Зденек Плугарж - Если покинешь меня
— Нам причитается сто двадцать шесть марок.
— Ого, герр майор уже наперед все сосчитал, — кулак приподнял брови. — В яме осталась половина дерьма. Пробороновали кое-как, а уж засеяли — об этом даже и говорить не хочу. Даже уголь из прицепа не выгрузили до конца. Я, чтобы вам было ясно, плачу по работе. Сто беженцев зацелуют мне руки до самых плеч, пожелай я им только дать работу! Я вас и вашу компанию не принуждаю, Herr Sturzkampfflieger[112], — усмехнулся хозяин и развел руками, держа в правой трубку.
Капитан быстро оценил обстановку. Нет такой власти, которая принудила бы хозяина выполнить уговор. Они были бы беззащитными, даже имея письменный договор в кармане. Они ничего не смогли бы сделать, даже если бы он отказался платить вообще. Самое большее, что они могли бы сделать, — это набить ему морду, но тогда они потеряли бы не только эти сто марок, но надолго лишились бы свободы, не говоря уже о надежде на разрешение на выезд. Капитан только сжал челюсти так, что у него заныл испорченный зуб. Ладя уже давно привык владеть собой, даже и в тех случаях, когда это, казалось, превышало человеческие возможности. Он посмотрел в спокойную, выжидающую физиономию Рюккерта. В руках Капитана был стомарковый билет, и он собирался сказать хотя бы ради формы: «Свинья! Скотина! Мерзавец!» Но не сказал и этого: у него мелькнула иная мысль, он круто повернулся на каблуках и вышел.
Капитан вернулся в сарай, сел между друзьями, щелкнул по банкноту и произнес одно слово:
— Шакал!
Вацлав по-прежнему лежал расслабленный, с пепельным лицом. В нем росло чувство какой-то неосознанной радости, что все так кончилось, но присутствие друзей, их жесты и слова будто не касались его; он не чувствовал ни голода, ни усталости, ничего, даже воспоминание о Катке стало каким-то безразличным. Она дала ему крылья, но у него не было сил пошевелить ими.
Он приходил в себя. «Работать, зарабатывать на учебу!» Этот воздушный замок рухнул без грохота — смешное строеньице рассыпалось без звука, словно за стеклянной стеной. «Доктор медицины Венцель Юрен».
— Идиот! — вполголоса выругал сам себя Вацлав.
Приятели переглянулись. На мгновение наступила недоуменная тишина. Капитан подогнул под себя ногу, достал измятую сигарету и снова положил ее обратно, не закуривая. Чтобы как-то сгладить неловкость после выходки Вацлава, он сказал:
— Гроши наши мироед прикарманил, и мы должны их получить с него. Только я еще не придумал как.
— А я придумал! — осклабился Ярда и с видом самолюбивого превосходства стал разглядывать свои растертые ладони.
Хозяйские кони позвякивали уздечками, фыркали. Ярда с минуту наслаждался недоумением своих приятелей и наконец не выдержал.
— Конские хвосты! — выложил он с видом победителя.
— Ну и парень! — Капитан шумно шлепнул себя по бедру. — Вот уж поистине — ученик превзошел учителя. — Его голубые глаза заблестели одобрением: конский волос — ходовой дефицитный товар. Надо же, целую неделю ходили рядом, а додумался до всего новичок.
Гонзик только сейчас понял, о чем речь. Что-то в нем воспротивилось, но не особенно сильно. В самом деле, чего иного заслужил этот мерзавец Рюккерт? Только Вацлав лежал безучастно. Он как будто ничего не слышал, словно оглох или был парализован. Но в действительности он все слышал и прекрасно понимал. У него мелькнула парадоксальная мысль: «Ты руководитель троицы — действуй, сделай что-нибудь!» Но он ничего не сделал.
— Нет, — возбужденно говорил Капитан. — Ночью нельзя. Рольф поднимет отчаянный лай.
«Facharzt für Gynaekologie», — звенит в ушах у Вацлава.
— Если играть, так ва-банк! — вклинивается в сознание Вацлава немного скрипучий голос Капитана.
«Спать, спать, спать», — пульсирует в висках Вацлава. Однако он приподнимается на локтях, чтобы заявить о своем несогласии с намеченной операцией.
— Ты лежи себе и помалкивай, — слышит он скрипучий шепот около своего уха. — Гонзик будет караулить у дверей. Ярда, пошли!
Он остался один. Внезапно из соседних стойл донеслось частое и тревожное позвякивание уздечек, потом кто-то тихо, успокаивающим полушепотом окликнул лошадь, донесся приглушенный настланной соломой звук переступающих копыт. Затем в сарае появился Ярда, необычайно толстый в поясе. За ним вошел Капитан с полным рюкзаком за плечами и, наконец, Гонзик.
— Идем, идем!
У Вацлава не было сил подняться. Ему помогли, но ноги у него подгибались, как у марионетки. Он бормотал что-то о коллапсе, о том, что у него рябит в глазах.
— Иди ты куда подальше со своим коллапсом, — гудел ему в ухо Капитан. — Надо уносить ноги, или мы пропали.
Они обошли сарай. Вацлав увидел запущенный сад, низкий ветхий забор, грязный полевой проселок. Вацлав кусал губы, рубашка его стала мокрой от пота, но он все равно отставал, и товарищи вынуждены были поддерживать его. Некоторое время он еще как-то плелся, но потом повис на Гонзике, как пьяный.
Они торопились уйти. Ощущение опасности переплелось у них со злорадным чувством удовлетворения; конечно, еще рано было кричать «ура», но рисовавшаяся перед их глазами картина была уж очень занятной: физиономия рыжего Рюккерта, когда он увидит своих кобыл, которыми он так гордился, с огрызками вместо длинных пышных хвостов! Приятели оглянулись: ферма скрылась за бугром.
— Ты похож на беременную бабу, отдай один хвост Гонзику, — сказал Капитан.
Ярда захохотал. Это было сигналом: опасность миновала, напряжение ослабло! Все весело и громко рассмеялись, заржали, как лошади. Капитан, смеясь, вертелся на одном месте и наконец, хохоча, уселся на межу, шлепая себя по ляжкам. У Гонзика от смеха на глаза навернулись слезы.
Ярда расстегнул пиджак; от превосходного черного конского волоса, лежавшего у него за пазухой, исходил теплый, специфический запах лошади.
— Сто марок! Ну, мы отплатили этой свинье, — произнес Капитан сквозь смех. Потом взял Вацлава за грязную руку и посмотрел на часы. — Идем, идем, ребята!
Они снова двинулись по грязному проселку. Наконец показались первые дома предместья.
Лицо Вацлава начало розоветь.
— А что, если Рюккерт заявит на нас? — вяло спросил он.
Капитан приложил свою ладонь к его лбу…
— Фантазирует парень, — обратился он к остальным.
— Как он это сделает, а? Во-первых, он не имел права нанимать нас, а во-вторых, у него нет никаких доказательств.
В чуланчике «У Максима» друзья наконец избавились от необычной ноши, вышли в питейный зал и уселись за столик. Для Вацлава заказали двойную порцию натурального черного кофе. Капитан увидел Колчаву с кием в руках. Без всяких церемоний он уволок его в угол и предложил товар.
— Сто двадцать марок, — сказал человечек, даже не видя хвостов, и выжидательно выпучил глазищи.
— Убирайся, пока я тобой не вышиб двери, мерзавец, — сказал Капитан спокойным, шутливым тоном.
Базедик развел руки, встал и отошел к бильярду, подергивая плечами и кием, но его вылезшие из орбит больные глаза все время возвращались к четверке парней, сидящих за столом. Через некоторое время он подошел к ним.
— Сто пятьдесят!
Капитан допил свою рюмку.
— Двести пятьдесят, иначе не трать на нас время.
Через четверть часа они уходили, унося в кармане двести марок.
— Вы вдвоем возвращайтесь отдельно, — кивнул Капитан Гонзику и Ярде, — а мы с Вацлавом поедем на автобусе.
Автобус был полупустым. Они сели на задних местах.
— Не хочу этих денег, — нарушил Вацлав молчание, — дашь мне тридцать марок, которые заработал, остальные делите между собой.
Капитан вздохнул, как над упрямым ребенком.
— Дам тебе полную четверть, ты ее заработал. Пойми, ведь Рюккерт нас немилосердно эксплуатировал.
— Я эмигрировал не затем, чтобы красть. Не делал этого я на родине, не буду заниматься этим и здесь. — Вацлав вялым движением положил ладонь себе на лоб. Он был влажным. Голова тупо болела. — Мы тебе кое за что благодарны, Ладя, — продолжал юноша с усилием. — Но у меня просто не укладывается в голове: ты, офицер чехословацкой армии…
Летчика всего передернуло, шея у него побагровела. Он посмотрел сбоку на Вацлава. Уже давно с Капитаном не случалось, чтобы он растерялся, не смог ничего ответить собеседнику. Бывший офицер глубоко вздохнул и опустил голову. Один винт на ручке автобусного кресла ослаб, и Ладя принялся подкручивать его ногтем.
— Я уже не офицер, — произнес он необычно тихо. — И я давно отказался от иллюзии, что стану им вновь. — Капитан немного подумал, продолжать ему или по своему обыкновению обратить все в шутку.
Профиль исхудалого лица Вацлава дышал неуступчивостью, обвинял. Этот человек был явно выше уровня лагеря. Сегодня работал так, что остался лежать на земле. Неслыханное для Валки дело!
