Дуглас Кеннеди - Особые отношения
Остаток ночи я не спала. Не удалось подремать и утром, потому что Джек разгулялся вовсю. Поэтому к тому времени, когда нам с Джеком пора было отправляться на прием, на меня снова навалилась тяжелая усталость — и моя участковая это моментально заметила.
Мне повезло, что на приеме была именно моя докторша — Маккой. Боюсь, встречи с тем сухим стручком, что заменял ее в прошлый раз, я бы сейчас не выдержала Доктор Маккой отнеслась к нам со вниманием и заботой. Сначала она долго и тщательно изучала Джека. Ей уже все было известно про осложненные роды и прочие наши злоключения. Узнав это, я снова невольно насторожилась, задавая себе вопрос, успели или нет ей насплетничать о том, какие фокусы я выкидывала в Мэттингли.
— Он вам не дает спать всю ночь? — спросила врачиха.
— Он ни при чем, это я сама не могу уснуть… — И я описала, какие неполадки со сном были у меня за последние дни.
— Вам нужно спать, обязательно, — сказала она — Это очень важно и для вашего самочувствия, и для ребенка Я пропишу вам легкое успокоительное, поможет засыпать, если бессонница вернется. Один важный вопрос есть ли у вас ощущение подавленности или тоски?
Я замотала головой.
— Вы уверены? — переспросила она. — Такое частенько случается при бессоннице. Я бы даже сказала, это типично.
— Мне и впрямь необходимо отоспаться — пару ночей крепкого сна…
— Ну что ж, эти таблетки вам помогут. Да, чуть не забыла одну важную деталь: после того, как примете таблетку, не кормите грудью хотя бы часов восемь, пока лекарство не выйдет из организма.
— Не беспокойтесь, все будет в порядке — уверила я.
— А если бессонница будет продолжаться или вы почувствуете признаки депрессии, сразу приходите ко мне. С этим шутить не надо.
Я ехала домой, размышляя о том, что она все знает.
Я в этом не сомневалась, как и в том, что Тони рассказал ей о том, что я угрожала убить Джека. Наверное, доктор Маккой уже определила мою карту в какую-нибудь папку «Группа повышенного риска», ведь и мистер Хьюз, как пить дать, тоже нажаловался ей на мою строптивость. Так что теперь она уж точно знает, что я обманщица. Вот и Тони сразу понял, когда я наврала, будто выспалась прошлой ночью. Словом, теперь уже всем и каждому известно, что я категорически не пригодна для роли матери. Что-же это за мать, если она не может» справиться с самыми простыми своими обязанностями. Ведь…
— Господи, это снова начинается.
Я медленно нажала на тормоз и вцепилась в руль. Я понимала, что начинаю зацикливаться на самоуничижении и на мысли, что любая ерунда способна меня погубить. Например, этот мужик на «мерседесе», что ехал за мной. Он изо всех сил сигналил, знаками показывая, чтобы я проезжала.
Наконец, я вняла его сигналам и, сняв ногу с педали тормоза, двинулась вперед. Однако своим сигналом этот урод ухитрился не только вывести меня из задумчивости, но и разбудить Джека. Бедный ребенок заливался слезами всю дорогу до аптеки. Джек продолжал плакать и пока мы ехали домой. Он не умолкал весь остаток дня.
Я осмотрела его с ног до головы, убедилась, что на коже у него нет раздражения от подгузников, десны не воспалены, нет поноса, судорог, бубонной чумы и прочих ужасов, порождаемых моим воображением. Я предложила ему и грудь — благо молоко теперь было всегда наготове. А через пару часов, когда мои природные запасы кончились, дала бутылку со смесью, и она не была отвергнута.
Но, опустошив бутылочку, Джек снова завыл. В отчаянии я набрала номер Сэнди. Она тут же услышала его оглушительный плач.
— Вот это я называю хорошими легкими, — заметила она — Как у вас дела?
— Хуже некуда… — И я все ей рассказала, за исключением того, чем угрожала Джеку. Эту жуть я даже не могла повторить вслух, не то что с кем-то ею поделиться… даже с сестрой, которой обычно поверяла все свои секреты.
— Ну что я тебе скажу — по мне, так все это совершенно обычно, когда имеешь дело с грудным, ребенком. А орет он без умолку, скорее всего, из-за газов. У моих ребят от этого крыша ехала, а я думала, что точно рехнусь. Чувствую, ты и сама к этому-близка. Но рано или поздно это пройдет.
— Думаешь? Как проходит камень по желчному протоку?
В тот вечер Джеку удалось завершить свою трагическую арию незадолго до возвращения Тони. Супруг явился, благоухая джином и тоником (минимум шесть стаканов), и внезапно выказал намерение заняться со мной сексом, впервые за…
В общем, мы так давно не занимались сексом, что я даже успела забыть, каким противным может быть Тони, когда пьян…
Что я имею в виду; сначала, в качестве прелюдии, он, сопя, обслюнявил мне шею, расстегнул на мне джинсы, сунул руку в трусы и стал тыркать пальцем, как будто тушил сигарету в пепельнице (на дне которой по странной и несчастной случайности оказался мой клитор). Покончив с впечатляющими своим антиэротизмом действиями в области промежности, он стянул с себя брюки и трусы и внедрился в меня… кончив буквально через минуту. Затем откатился в сторону, бормоча какие-то бессвязные извинения относительно того, что, когда он выпивши, у него «курок легко спускается» (вот, значит, как это у них называется). Потом он скрылся в ванной комнате… а я подумала; ох, не о таком романтическом воссоединении я мечтала.
К тому времени, когда Тони выполз наконец из туалета, я давно уже вышла из спальни и позвонила в местную службу доставки пиццы на дом, поскольку обнаружила, что в холодильнике у нас шаром покати. Нетвердой походкой спустившись вниз, он откупорил бутылку красного вина, наполнил два бокала и тут же залпом осушил свой. Громко рыгнув, спросил:
— Ну, как прошел день?
— Превосходно. Я заказала тебе пепперони с двойным сыром. Пойдет такой вариант?
— О чем еще может мечтать человек?
— А по какому поводу ты так набрался?
— Иногда просто необходимо бывает…
— Напиться?
— Ты читаешь мои мысли.
— Это потому, что я так хорошо тебя знаю, милый.
— О, с каких это пор? — тон его внезапно стал резким.
— Я пошутила.
— Нет, ты не шутила. Ты меня осуждала.
— Давай-ка прекратим этот разговор.
— Нет, разговор интересный. К тому же он давно назрел.
— Как та дерьмовая пародия на секс, который у нас… прошу прощения, у тебя, сейчас был?
И я вышла из комнаты.
Нет, я не бросилась на кровать, обливаясь слезами. И не заперлась в сортире. Не схватила трубку и не начала названивать Сэнди. Я просто пошла в детскую, устроилась на плетеном стуле и так сидела, глядя перед собой. Очень скоро я обнаружила, что стремительно сползаю в уныние, в котором уже пребывала две ночи назад. Но в этот раз мозг не переполняли лихорадочные мысли о том, что все пропало и надежды нет. Просто пустота и тишина, Я словно парила в безвоздушном пространстве, где все было не важно. Мир стал плоским. А я, спотыкаясь, брела по самому краю. И мне было на это совершенно наплевать.
