отчеканивает Андреа. Так и надо, пусть это пустяковое «спасибо» отзывается эхом. Но вот потом — сердце как гонг, внутри ни капли радости. Марлон потягивается, выпуская когти.
Дом у озера
Лувиса в кухне. Карл наконец-то приземлился и сидит в гостиной перед включенным телевизором, листая сводки спортивных новостей. Андреа заглядывает в гостиную, говорит: «Привет». Он поднимает голову, отвечает: «Привет, Андреа», вид у него удивленный. Ей хочется войти и сесть на диван — уже не колючий розовый, а удобный зеленый. Хочется сесть рядом с Карлом и вести себя свободно и непринужденно, но вместо этого Андреа идет на кухню. Пионы на занавесках. Глянцевые листья комнатных растений. Острые лезвия кухонного комбайна, которым ей никогда не разрешали пользоваться. Лувиса все время ходила с изрезанными пальцами. Теперь она режет помидоры со скоростью звука, вздыхает, смотрит на Андреа:
— Ты ведь останешься ужинать?
— Во сколько?
— Часов в семь, идет?
— Я хотела сходить куда-нибудь, выпить пива.
— Понятно. — Лувиса возвращается к помидорам, рубит их с такой скоростью, что капли крови летят во все стороны. — А я накупила еды.
— Может быть, поужинаем в шесть? Тогда я успею.
— Хорошо, в шесть, — вздыхает Лувиса. — Ты ешь мясо?
— Нет, я снова вегетарианка.
— Ясно, ясно. — Лувиса, расправившись с пальцами, принимается за огурцы: лезвие ножа мелькает в воздухе, обрубая кисти рук. — Можно спросить, как давно?
— С тех пор как мы расстались.
Мы расстались. Два слова. Больше и не нужно; не нужно жирных пицц с телятиной и соусом «беарнез», не нужно колбасы с макаронами, сосисок с пюре, не нужно готовых тефтелей и кровавых бифштексов.
Клуб «Принцесса», полный воспоминаний. Андреа — восьмиклассница, уже не безответная дурнушка. На нее заглядываются, у нее даже почти есть мальчик — самый первый, они познакомились именно здесь. Он был на пару лет старше, очень высокий и довольно симпатичный. В тот вечер она была в красном болеро и черных брюках, которые выклянчила у Лувисы. Все началось на танцполе: Андреа танцевала с Хельгой и Вальховскими девчонками и, почувствовав на себе его взгляд, стала стараться танцевать еще красивее. Он пригласил ее на один из последних медленных танцев. Она была абсолютно трезва и все-таки посмела согласиться! Впрочем, танцевать, когда из-за музыки почти невозможно разговаривать, совсем несложно. Они танцевали все три медляка: «If It’s Love» Lily & Susie, «Nothing Gonna Change My Love For You» Глен Медейрос и, наконец, заказанный Андреа и Моной из Вальховской банды «Love Bites» Def Leppard.
Сидеть у него дома и обниматься перед телевизором — это тоже довольно просто, но вот беседы! С ними дело обстояло плохо. Андреа напрягалась изо всех сил, смеялась над пустяками, но ее хватило только на неделю.
Теперь она сидит в баре. Лампа отбрасывает блики над танцполом, но никто не танцует. Андреа заказывает еще пива. Приятно быть самостоятельной и совершенно свободной. Алкоголь расслабляет мышцы, развязывает язык. Готовность к чему угодно, к любым приключениям. Смотри-ка! Кто это там, у танцпола, — взъерошенные волосы, разве это не?.. Конечно, он! Андреа смеется, подходит к нему, кладет руку на плечо.
— Привет, — произносит она улыбаясь.
— Да… Привет… — отвечает он, удивленно глядя на девушку, стоящую перед ним. Девушку Андреа.
— Не узнаешь меня?
— Почему же… Узнаю… Господи, ЭТО ЖЕ ТЫ! Андреа! — Они обнимаются: Андреа и бывший парень Лины-Саги — рок-звезда маленького северного города. — Ничего себе! — говорит он. — Я смотрел на тебя весь вечер и так обрадовался, когда ты подошла, а оказалось, это младшая сестра Лины-Саги!
— Разочарован?
— Вовсе нет, просто ирония судьбы… Здорово. Рад тебя видеть.
— Я тоже.
— Хочешь пива?
Они пьют много темного пива и говорят об утратах. Наверное, это странно, но Андреа хорошо. Они прицеливаются и стреляют: смотрят друг на друга и улыбаются. Перед ней, рядом с ней — мужчина, такой же несчастный, как она.
— Пойдем ко мне?
Андреа кивает. Андреа улыбается.
Общая квартира — его и Лины-Саги. Молочного цвета стены, сплошь увешанные картинами и постерами панк-роковых групп. Андреа бывала здесь как младшая сестра Лины-Саги. Малышка Андреа. Страдающая анорексией, деструктивная, депрессивная жена Каспера. Раньше она принадлежала Касперу.
Он спокойный и добрый. Ставит «Everybody Hurts» группы R. E. M. Они танцуют: уютно и грустно. Он прижимает ее к себе. Плачет? Песня заканчивается, он смотрит на Андреа заплаканными глазами и спрашивает, хочет ли она чаю. Ставит чайник и забывает. Они сидят на диване, осторожно касаясь друг друга. Он трогает ее тело и спрашивает разрешения. Андреа кивает. Андреа улыбается. Он гладит ее тело поверх одежды, целует ее в шею, в губы. Хороший поцелуй. Андреа лежит с открытыми глазами, сверху — бывший парень Лины-Саги, а диван у сестры такой мягкий, что встать просто невозможно. Андреа знакомо это чувство. И эти стены. Он был на свадьбе Каспера и Андреа. Она помнит только, как непривычно было видеть его в костюме — казалось, ему неудобно. Сейчас на нем выцветшая футболка с надписью Thåström. Немного тесная. Он поднимает ее майку, лифчик…
— Нет, послушай, не надо. Все так странно — разве ты не видишь, что это просто безумие? — Андреа поднимается, садится прямо. Он тоже поднимается, берет ее за руку.
— Послушай, — мягко говорит он, — ты потеряла мужа, я — невесту. Нам плохо, но жизнь продолжается. Я не хочу думать о тебе как о сестре Лины-Саги. Я не собираюсь горевать по ней всю оставшуюся жизнь.
— Но может быть… ты выбрал меня потому, что я ее сестра?
— НЕТ. — Он держит руки Андреа в ладонях. — Мне жаль, что ты ее сестра, но ничего не поделаешь… ты мне нравишься.
Поцелуй в шею, в губы. Андреа лежит с открытыми глазами, видит вещи Лины-Саги, ее картины. Если бы она умела так рисовать… так же красиво. Идеальные линии. Тени там, где нужно, глубокие цвета. Если бы Андреа была похожа на Лину-Сагу… Целует ее бывшего парня. Он красивый, взрослый.
— Все так быстро… Уже поздно.
— Точнее, рано. — Он улыбается. Почему он хочет ее?
— Этот диван, — произносит она, — я не могу…
Он слегка тянет ее за волосы.
— Мы можем лечь в палатке.
— Что?
— Можем поставить палатку! У меня есть палатка, мы поставим ее на балконе. Такого у тебя точно никогда не было!
Он вскакивает с места.
— Не надо, — со смехом окликает она его. — Классная идея, но…
— …тебе надо идти, — подхватывает он и умолкает, прикусив губу. — Понимаю, все слишком быстро. Конечно, быстро. Но я не собирался спать с тобой.
— Ну да, — смущенно соглашается Андреа, чувствуя себя очень глупо, — я тоже не собиралась.
— Послушай, — он садится напротив, берет ее лицо в свои большие ладони, — мне хочется познакомиться с тобой поближе, правда.
— Мне тоже, — отвечает Андреа, не вполне уверенная, что это так — просто все несется потоком, жизнь кружит, как карусель, и бумаги для развода еще не пришли, но Каспер ей уже не нужен — ведь он совсем не нужен ей, правда?
— Так что… может быть, дашь мне свой телефон?
Он отпустил ее. Ощущение пустоты.
Нет, Каспер ей больше не нужен. Ей нужна новая жизнь, поэтому она пишет СВОЙ номер, целует его в губы и уходит. Не самой горделивой поступью, но все же уходит. Уже светает, а может быть, этой ночью и не было темно. Этот город так красив на рассвете, и скоро наступит новый жаркий день — Андреа чувствует это кожей, она возвращается домой пешком.
Бьеркгатан, 64
Чем плох дом на Бьеркгатан? Большой красный деревянный дом. То есть не совсем деревянный — ведь под деревом бетон и изоляция, что-то вроде скелета. Дом должен быть прочным, на то он и дом. Он должен внушать доверие, чтобы ночью крепко спалось.
Дом построен в 1923 году — это о многом говорит! Но что-то в этом красном деревянном доме не так: чувство, что время здесь стояло на месте с тех самых пор, как одиннадцатилетний брат Арвида умер от туберкулеза, лежа на кухонном диване. Арвид видел, как он умирал.
