Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
Бьеркгатан, 64
Чем плох дом на Бьеркгатан? Большой красный деревянный дом. То есть не совсем деревянный — ведь под деревом бетон и изоляция, что-то вроде скелета. Дом должен быть прочным, на то он и дом. Он должен внушать доверие, чтобы ночью крепко спалось.
Дом построен в 1923 году — это о многом говорит! Но что-то в этом красном деревянном доме не так: чувство, что время здесь стояло на месте с тех самых пор, как одиннадцатилетний брат Арвида умер от туберкулеза, лежа на кухонном диване. Арвид видел, как он умирал.
Андреа сидит на кухонном диване в доме на Бьеркгатан и чувствует запах смерти. Пахнет вареными раками — аромат укропа. София ставит еще один противень в духовку: песочное и овсяное печенье.
— Андреа, ты кладешь слишком много сахара в тесто!
— Но здесь же написано…
— Я никогда не пеку по рецепту.
Делать как бабушка. Это своего рода игра, но Андреа не нравится в нее играть. Она чувствует себя лишней, неуклюжей. София месит тесто, напевая популярные мелодии, кухня пахнет тмином. Та же кухня, что и в 1923 году. Тот же диван — может быть, он появился вместе с домом?
Двадцать лет спустя здесь родился мальчик. Карл. Первенец Арвида и Софии. Андреа видит, как он подрастает в этом красном доме, как он бродит среди его тайн. Что это за тайны?
Арвид внезапно исчезает, надолго; никто ничего не говорит, ничего не видно и не слышно. Исчезновение, о котором молчат. Затем Арвид возвращается — совсем другой, словно в дымке; его нельзя беспокоить. Где он был? Мальчик Карл грызет ногти и растет в неведении.
— Не думай об этом, — говорит София, гладя его по голове.
Карл растет в тишине, окруженный книгами из гостиной, — слова будто оживают, звучат на страницах. Карл глотает книгу за книгой, получает Отличные Оценки. Встречает Лувису, самую красивую в мире. Просто невероятно — она становится его. Есть вещи, которые невозможно понять, которыми нельзя насладиться: мешает временной порог, граница. Карл дрожит, запинается и не смеет даже прикоснуться к Лувисе. Чувствует себя таким неуклюжим: большие руки, большие ноги и слова только из книжек — своих нет.
Карл служит в армии, Лувиса пишет письмо за письмом: «скучаю», «жду» — Карл читает, обливаясь холодным потом. Эти слова не такие, как он, — они не могут быть обращены к нему, они предназначены эрудированной копии Джорджа Харрисона.
А на другом конце мира — Лувиса с собственными страхами, с нетерпеливым стремлением закрепить узы, чтобы не остаться в одиночестве. Карл видит обрыв, а Лувиса — мост. Карл боится высоты, а для Лувисы не существует ничего, кроме земли.
На тумбочке у Софии стоит свадебная фотография в рамке. Робость Карла и неявное счастье обоих. Никаких вспышек радости — их не должно быть. Затаенный пульс тревоги — когда наступит конец? Он не должен наступить. Но об этом не говорят.
Андреа плохо в этом красном доме, она слушает радио: там говорят о том, что такое «думать членом», — София фыркает и выходит из комнаты, и Андреа вовсе не хочется слушать об игре под названием «Иди-куда-ведет-член». Речь о том, что как бы ты ни любил избранницу, все равно смотришь на чужие груди и думаешь о том, что скрывается между ног, о телах и совокуплениях. Разве это не приятно — приглядываться, флиртовать, приманивать, потом наконец ехать на такси в ближайшую гостиницу, а после испытывать приступообразную тоску, но все же не…
Андреа выключает.
Если бы Каспер вернулся, она бы ни за что… Нет, не думать о нем. Она берет печенье. Можно не думать о человеке до тех пор, пока он не исчезнет. Или думать о невыгодных качествах, выдвигать худшие черты на первый план и думать о них. Андреа думает: «Проклятый Каспер», — этого хватает надолго. «Я достойна лучшего — того, кто готов добиваться меня. Тот, кто сдается при первой же возможности, теряет меня навсегда».
* * *Андреа снова в квартире, теперь уже не общей — разве что для нее и Марлона. Марлону она сейчас по-настоящему нужна: возможно, он по-своему, по-кошачьи скучает по Касперу К таким вещам нужно относиться с особым вниманием. Кормить его вкусной едой и ласкать больше обычного.
Андреа открывает банку тунца, гладит Марлона, как вдруг раздается телефонный звонок. Она не спешит брать трубку, пусть работает автоответчик — но что, если… Андреа поднимает трубку.
— Привет, это я. — Это ОН. Бывший парень Лины-Саги. Он как раз неподалеку — может быть, она пригласит его на чашку кофе?
— Нет, не получится, — отвечает Андреа.
— Я просто хочу познакомиться с тобой поближе.
«Этого я и боюсь, — думает Андреа. — Что мы познакомимся поближе и я тебе не понравлюсь, и ты не захочешь быть со мной, и мне станет еще хуже — или, наоборот, я тебе понравлюсь, а потом… Потом позвонит Каспер…»
— Мне очень жаль, — произносит она, — но ничего не выйдет. Не сейчас.
Письма Каспера
Кофе, в последний раз сваренный на этой одинокой, этой общей кухне. Свадебный букет — блеклый и тощий. Андреа снимает его со стены, разбрасывает лепестки и листья по квартире жидким некрасивым ковром — просто мусор. Вполне естественный вид, как и положено перед переездом: старые растения осыпались при переноске, ударяясь о стены. Все равно придется пылесосить.
Андреа обходит комнаты, смотрит по сторонам, но стены целовать не собирается. Это ее старая традиция. Разные дачи — когда поездки Карла стали менее продолжительными. Дачи, которые они снимали на лето, разбросанные по всей Швеции, но только не к северу от Города Детства. Чаще всего у скал или белых песчаных пляжей южных провинций. Только непривычные пейзажи: словно шанс начать сначала. Андреа помнит урывками, но разве можно помнить все? Однако хотелось бы. Если бы у нее были фотографии каждого мгновения! Записать жизнь на пленку и проматывать вперед, пока не найдешь. Что не найдешь? Мгновения, которые имеют особое значение, которые, возможно, что-то изменили. Светящиеся мгновения, озаренные особым сиянием, безвозвратно ушедшие и все же оставшиеся навсегда.
Андреа вспоминает дачу на опушке дремучего букового леса. Она хотела убежать, но добралась лишь до первого дерева, села и заплакала, а потом, словно эхо в собственных мыслях, услышала голос Лувисы: «злая», «бессовестная», «несносная». Такое можно сказать, когда по-настоящему, отчаянно разозлишься. Такое можно выкрикнуть, когда кажется, что ты падаешь в пропасть и все причиняет боль. Возможно, эти слова не всерьез — откуда Андреа знать, как другие реагируют на чужое бегство? Ей хватает своих забот: она разводится. Она вовсю разводится и, пожалуй, могла бы чувствовать себя и хуже. Андреа где-то вычитала, что на шкале стрессовых ситуаций развод занимает второе место после смерти близкого человека. А если учесть, что этот близкий человек еще и чуть не умер незадолго до развода, становится непонятно, как Андреа хватает сил мыть посуду.
Она не помнит, на каком месте в списке была измена. Может быть, ее вообще там не было.
Повсюду коробки с вещами.
Переезд — это тоже стрессовая ситуация. Перемены. Но теперь уже не сбежишь, теперь ты будто бы взрослый и будто бы в ответе за собственную жизнь. Андреа помнит, как сидела за деревом в тридцати метрах от Лувисы и ей казалось, что она очень далеко.
«Что кажется, то и правда», — повторяет Эва-Бритт. Но вдруг это не настоящая правда? Вдруг то, что ты чувствуешь — например, тоска, — это не настоящее чувство, основанное на реальной тоске по тому, чего тебе не хватает? Может быть, тоска — единственное, что у тебя осталось, и тогда это чувство — если рассматривать его объективно — не настоящая тоска, а просто зацикленность, не так ли? Впрочем, откуда Андреа знать, что объективно верно? Она смотрит на голубой телефон — это телефон Каспера. Наверное, он его заберет. Они сделали дубликат ключа — можно сказать, наконец-то сделали, хотя «наконец-то» — не самое подходящее слово в данных обстоятельствах. Андреа заказала дубликат и отправила его Касперу без письменных объяснений. Достаточно нового блестящего ключика.
Телефон отключат только через неделю. Нужна ли им переадресация звонков? Нет, спасибо. Их больше нет, нас больше нет, ничего больше нет. Каспер и Андреа. Именно так и должно быть: на расстоянии.
Так и должно быть.
Андреа разбирает бумаги. Часть выбрасывает, часть оставляет. Большинство выбрасывает — незачем хранить. Все сохранить, как София, невозможно. София не умеет выбрасывать вещи: а вдруг пригодится? Но это не так.
У Андреа в руках красная папка.
Сверху наклеено неумело вырезанное из желтой бумаги сердце. Андреа дрожит — от балконной двери дует. Не может быть, на улице тепло. Она совершенно забыла об этой папке. И вот теперь…
