Узники вдохновения - Петрова Светлана

В первое же утро Нана надела грубые ботинки с широким рантом, но на лыжи встать не решилась, а пошла по просеке, любуясь гигантскими корабельными соснами. Слепящие лучи зимнего солнца окрасили розовым цветом чешуйчатые стволы. Кругом лежал выпавший накануне пышный глубокий снег, и идти было удобнее по накатанному.

— Эй, парень, сойди с лыжни, — строго крикнули ей сзади.

Нана и в зрелые годы сохранила стройность, а в тридцать пять со спины ее вполне можно было принять за мальчика. Она обернулась, уступая дорогу, но лыжник остановился, лег грудью на палки и сказал, шумно дыша на всю глубину легких:

— О, прекрасная незнакомка, приношу вам свои извинения!

— И совершенно напрасно. Я же знала, что не умею кататься. В Тбилиси, где я росла, нет снега, но просто так гулять одной показалось скучно.

Молодой человек, невысокий, спортивного вида, отстегнул свои крепления и распорядился:

— Поскучаем вместе.

Он взял на плечи свои лыжи и лыжи спутницы.

— Вам тяжело, — пыталась протестовать Нана.

— Нисколько, это тяжесть приятная, надеюсь, она что-нибудь обещает.

— Абсолютно ничего.

— Посмотрим. К заутрене еще не звонили.

Он не выглядел ни нахальным, ни хвастливым, а только легким и веселым, даже воспитанным. Его имя — Владимир — она тут же переделала на грузинский манер — Ладо, а он стал звать ее не иначе как царица Тамара.

Оказалось, у Ладо кончается отпуск и уже завтра днем он летит обратно.

— На Таймыр?! О боже, что вы там делаете?

— Отбываю срок за маленькую шалость с дочкой одного грубого и недальновидного генерала. В конце концов, я мог бы и жениться, если бы меня не принуждали. Девица мне нравилась. Но теперь — ни за что! Лучше служить в погранвойсках на Севере, чем подчиниться насилию. А вы чем занимаетесь?

— Я? — Нана надолго замолчала. — Тоже служу, но исключительно по своей воле.

Она ничего не собиралась говорить, мужчина это понял и, обладая тактом, оставил расспросы.

За зеленым забором со сторожевой будкой, на огромной заповедной территории далеко друг от друга стояли двухэтажные дома уютной довоенной постройки, с мезонинами и террасками. В небольшом срубе, где помещалась спортивная база, густо пахло лыжной мазью, жарко горел камин, стояли струганые столы и лавки, в углу кипел ведерный самовар, опоясанный баранками. Лыжники сами наливали чай, брали пакетики заварки и сахара, а деньги, сколько не жалко, бросали на поднос. Служащая в маленьком белом передничке и кружевном кокошнике стирала с деревянных столешниц мокрые пятна от металлических подстаканников.

— Как вы оказались в коммунистическом завтра? — спросила Нана.

Молодой человек закурил «Мальборо».

— Моя тетя — буфетчица на Старой площади, естественно партийная и штатный доносчик КГБ, за ней тут закреплена комнатка с верандой. Тихо, обед можно брать в столовой, а лыжи и коньки здесь. Зимой она за город не ездит, только летом, в выходные. Пойдемте, я покажу вам апартаменты, очень скромные, как всё здесь, — это же место отдыха для обслуги и мелких сошек.

Неожиданно для себя Нана согласилась и, горя лицом, возможно с мороза, пошла за Ладо, точно зная, что будет, однако еще не представляя, как себя поведет. Действительно, войдя в комнату, капитан без лишних слов обнял ее и стал целовать, как прежде в России никогда не целовались и научились только по американским фильмам, где любовники не просто облизывают друг друга, но, кажется, готовы съесть и даже обглодать. Это оказалось приятнее, чем она, с некоторой брезгливостью, представляла, хотя незнакомые губы и язык были странно безвкусными. На поцелуи Нана отвечала — и только. Они пили из чайных чашек горячее красное вино, которое Ладо сварил с сахаром, лимоном и корицей, и он продолжал свои ласки в терпеливом ожидании, когда женщина сама раскроется ему навстречу.

Руки Ладо Нану смущали. Нежные, не распущенные, но какие-то говорящие. У Кости таких рук не было, Костя не любил предисловий и всегда спешил. Но, скорее всего, она Костиных рук просто не помнила: как только муж до нее дотрагивался, она переставала соображать. Сейчас ей страстно хотелось узнать, что еще могут руки Ладо, но заставить себя переступить последний рубеж и унизить своего кумира до конца она не могла, смутно понимая, что тогда ее прежние жертвы потеряют смысл.

Мужчина ждал долго и напрасно.

— Почему ты не хочешь? Или не можешь? — наконец спросил он разочарованно.

— Могу и хочу. Но не буду.

— Но почему, почему?!

— Не мучай меня. Я замужем.

— Так это же прекрасно! Я люблю замужних, на них не надо жениться.

Ускользнув от настойчивых ласк, Нана вышла на холодную терраску и приложила вспухшие от поцелуев губы к заиндевелому стеклу. В синий протаявший кружок на нее глянули непривычно крупные звезды, как непривычно было здесь все: чужой дом, случайный мужчина, незнакомые поцелуи. Ладо вышел следом и снова начал обнимать Нану.

— Кажется, я что-то сообразил. Ты из соседнего дома отдыха. Твой муж публичный человек? Пожалуйста, оставь при себе свою тайну. Я никогда не вторгнусь в вашу жизнь, не похвастаюсь связью с тобой. Доверься мне и забудь на время обо всем. Я буду любить тебя, пока не попросишь пощады. Уверен, так он тебя никогда не любил.

— Заманчиво. Но я должна идти.

Капитан расстроился:

— Впервые женщина уходит от меня ни с чем, а ведь лучше меня мужчины нет.

— Есть, — ответила Нана и почувствовала вину за то, чего не совершила, но могла и совершить.

Она поехала домой и сразу начала звонить Косте в Ташкент. Телефон не отвечал до рассвета, потом трубку сняла женщина и сиплым низким голосом произнесла:

— Алё!

Раздался шум, какие-то сердитые возгласы и затем короткие гудки. Манана трясущимися руками повторила вызов. Теперь ответил Костя.

— Где ты ходишь? Я звоню всю ночь, — раздраженно сказала Нана.

— Не слышал. Наверное, был в ванной.

— А что за женщина мне сейчас ответила? Банщица?

— Ты, видно, ошиблась номером, — сказал Костя. — Не доверяешь?

— А есть основания?

— Оснований нет. Но прошу: больше не буди меня по ночам. У меня спектакли, и я должен высыпаться.

— Хорошо, — согласилась Нана. — Не буду.

Ничего нового для себя она не узнала, но в том месте памяти, где удерживались слова и ощущение рук Ладо, произошел сдвиг. Нана вызвала такси и поехала в Серебряный Бор, вздрагивая от нетерпения. Воображение рисовало ей страстные постельные сцены. Было шесть часов утра, но сторож узнал вчерашнюю спутницу постояльца и отворил калитку. Она взбежала на второй этаж по крутым деревянным ступеням, энергично надавила на кнопку звонка и прислушалась: ни звука. Неужели уже уехал? Ее охватило отчаяние, и тут замок щелкнул. Заспанный Ладо, в ночной пижаме, оторопело посмотрел на раннюю гостью и сказал с восхищением:

— Царица Тамара…

Она была готова броситься ему на грудь, но в этот момент из комнаты показалась растрепанная женская головка.

— Котик, кто там?

Нане захотелось провалиться на месте.

Ладо вышел на холодную лестницу и захлопнул за собой дверь.

— Царица, я даже вообразить не мог, что увижу тебя снова. Хочешь, я выгоню эту девку?

Нана вздрогнула:

— Нет!

Ладо силой привлек ее к себе, стал целовать щеки, нос, сросшиеся у переносья брови, трогал руками грудь под шубой, шептал, задыхаясь:

— Обожаю, умираю от тебя… Глупо получилось. Когда мы расстались, все мысли были только о тебе, меня охватила жуткая тоска… Я все-таки сейчас ее выгоню!

— Нет-нет! — повторила Нана.

— Пусть будет по-твоему. Скоро у меня самолет, но я вернусь. Мы встретимся! Обязательно! Только доберусь до места, сразу позвоню. Я не должен тебя потерять. Жди, любимая!

В глазах Ладо блестели слезы, и очень хотелось верить его словам. Нана забыла, как решительно отодвигала от себя эту близость, осталась лишь звенящая досада, что именно теперь, когда она наконец решилась, ничего не вышло. Но, может, все еще впереди? Она запоздало сдалась и записала ему телефон Джули.