Александр Терехов - Немцы
— Я нашла адвоката. Из того же клуба «Право отца». Именно по таким делам. Как только мама Эрны поймет, что ты не отступишь, всё сразу изменится…
Он чувствовал: да, больше чем себе ей верил; сам не переживал ничего, не умел, он сразу чувствовал то, что бывает после переживаний, то есть ничего. А Улрике жила — могла заплакать от жалости, испугаться. Ей бывало жарко. Иногда она не знала, что делать, и думала, думала. А он, Эбергард, всегда оказывался «после» — в серой, спокойной духоте, в неподвижном, нагретом воздухе.
Адвокат, «почетный адвокат» (на форуме «отцов-борцов» писали: «светило»), принимал в переулке у Казанского вокзала, среди помоек и смуглолицей торговли.
— Вы знаете, что консультация платная? — вот всё, что движет, нельзя обижаться: сколько перед ним рычало и плакало отцов; адвокаты, священники, врачи никого не жалеют; затемненные очочки, черты провинциальной подозрительности, хронической неудачливости, большой значок на лацкане с незнакомым Эбергарду бородатым лицом — Циолковский? Любого неопознанного косматого бородача хочется называть Циолковский.
В переговорной прогнили панели на потолке после потопа, в углу стояли ведро и швабра; Эбергард отдал три тысячи, адвокат случайно взглянул: сколько там у него денег всего; предварил:
— Ситуация обычная. Когда у бабы появляется новый муж, ее цель — свести общение детей с бывшим до минимума. А потом — устранить совсем. Чтобы новая семья приобрела целостность! Слушаю. — Слушал без интереса, рассматривая последовательно туфли Эбергарда, часы и мобильник, чтобы проверить предварительный расчет, уточнил: — А в какие страны вы выезжали с дочерью в период совместного проживания? Какое количество раз? — Ну, в общем, всё совпадало. — Десять тысяч долларов. Это — только за один суд. А решение по вашему делу, скорее всего, потребует нескольких рассмотрений. Предоплата сто процентов. Деньги внесете завтра, — адвокат, прописанный в Калужской области, видимо, изучал методики «захват и удержание клиента», не давал подумать. — Пока возьмите справки, что лично водили дочь в бассейн и оплачивали услуги ортодонта. Шансов на совместное проживание нет, будем просить две ночевки в месяц. Выше голову! Лозунг наш: я отец, а не спермодонор! Если дочь расскажет, что мать на нее психологически воздействует, постарайтесь незаметно записать на диктофон. Еще лучше — на камеру. И помним: без родного отца вырастают только педерасты. И проститутки. Такие ж, как их матери. Не пьет жена?
— Да вроде…
— Алкоголизм бытовой доказать трудно, — остудил себя адвокат и мрачно добавил, взглянув на Эбергарда: — Как и педофилию.
— Я так думаю иногда… Может, плюнуть? Пройдет время…
В прозрачном черепе адвоката ударить лоб о лоб, «пообещать скидку?» с «просто провоцирует, стоять на своем!».
— Можно. Устраниться, потерпеть. Потом организм устанет от боли и сработает психическая защита, переключит вас на другие, нетравмирующие заботы, ребенок — дочка у вас? — отдалится куда-то. А годиков через пять ваша бывшая поумнеет, дочь подрастет и сама постучится к вам: я пришла. А уже поздно — вы чужие. Всё, что связывает, — алименты. Нельзя, — он вдруг захрипел, — уступать сучьему яду феминисток-сатанисток! — И поднял над плечом революционный кулак: так!
Адвокат позвонил на следующее утро: как нет? — еще через неделю позвонил: вдруг Эбергард не так его понял, вспылил, да и на самом деле ведь можно как-то, ну, в общем, он тут прикинул — оптимизировать бюджет. Нет?!
Понедельник — у монстра особый день, кто-нибудь зарыдает И после правительства — вторник, все виноваты. И в пятницу, после коллегии. И в любой день другой. Все худшеё сбывается, только еще хуже; префектурный постовой траурно подкатывал глаза туда, превыше, где зона особого доступа, и пьяно покачивался:
— Трахает Гуляева, — и вздохнул так, словно начали с него, общее же дело; приготовляемых на вынос и только что поступивших монстр топтал каждый день, никто не верил, что садизм, он не играл (багровел, замерялось давление, вызывался врач) или играл, но не останавливался, пока не убеждался: всё, человек понял про себя: уничтожен. Эбергарда ноги не понесли на рабочее место — найдут, к нему в буфете, «вы позволите?», подсел лупоглазый безумный — зомби по фамилии Степанов, пил кофе так неловко, хлебал, упускал, задирал локоть, словно прибыл с Марса и только обучается земным привычкам, слабо понимая их смысл.
— Уважаемый Эбергард, я…
— Я помню (твою лупоглазую морду, ты думаешь, здесь всё незыблемо, годами ходят поршни, пожизненно вращаются валы, и на каждом табличка: что может; а мы здесь умираем, подступает огонь, варвары), вы приходили. Я там слежу за вашим кандидатом, ну, там вроде всё в порядке, зарегистрировали его…
— Спасибо огромное!
— Обращайтесь.
Зомби губами, глазами, руками и подсолнечными отклонениями позвоночного столба показывал: «очень довольны», «будем по итогам благодарны», «я вам обязан», и — оба не спешили; зомби кушал овощной салат, опять же, как новорожденный, инопланетный (откуда они его взяли?), себя поконкретней на всякий случай обозначил:
— Выборы это… так. Друзья попросили. По жизни я занимаюсь лоббистской деятельностью. Многие мои сослуживцы по внутренним войскам откомандированы на ответственные посты, это облегчает доступ. — По лицу его самостоятельно, не отвлекаясь на произносимое, переползали разнообразные гримасы в пределах от «мне жарко, сдохну сейчас» до «так вот он, рай». — Я сам подумываю о государственной службе. Безусловно, это будет пост, где принимаются ответственные решения. Это будет иметь определенное экономическое выражение. Время романтического воровства прошло. К сожалению. Когда запас контактов, набранных на госслужбе, иссякает, его надо пополнять. Следует сохранять баланс между пребыванием в госструктурах и коммерцией…
Секретарша Жанна ворвалась в буфет, словно в задымленную спальню: есть живые?
— Плохо. Ни хе-ра не работаем мы с тобой, Эбергард, — Гуляев похлопывал ладонью по фотоальбому и скучно вглядывался в застекленные бадминтонные кубки, кочевавшие за ним по должностям и учреждениям. — Столько префект мне высказал. И про тебя лично. Я уж не буду пересказывать.
«Врешь. Ничего про меня не говорил». Но всё равно — не спать теперь ночей.
— Фотографии не понравились?
— Ни одна. То синяки под глазами, то глазки какие-то злые. То рыжий. Кричал: что вы из меня Чубайса делаете?! Ты зачем двух фотографов прислал?
— Чтобы наверняка. Один — Штейнбок из «Семи дней», второй — лауреат конкурсов.
— А получилось — видишь, как у нас с тобой получается?! — что мы выставляем его бюрократом. Два фотографа! А он — скромный. Кричал: я хочу быть, как Путин! А Путин — скромный! И вот — все предложения, что ты дал: по интервью, съемкам, «горячим линиям», общению с населением, — на вот!
