Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор.
Позорить — пожалуй, слишком сильное слово, подумал Рудольф, оглядывая аккуратно одетых серьезных родителей своих сокурсников, но, уж конечно, она никого бы здесь не ослепила своей красотой и туалетом. Одно дело — быть хорошим сыном, и совсем другое — не смотреть правде в глаза.
Итак, Мэри Пэйс Джордах, вытянув распухшие и уже едва двигающиеся ноги, сидела сейчас в качалке у окна их убогой квартиры, курила, осыпая шаль сигаретным пеплом, и не видела, как ее сыну вручают свернутый в трубочку диплом на искусственном пергаменте.
— Мощь военных кругов устрашающа, — гремел в динамиках голос оратора, — но на нашей стороне одно великое преимущество — стремление всех простых людей земного шара к миру…
Если Рудольф относится к простым людям, то правительственный чиновник, естественно, имел в виду и его. Наслышавшись в колледже о войне, он уже не завидовал предшествующему поколению.
В конце речи оратор, как обычно, восславил Америку — страну великих возможностей. Половине присутствовавших здесь молодых людей недавно представлялась реальная возможность быть убитыми за Америку. Но оратор сейчас смотрел не в прошлое, а в будущее и говорил о возможностях в таких областях, как наука, коммунальное обслуживание, о помощи тем народам, «которым повезло меньше, чем нам». Наверное, он был неплохим человеком, этот чиновник из Вашингтона, но его высказывания о возможностях в Америке на тысяча девятьсот пятидесятый год представлялись несколько выспренними, евангелическими и чисто вашингтонскими. Все это, конечно, вполне подходило для торжественной речи на выпускном вечере, но вряд ли соответствовало земным устремлениям трехсот с лишним сыновей бедняков, сидевших перед ним в черных мантиях; ожидая вручения дипломов об окончании маленького, финансово немощного сельскохозяйственного колледжа, они с беспокойством гадали, каким образом с завтрашнего дня начнут зарабатывать себе на жизнь.
В первом ряду, отведенном для преподавателей, профессор Дентон — заведующий кафедрой истории и экономики, — повернувшись на стуле, прошептал что-то на ухо профессору Ллойду. Рудольф улыбнулся, представив себе, как профессор Дентон комментирует ритуальное витийство члена правительства. Дентон, невысокий, желчный, седеющий человек, был разочарован в жизни, ибо уже понял, что должность заведующего кафедрой — высшая ступенька в его научной карьере. На занятиях со студентами он немало времени тратил на тирады о том, как — по его словам — крупные финансисты и бизнесмены еще во времена Гражданской войны предали американскую экономическую и политическую систему. «Американская экономика — это шулерская игра в кости, — говорил он в аудитории. — Законы тщательно продуманы таким образом, чтобы богатым выпадали только семерки, а всем остальным — только двойки».
По крайней мере раз в семестр он обязательно напоминал студентам, что в 1932 году Морган не заплатил ни одного цента подоходного налога. «Обратите внимание, джентльмены! — с горечью повторял он. — А мне, получавшему обычную преподавательскую зарплату, в том же самом году пришлось заплатить федеральному правительству пятьсот двадцать семь долларов и тридцать центов».
Однако, как заметил Рудольф, слова профессора Дентона производили совсем не тот эффект, на который профессор рассчитывал. Вместо того чтобы гореть негодованием и желанием немедленно объединиться в борьбе за преобразования, многие студенты, в том числе и сам Рудольф, мечтали о времени, когда и они достигнут вершин богатства и власти, чтобы, как Морган, избавиться от ярма или, по выражению профессора Дентона, от «узаконенного порабощения избирателей».
Рудольф прослушал у Дентона три курса и отлично сдал экзамены, после чего тот предложил ему место преподавателя на кафедре истории.
Несмотря на свое внутреннее несогласие с позициями Дентона, которые казались ему наивными, Рудольф уважал его больше всех других преподавателей и считал, что за время учебы в колледже только у него и научился чему-то полезному.
Помянув напоследок бога, оратор закончил речь. Раздались аплодисменты. Затем выпускники один за другим стали получать дипломы.
Вернув взятые напрокат мантию и шапочку, Рудольф и Брэд поспешили на автостоянку к старому, довоенного выпуска «шевроле» Брэда.
— Давай проедем мимо магазина, — сказал Рудольф. — Я обещал Колдервуду заглянуть.
Небольшой универмаг Колдервуда находился на самом бойком углу главной торговой улицы Уитби. Он стоял здесь еще с девяностых годов прошлого века. Сначала это была просто лавка, удовлетворяющая немудреные запросы жителей сонного городка, студентов и зажиточных фермеров из округи. Городок рос и менялся, а вместе с ним расширялся и менял свой облик магазин. Сейчас на витринах двухэтажного универмага красовалось немало разнообразных товаров. Рудольф вначале работал кладовщиком в те месяцы, когда торговля шла особенно оживленно, но так добросовестно относился к своим обязанностям и внес столько разумных, дельных предложений, что Дункан Колдервуд, потомок первого владельца магазина, повысил его в должности. Но магазин по-прежнему оставался сравнительно небольшим, и один человек мог управляться здесь за нескольких. Теперь Рудольф выполнял работу продавца, декоратора витрин, автора реклам, консультанта по закупке новых товаров, и летом, когда он работал полный день, Колдервуд платил ему пятьдесят долларов в неделю.
Дункан Колдервуд, худощавый немногословный мужчина лет пятидесяти, женился поздно, но успел обзавестись тремя дочерьми. Кроме магазина, ему принадлежало много земли в самом городе и за его пределами. Сколько именно — это уж его дело. Он не любил болтать языком и знал цену деньгам.
Брэд остановил машину, и Рудольф вошел в магазин.
Главный торговый зал уютно гудел женскими голосами, слегка пахло одеждой, кожей, духами — все это всегда нравилось Рудольфу. Он шел через весь магазин в кабинет Колдервуда, продавцы улыбались ему, дружелюбно махали рукой. Кто-то даже сказал «поздравляю», и он помахал в ответ. Все его любили, особенно пожилые. Они не знали, что с ним советуются, когда кого-то увольняют или принимают на работу.
Дверь в кабинет Колдервуда, как всегда, была открыта. Колдервуд любил быть в курсе того, что происходит в магазине. Сидя за столом, он писал какое-то письмо. У него была секретарша — ее комната находилась рядом с его кабинетом, — но некоторые дела он не доверял даже ей. Каждый день он писал от руки четыре-пять писем, сам наклеивал марки и сам бросал письма в почтовый ящик.
Несмотря на открытую дверь, Колдервуд не любил, когда его отвлекали от дел. Рудольф остановился на пороге.
