Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
Он стоит с велосипедом, она стоит одна. Они молчат.
— Кстати, — вдруг произносит он, — у нас в общежитии завтра вечеринка с текилой. Если хочешь, приходи в семь.
— Конечно, с удовольствием, — отвечает она. Ну разумеется, надо прийти, надо убить время! Может быть, это и есть принц, новый принц — но не Каспер. Каспер утонул в разноцветных коктейлях, погребен под телами других мужчин, с которыми проще и лучше. Андреа идет домой. Идет медленно и даже не смотрит туда, где дорога поворачивает к Касперу.
* * *Что хорошего в текиле?
Андреа едет на велосипеде в район Флогста и вспоминает, как однажды пообещала себе никогда больше не пить текилы. Текила на вечеринке в Городе Детства, одноклассники и школьная дискотека. Андреа всегда с нетерпением ждала школьных дискотек: напиться, стать смелее, весело болтать и красиво двигаться. Она быстро напилась — и ЧЕРНОТА! Шестичасовой провал в памяти. Андреа проснулась в общежитии, в постели у какого-то парня из команды банди,[31] но полностью одетая. Он уверял ее, что ничего не было: он просто решил, что дома ей в таком виде лучше не появляться, — вот и сделал доброе дело. Шесть часов в полной отключке! С ней что угодно могло случиться! Домой, к родителям, врать. Ночевала у подруги, расстройство желудка — сразу видно. Лувиса покупает йогурт и взбалтывает кока-колу, чтобы вышел газ.
Сейчас взбирается по склону на велосипеде (как бы не вспотеть), намереваясь без зазрения совести нарушить обещание. Одета в джемпер разных оттенков синего и черные брюки в обтяжку. Волосы тоже синие. Андреа по меньшей мере неплохо выглядит, а в сумке у нее упаковка таблеток (алюминиевая — почти серебряная!).
На вечеринке рядом с Художником, который все время подливает ей. Атмосфера приятная — и постепенно становится еще приятнее. Андреа взяла с собой пластинку с музыкой из фильма «На игле» — ставит «Lost For Life», Художник приятно пахнет, она поглощает сыр — чем не жизнь.
— Хотела сказать, что ты ужасно красивый, — произносит она заплетающимся языком.
— Ты тоже, — отвечает он, и ее рвет прямо ему в ладони. Нет, не совсем так. Она чувствует, что надо прилечь, ложится на кровать, и ее рвет прямо там, на его кровати, а он держит ее за руки, пытаясь увести в туалет, и именно в это мгновение она не может удержаться — ее рвет прямо в его красивые ладони! Девушка в джемпере с бабочкой из блесток помогает ей отмыться, кто-то вызывает такси. И только в такси становится ясно, что Андреа сошла с дистанции.
— Все, конец, — бормочет она таксисту.
— Что именно?
— Все.
— С парнем не ладится, наверное?
— Yo u can say that again.[32]
— С парнем не ладится?
Она бросает беглый взгляд на таксиста. Нет, староват. Хотя симпатичный. В желудке настоящий переворот.
Большие тяжелые звуки
Андреа на вычищенном полу в гостиной перелистывает слова. Хотелось бы других. Все слова об одном: безнадежно зовут на помощь. Каспер собирает вещи, сворачивает ковры, озабоченно наморщив лоб. Волосы непривычно приглажены и убраны в хвост. На руках отчетливо проступают сухожилия: он выдергивает гвозди и передвигает вещи Андреа, которые стоят на пути. На пути стоит все, и Каспер вздыхает, озабоченно улыбаясь.
Андреа рассеянно помогает ему, почти не двигаясь с места. Подбирает соринки с оранжевого ковра. Пинает коробку, которая и не думает падать. Андреа тоже стоит на пути, как и все остальное. Она выводит слова на бумаге ручной работы. Каждое слово высосано из пальца. У Каспера не должно оставаться впечатления апатии. Пусть видит, что у Андреа полно работы. Время от времени она поднимает голову, но он и не смотрит в ее сторону. Улыбка поверх проклятий. Андреа так и подмывает спросить, чему он улыбается. Почему он улыбается этим стенам? Но у нее нет сил шевелить губами: онемели, окаменели.
В одной руке у Каспера микрофон, в другой — сумка с компакт-дисками и черный полиэтиленовый мешок с одеждой. Он забирает только свое, как и полагается. Каспер освобождает комнаты, а Андреа сидит на полу и делает вид, что нашла очень интересные слова:
— Ой! — восклицает она и торопливо записывает: «Помогите, помогите, ПОМОГИТЕ!» Слово приобретает странное звучание. — Вот это да! — произносит она и еще раз пишет «ПОМОГИТЕ» — очень большими буквами.
Каспер смотрит на нее — впервые за несколько недель — и притворно улыбается: улыбка как маска. «Как вывеска, — думает она, — с кратким содержанием: „Мне хорошо, я вовсе не презираю тебя“». Но Андреа и не думает так же притворно улыбаться. У нее нет причин улыбаться.
— Ты еще долго? — Не нужно напрягаться, чтобы произнести эти слова, но все равно выходит натянуто.
— Осталось еще несколько коробок.
— Мне бы хотелось, чтобы ты ушел сейчас.
Улыбка покидает его лицо.
— Послушай, это ведь и мой дом. — Компакт-диски в сумке сотрясаются.
— Почему ты забираешь все диски?
— Потому что они мои.
— И зачем так спешить? — Странный голос, мрачный и тягучий.
— По-твоему, спешить не надо? — Он снимает самую большую картину: оранжевые острова в большом синем море, темное небо, предвещающее беду, но, разглядев желтую полоску, понимаешь, что все не так страшно: на море штиль.
— Без этой картины будет пусто.
— Вот как?
Он направляется к двери, и Андреа внезапно хочется схватить его, притянуть к себе, ткнуть носом в блокнот: «Помоги мне, Каспер, помоги, я не могу пошевелиться! Ты должен помочь мне двинуться с места! Ты должен обнять меня и сказать, что любишь меня. Скажи мне, что ничего не исчезло. Что я есть».
— Каспер! — Тон натянутый, как у загнанной Лувисы. Он останавливается. Нарочито громко вздыхает.
— Что?
Андреа откашливается почти по-чиновничьи. Почти как Карл. Большие, тяжелые звуки, наполненные каким-то содержанием, вибрируют и скрипят. Подойди ко мне, обними меня — может быть, простим друг друга?
— Ты уже заказал бумаги для развода?
— Нет, но скоро закажу.
— Хорошо бы поскорее с этим разобраться.
— Я же сказал — скоро закажу! — Он берется за дверную ручку.
— Иначе я сама закажу. Хочу поскорее со всем этим покончить. Не очень-то приятно сидеть и ждать. — Слова несутся потоком. — Кстати, где моя книга Буковски — та, что со стихами? А диск Боуи, на котором та песня (наша песня, Каспер!), ты его не забрал случайно? Никак не могу найти.
— Прекрати. У меня нет ни малейшего желания брать твои вещи.
Дверь открывается.
— Ты что, вот так возьмешь и уйдешь? — Он снова вздыхает. В губах — ни желания, ни поцелуев, одни вздохи. — Ты что, вот так возьмешь и оставишь меня одну?
— Господи, Андреа, ты же этого и хотела!
— А чего ты хочешь?
— Я заберу остальные вещи в другой раз.
Он выходит, даже не хлопнув дверью: самый обычный звук, самая обычная входная дверь. Андреа сидит в пыли, среди своих слов, своих криков о помощи. Она делает вид, что кричит кто-то другой, что ничего страшного не произошло. Ведь она не взаправду сидит на пыльном оранжевом ковре и пишет: «Помогите, помогите, ПОМОГИТЕ!», а в ушах — самый обычный звук самой обычной входной двери. Наверное, это всего лишь сон или фильм, или ожидание: он просто уехал, как Карл, и скоро вернется. Ты же вернешься, Каспер?
— Каспер?!
Марлон несется к Андреа.
Каспер живет в идиллии
Когда выпито столько-то кружек пива. Когда все закрыто и никуда не попасть. Когда преследуют несчастья, разбитые зеркала и черные кошки. В такие минуты Андреа знает лишь один выход. Самый простой и самый сложный. Жизнь такая, какая есть. В ней есть всевозможные ингредиенты — выбирай на вкус. У жизни нет определенного вкуса, у жизни вкус всего сразу. Как центрифуга, которая вращается так быстро, что содержимое невозможно разглядеть: цвет становится неразличим, все сливается воедино. Обмануть себя так легко.
До дома слишком далеко, идти по прямой невозможно, даже если знаешь, что прямой путь — самый правильный, самый разумный. Самое разумное — это гробовая тишина в квартире, снотворное и в лучшем случае мурлыканье кота. Андреа же идет в противоположную сторону. Она еще не видела новую квартиру Каспера! Он меня не приглашал — наверное, просто не успел или не посмел. Этот поступок может все переменить. Это единственный, самый прямой путь. Незваная Андреа и ее откровения. Она ошеломит его своей красотой, он все вспомнит и будет смеяться над глупостями и плакать от счастья, а потом… Андреа знает, что так и будет. Настанет день, и этот день — сегодня, сейчас: эта ночь.
Она, конечно же, помнит название улицы и номер дома. Он прислал открытку со своим адресом. Разве это не приглашение, разве не призыв? Разве тем, кого больше не хотят видеть, присылают открытки с новым адресом? Все очень просто.
