Лев Правдин - Море ясности
— Самый храбрый!
— Сильный?
— Конечно…
А в этот момент звонкие птицы снова рассыпались по тайге:
— Коннико-ов… Вы что жа-а-а!
— Пойдем. Карасик ждет. Смотри, звонко как! — похвалил Конников, явно восхищаясь голосом неизвестного Карасика.
Володе тоже очень захотелось чем-нибудь восхитить своего спутника и он, напрягая голос, распустил по тайге почти таких же, как у Карасика, звонких птиц:
— Кара-а-сик, мы иде-е-ом!
КАРАСИК
Продолжается путешествие по неизвестной стране. Открытие следует за открытием.
А Карасик-то и не мальчишка вовсе. Это девчонка. Вот отчего такой звонкий крик получается. Девчонки на это мастерицы. Хотя надо прямо сказать, Карасик — девчонка совсем особенная. Она таежная девчонка. По-настоящему ее зовут Катя. А фамилия у нее необыкновенная — Карасик. Катя Карасик.
Все это сообщил Конников, пока они выбирались из тайги.
— И еще, — сказал Конников, — она здорово плавает. Видишь — река, она ее запросто переплывает.
Таинственное море Ясности, которое переливчато светилось среди черной тайги, оказалось широкой таежной рекой. Над ней стоял негустой, голубоватый туман. Совсем непонятно, почему река такая светлая, когда кругом — и на земле и на небе — совершенно темно. Может быть, это от тумана? Вдоль черного берега, среди черных, шумящих вершинами деревьев мелькают несколько золотистых огоньков. На светлой реке тоже виднелись огоньки и слышались гулкие удары бревен и голоса людей, которые делали там, в тумане, какую-то таинственную работу.
Соболь, как воспитанный пес, бросился к девчонке и негромко гавкнул два раза, докладывая о выполнении задания.
Катя поднималась по крутому берегу им навстречу, вырисовываясь на светлом фоне реки, будто вырезанная из черной бумаги.
В одной руке Катя несла ведро, в другой — какой-то длинный шест с обручем на конце. Обруч обтянут сеткой, с которой капала вода.
Володя сообразил, что это сак, которым ловят рыбу, и сразу подумал, что девочка эта стоящая.
— Много поймала? — спросил Конников, протягивая ей руку.
— Да нет. Вас услыхала, бросила.
Она поставила ведро и, как взрослая, поздоровалась с Конниковым. Он сказал:
— А это Володя. Из города. Ничего не боится. Девочка и Володе протянула руку, как взрослая, и, аккуратно складывая пухлые, румяные губы, представилась:
— Катя. А чего у нас тут бояться?
На ней была старая телогрейка, подпоясанная пестрым пояском от какого-то летнего платья, блестящие резиновые сапожки до колен и, как у взрослой, туго затянутая темная косынка на голове.
От ее одежды шли великолепные запахи ночной реки, смолы, рыбы, запахи необыкновенных приключений. Володя понюхал свою руку, от нее тоже пахло ночной рекой и рыбой.
— Подержи, — сказала девочка, передавая Володе сак.
— Отец где? — спросил Конников.
Поправляя волосы, выбившиеся из-под темной косынки, она заговорила непонятными словами:
— Да все на выпуске. Так на бонах и пропадает, третьи сутки. А лес все идет да идет. А по рации с рейда требуют, чтобы не меньше как две тысячи кубиков за смену. А вы на кордон?
Конников ответил тоже не совсем понятно:
— Утром сплавимся.
Он взял ведро, и все направились вверх, где на отлогом берегу светилось несколько окошек в поселке сплавщиков. Поселок был новенький, только что срубленный, и в темноте среди громадных сосен слабо белели свежие стены и крыши.
Когда вошли в поселок, Володя обнаружил, что он потерял свою зеленую сумку. Наверное, он ее тогда уронил, когда на него прыгнул Соболь.
— Утром найдем, — сказала Катя.
— Нельзя оставлять до утра, — решил Конников, — там у него очень важные документы, а в тайге сыро.
Тогда Катя спросила:
— На тропе потерял?
Никакой тропы Володя не заметил, ему казалось, что они все время шли по кочкам и болотам, но оказалось, что это и была таежная тропа. Конников так и сказал:
— Точно, на тропе.
— Соболь! — крикнула Катя и побежала в темноту. Собака кинулась за ней.
Издалека донесся Катин голос:
— Ищи, Соболь, ищи!
Скоро она вернулась с зеленой сумкой.
— Соболь нашел.
Вот это здорово! Рассказать ребятам в школе, не сразу и поверят. А это было одно из тех чудес, к которым Володя уже начал привыкать.
КАРАСИК-ПАПА И КАРАСИК-МАМА
Вот настало утро, и снова начались всякие чудеса, так что Володя никак не мог сообразить, во сне это или он уже проснулся. Он даже начал подумывать, что он совсем и не убегал из дома и все ему приснилось.
Уж очень не походило на обыкновенную, привычную жизнь все то, что с ним произошло. И прогулка по черной тайге, и разбойный свист в темноте, и многоголосый лай собак, и девочка по имени Карасик. Все это сон, стоит только открыть глаза — и все кончится.
Он так и сделал: открыл глаза, и ничего не кончилось! Совсем наоборот. Тут началась такая жизнь, что не увидишь и во сне!
Жизнь началась красная, как кровь, как солнце, как флаг! Володя лежал на широкой скамейке у окна, в незнакомой комнате. И комната, и все в комнате: печка, потолок, окна — все залито густым вишневым светом.
А посреди комнаты на красном полу стоял плотный человек в блестящем плаще и, высоко подняв руки, держал под жабры большую рыбину. Рыбина слабо пошевеливала широким, как две ладони, хвостом. С хвоста стекали на пол рубиновые капли, похожие на капли вишневого сока. И-с плаща тоже капал вишневый сок. Как будто человек этот, для того чтобы поймать рыбину, нырял за ней в самую красную газированную воду.
Он высоко поднял свою добычу и зверским голосом зарычал:
— Зимогоры, подымайтесь! Глядите, какого я тайменя поймал!
А глаза у него были очень веселые, и сам он смеялся.
Из соседней комнаты выскочила Катя в длинной розовой рубашке, растрепанная.
— Папка явился! — закричала она.
Не поднимая головы, Володя осторожно поглядывал из-под одеяла: так вот он какой Карасик-папа! Это он, значит, трое суток прожил на бонах, в тумане и сырости. Оттого он так зверски и рычит. Потому что, если он будет говорить обыкновенным голосом, то его никто и не услышит.
— Мать спит? — сиплым шепотом спросил он.
— Спит, она ночью пришла.
— Ты ее не буди.
— А у нас гости: Конников.
— Видел. Он за мыском плотик вяжет.
Карасик-папа положил рыбину на стол, снял свой блестящий плащ и повесил его у двери.
Володя прислушался: что там за мыском делает Конников? Тут все говорят какие-то непонятные слова.
Катя, надевая спортивные брюки, проговорила шепотом:
— Вот спит мальчик. Зовут Володя. Конников говорит: он бесстрашный.
Смешно, все время говорила громко, даже кричала, а как про Володю, так шепотом. Это она думает, что он спит.
Карасик-папа тоже шепотом прохрипел:
— Отчаянный. Помоги-ка мне.
Стаскивая с отца огромные резиновые сапоги. Катя рассказывала:
— Он из дома убежал, мама рассказывала, и теперь его разыскивают. А Конников хочет его на плоту увезти.
— Отчаянный, — повторил Карасик-папа, — подай-ка мне кирзовые сапоги, надо Конникову помочь.
Из соседней комнаты послышался голос Карасик-мамы:
— Петро, а ты бы дома посидел с таким горлом.
Что-то очень знакомый голос, где-то Володя уже слышал его. Пока он соображал, где он мог слышать этот голос, Карасик-мама вышла из спальни. Так это же веселая начальница Рита!
Володя спрятал голову. Теперь ничего хорошего не жди. Теперь вся надежда на Конникова.
— Спит? — спросила Карасик-мама, поглядывая на Володю.
— Спит.
— Ночью телеграмма пришла от его мамы.
Она еще что-то сказала, но Володя не разобрал. Ему вдруг стало так трудно дышать под одеялом, что он больше не выдержал.
— А я все равно убегу на кордон! — громко сказал он, откидывая одеяло.
— Ох, какой ты настырный! — засмеялась Карасик-мама.
А дочка, аккуратно складывая пухлые, как у мамы, губы строго поправила:
— Он бесстрашный.
— Я пошел все-таки, — прошипел Карасик-папа.
— И я с вами, — засуетился Володя и начал собираться, — подождите, пожалуйста…
Спал он одетый, как свалился, так и уснул, только ботинки были сняты да пальто. Сборы поэтому были недолгими: раз-два — и готово.
— Никуда ты не пойдешь, — сказала Карасик-мама Карасику-папе. — Конников и без тебя справится. А Володю, если уж ему крайне необходимо, Катерина проводит.
СОЛНЕЧНЫЙ БЕРЕГ
Володя выбежал на крыльцо и сразу же лоб в лоб столкнулся с огненно-алым солнцем. Оно только что оттолкнулось от мохнатой заречной горы, и было очень веселое, озорное, и все кругом веселилось, плясало и пело от радости.
На стены домиков и на стекла лучше было и не смотреть — они блестели наперегонки: кто ярче. Стволы высоченных сосен сверкали, как древки праздничных флагов, отбрасывая прямые синие тени через весь берег. Сквозь кроны сосен пробивались огненные пики золотого света.
