Виктор Мартинович - Сфагнум
— Теперь ты! — повернул Пятница ствол на спортсмена. — На колени стал! Не присел, а на колени! Рот раскрыл, язык наружу! Сей.
На этот раз удар был влажным и негромким. Быть может, — оттого, что приклад автомата Выхухолева встретился с затылочной частью головы Пятницы, а не с его челюстью, как это было, когда бил спортсмен. Дернувшись резко вперед, Пятница устоял на ногах, поднял пистолет вверх, как будто хотел почесать дулом у себя за ухом. Его лицо приняло задумчивое выражение. Он был похож на человека, который вспомнил какой-то нюанс, о котором совсем позабыл накануне. Потом он начал оборачиваться, вытягивая оружие перед собой, готовясь, видимо, к перестрелке, но так, в обороте, и рухнул в полный рост.
— Убит? — спросил Миша в ужасе.
— Да где там! — отмахнулся Выхухолев. Пощупал пульс, похлопал уголовника по щеке. — В глубоком вырубоне.
Он вальяжно поднял с пола пистолет, которым размахивал Пятница. Осмотрел его. Нахмурился. Произнес, как в трансе: «Тульский Токарев. Тульский Токарев. Вот это поворот. Хотя логично. Логично!» Выхухолев повертел головой вокруг так, как будто у него только что открылись глаза, а до этого он жил во тьме и не понимании. Открывшиеся глаза Выхухолева увидели раскрасневшееся личико чахлой, как полевые цветы Глусского района, продавщицы. Она смотрела на Выхухолева с восхищением. Так, наверное, советские женщины смотрели на майора Пронина. Впервые за долгое время Выхухолев почувствовал в районе диафрагмы щекочущее касание гордости за то, что служит в органах.
Глава 22
— Понимаете, я ведь не на газонокосилку себе прошу. И не на квадроцикл «Харли Дэвидсон». Просто очень надо. Вопрос жизни и смерти, — распинался Шульга.
— Что ты знаешь о жизни и смерти? — улыбнулся колдун. — Ты что, думаешь, тебя убить можно?
На этот раз на болота Шульга выдвинулся засветло. Дни, проведенные в одиночестве в хате, заселенной лишь портретами давно умерших, изменили его. Несколько раз он словил себя на том, что разговаривает вслух — привычка рассуждать, строя планы, осталась, а слушателей и спорщиков вокруг уже не было. Баба Люба после исчезновения Серого с Шульгой общалась скупо — так, будто он убил ее сына. В Бобруйском морге сутками не брали трубку, и это было хорошо, потому что, получив известие о смерти, нужно было что-то делать с телом, а что — Шульга не знал. Хомяк бесследно исчез ровно в тот день, когда они расстались, растворившись прямо с улицы посреди деревни Буда. Возможно, его взяла попутка, возможно, он ушел в Глуск пешком.
Теперь Шульга вставал с рассветом и ложился на закате. Сначала он еще пробовал в одиночку придумать план, но все его идеи либо требовали бригады из троих человек, либо ему самому казались неосуществимыми, так как, в отсутствии критиков, все слабые места планов приходилось искать ему самому. И они неизбежно отыскивались. Очень скоро Шульга погрузился в апатичное ожидание с единственным проблеском надежды — визитом к колдуну. Понимая, что если Степан не поможет, с болот ему лучше не возвращаться, Шульга все откладывал поход на потом. Несколько вечеров он провел за оттачиванием аргументов в пользу того, что ему, Шульге, нужно дать попробовать сбегать за падающими звездами еще раз. Потом ночью ему снова, как это уже однажды было, приснились душащие его руки: ощущение нехватки воздуха, расплющенного горла, раздавленного кадыка было физическим, осязаемым и все не отступало, когда он кричал, проснувшись. Ему казалось, что так и придет его смерть — как кошмар о смерти, превращающийся в реальность умирания и затем распадающийся под влиянием смерти как таковой. Распадающийся с тем, чтобы заменить собой сны, явь и все остальное. Выдвинулся на следующее же утро. Подойдя к болоту обнаружил, что тут опять все невообразимым образом поменялось: «утопленная» машина стояла практически сразу на выходе из леса к трясине, а к дому колдуна вела не просто ясно различимая тропа, а нечто вроде обильно поросшего травами старого шоссе. Он ни разу не оступился и даже не намочил ноги.
Степан встретил его уже вскипяченным чаем и репликой: «Ну наконец-то!» И вот теперь они пили чай, Шульга уговаривал его пустить в еще один трип за золотом, обещал, что не будет брать так много, что не станет его оставлять, что ляжет спать рядом, что сдохнет, но вынесет на себе, а колдун лишь посмеивался:
— Улетело твое золото!
Небо было сумрачным: мглистость и туманная дымка настолько шли болоту, настолько органично сочетались с запахом испарений и километрами стоячей вокруг воды, что совершенно не верилось, что тут бывает яркое солнце.
— Ты где дружков своих потерял? — сменил Степан тему.
— Хомяк слился. А Серого в морг увезли лечить. Он колтун состриг.
— Зачем же он колтун состриг?
— Не знал он, что это колтун! И что такое колтун не знал! Думал, просто солома в волосы попала.
— Странные вы люди! Интернетов понастроили, а о самом главном забыли.
Колдун взял топор и отрубил несколько поленец от лежащего рядом с огнем ствола.
— Так, может, вы бы вместо меня за золотом сходили? — умолял Шульга. — Я вам рабом буду! Мне просто ну очень деньги нужны!
— Я сам не могу. Оттого, что другим это показываю — сам не могу. В природе ведь все в балансе. Вода, огонь, тьма, свет. Что, думаешь, деньги, богатство — человек придумал? Такая же основа. Как вода, например. Как пища. И она в балансе быть должна. Можешь — бери. Даже когда не надо — бери. Пользуйся. Наслаждайся. Веселись. Кути. Не можешь — не бери. Не можешь, но очень надо — все равно не бери! Нельзя! Не твое это! У вас в городах потому все так через жопу, что баланс нарушен. Те, кто денег не заслуживает, кто пролетает вообще по всем конкурсам, как вы той ночью, он — почему-то миллиардер. Другой — вроде должен, вроде знает, сколько брать, где брать. Знает, что его и где его. Но — нищий. Сидит в офисе, из него эти черви соки пьют. А он на квартиру отдает съемную и на телефон, с которого его пьют. Ему бы сюда — он бы тут все за пару дней понял. А он — нет! В офисе сидит. Интернет строит. Отправляет что-то там, принимает. Жертвы жрут хищников. Слабые — сильных. И нажравшись, еще жрут, остановиться не могут. Не по природе это. Не по балансу.
— Степан. Ну очень надо, — твердил как заклинание Шульга. — Мне пути отсюда нет. Если не поможете — мне только топиться тут.
— Да я знаю. Я, думаешь, не знаю? — Колдун был задумчив. — Но только с неба на тебя уже не свалится. А если для покайфовать просто, — сварить могу.
Шульга жестом показал, что не в «покайфовать» дело.
— Думаю, как тебе помочь. И хочу помочь. Да тут все — опять от тебя зависит. Сможешь — твое. Не сможешь — не твое. Есть тут один клад заколдованный. Он очень старый. Он — с тех времен, когда тут короли жили. Вот там, где лес сейчас, город был. Столица. И там король. Трон, колдуны у него. И вот, король решил все, что было у него, припрятать. Это еще до немцев было. И до революции. Он тогда с колдунами договорился, они клад отнесли на болото, нашли островок, закопали. А сверху насыпали камней. Огромных валунов, со всех лесов и полей окрестных. А наверх, на камни, посадили дубок. Дуб рос, корни его в щели между камнями прорастали и скрепили их лучше, чем железобетон.
— Интересная легенда! И где этот дуб?
— Так вон, стоит, — улыбнулся Степан, показывая на дерево, накрывавшее кроной его хату. Оно было не выше, чем далекие буки, но ствол был очень толстым в обхвате.
Шульга встал и, зачарованный, медленно пошел к дубу.
— Не высокий, — прокомментировал он, всматриваясь в толстые, диаметром с человека, ветви.
— Это потому, что на камнях растет, — объяснил Степан. — Ты гляди! Видишь сосенку? — он ткнул пальцем на чахлое деревце, торчавшее за кустами в болоте. — Этой сосне — лет больше, чем тем двадцатиметровым, что возле буков растут. Маленькая потому, что ее болото выпивает, а те на относительной суши стоят. Видишь, у этой сосницы ветки часто-часто идут по стволу, а у тех — через метр-два? Оттого, что не растет она ввысь, вся в ветку уходит. А те сосны вверх тянутся, к солнышку. Так и с этим дубком. Он вроде маленький, а в обхвате — пять человек руки не сомкнет. Камни его вверх не пускают, так он вширь идет, стволом тяжелеет.
— Как он вообще на камнях вырос? Сосны на камнях — видел. А дубы — нет.
— Потому, что не простой он. Это не дуб — это оберег. Сюда и ученые приезжали. И чечены приходили с прибором. Очень у них пищало, говорили, что там пятно металла размером с танк. Хотели дуб срубить и толом все тут взорвать. Только я им объяснил, что от взрыва клад еще глубже в торф уйдет. Но они, правда, все равно хотели дуб срубить и толом все взорвать, ну так я их. Маленечко.
Колдун сделал неясный знак рукой, показывающий, что проблему с чеченами он решил. Шульге не захотелось выяснять, каким именно образом Степан избавил дуб от угрозы срубания.
