Елена Чижова - Терракотовая старуха
«Ладно, – я думаю, – еще поглядим... Порешаем наш общий вопросик. Посмотрим, кто кого?»
– А разве – нет? – я завожу свою партию. – Если помните, однажды я уже попробовала: взглянула, унизила, сокрушила. Не то чтобы зарыла, но уж, во всяком случае, покрыла тьмой... Спасла зверка, пойманного на месте преступления.
– Ну разве можно сравнивать! – они выпевают хором. Как слитную музыкальную фразу.
– Во-первых, тогда вы были виннером. А теперь, извините... – добрый следователь разводит руками.
– А во-вторых, – его коллега заканчивает мысль, – ваш Фридрих вынужден был пойти на попятный. Потому что надеялся использовать вас и дальше. И, наконец, в-третьих, – злой следователь подводит промежуточные итоги. – Согласитесь, когда вы работали на Фридриха, все-таки это была и ваша война.
Два следователя, сидящих в моих мозгах, предвкушают победу. Против них у меня нет разумных аргументов.
– А потом... Татьяна Андреевна. Нет-нет, – добрый следователь машет руками, – конечно, это личное...
Злой следователь пощелкивает пальцами:
– Личное... Не личное... Короче: его мать. Ваша бывшая подруга. Как ни крути, увела вашего мужика. Я уж, – он вздыхает деликатно, – молчу про ту историю, с вашим бывшим мужем...
– А вот это вас не касается, – я пресекаю решительно. В разговоре с ними я буду стоять до последнего. На ее стороне. – Уж с этим мы как-нибудь разберемся. Без вас.
– Ага, – добрый следователь кивает. – Без нас. Уже разобрались. Пятнадцать лет назад.
Я пропускаю мимо ушей. Что мне до их дешевых прихватов.
– Что касается моего любовника, не увела, а подобрала, – я слышу свой ясный голос. В разговорах с ними мне ясно все наперед.
– Ну, это – частности: подобрала, увела... Все равно вам было... неприятно, – злой следователь косится в сторону. – Ну, признайтесь. Вам же было противно? В то время, когда вы работали как проклятая, они, за вашей спиной...
– Еще бы не противно! – добрый следователь, сидящий в моих мозгах, отвечает за меня. – Вот мне уж точно было бы противно. Как говорится, на вашем месте...
– Если помните, к тому времени я уже его бросила. Прямо на исполкомовском дворе. Когда пересела в инопланетную машину. И заметьте: с тех пор больше не видела...
Злой следователь пожимает плечами, открывает папку, прошитую мертвыми нитками.
– Поглядим. Что у нас тут записано? Ага, – тычет пальцем. – Вот. Оперативная кличка: Кролик. Нынешний муж вашей подруги. Он же – ваш бывший любовник. Теперь имеет крутые связи.
– Сильная тема! – добрый следователь вертит головой восхищенно. – Бывший кролик, крышующий нынешних волков...
Завязки свисают безвольно, как потрепанные шнурки. Из папки сочится запах гнилого времени. Дух формалина, достоевско-ждановской жидкости, неведомый героям европейских романов. Этой же гнилью воняет и в наших мозгах.
– Ну уж – бывший! – я усмехаюсь. – Разве у вас бывают бывшие?
– А вот тут вы правы, – с последним тезисом он соглашается охотно. – Это ваша цивилизация рухнула. А наша, изволите видеть, уцелела. И именно по этой причине. Мы – не предатели, отрекающиеся от своего прошлого.
– Прошлое, настоящее, будущее, – злой следователь морщится. – В сущности, это только слова. За которыми нет никакого смысла. С философской точки зрения время – категория непрерывная. Кстати, с нашей тоже. Своим мы помогаем всегда. Впрочем, это так, к слову. Вот, – он выкладывает на стол бумагу, захватанную чужими пальцами. – Распишитесь, и – вы свободны.
– С каких это пор, – я обращаюсь высокомерно. Как если бы за моей спиной стояло достоинство, воспитанное классической русской литературой, – моя свобода зависит от вас?
– Предпочитаете, чтобы она зависела от денег? – он листает папку, путаясь в шнурках. – Чего-чего, а уж денег вам точно не хватит.
Они с коллегой переглядываются.
– Между прочим, это – ваши подлинные показания.
– Никаких показаний не было. Это все – выдумки.
– Выдумки? – он вскидывает глаза. В его глазах благородное возмущение. – Извольте, – он протягивает захватанную бумагу. – Прошу ознакомиться. С протоколом вашего предыдущего допроса.
Я читаю внимательно:
Вариант 1. Часть 1. А 3 .
Следователь: «А что вы скажете об этом: не убий, не укради?..»
Подследственная: «А это – не наш вопрос. Пусть спрашивают с тех, кто придет за нами».
– Иными словами, – злой следователь кивает в сторону кухни, – с них. Может быть, вы этого не заметили, но они уже пришли: дети, сидящие на вашей кухне.
Эти дети ничего не ответят. Чтобы отвечать, надо знать слова. Все, а не только те, на которые натаскивают.
Я осматриваю листок, повернув тыльной стороной. У меня есть собственный опыт, который я наработала у Фридриха. Так и есть: никакой не подлинник. Перевод с какого-то европейского языка: перевели, подогнали по строкам, чтобы никому не пришло и в голову. Прежде чем подписывать, пожамкали. Так, как это делали мы. Но сперва – они. Мы двигались за ними следом.
Внизу стоят свежие подписи.
– А это? – я интересуюсь вежливо. – Перевели на окне?
– Вот еще! – злой следователь бросает раздраженно. – Поверите, просто нет отбоя. От желающих поставить свою закорючку. Мы уж тут замучились: идут и идут...
Два великих портрета, отмененные новым временем, смотрят растерянно. Так, как они смотрели тогда. Только в тот раз между ними стояло лицо зверка, на котором ничего не проступало: ни осознания, ни раскаянья. Не лицо – пустыня. Наша проклятая пустыня.
В кабинете Фридриха было полно народа, но зверок, чуявший недоброе, смотрел на меня.
«А вы чего ждете? – Фридрих обернулся к охранникам, которых про себя я называла кусками мяса. – Начинайте сами. За это вам платят деньги».
«Давай, шевели мослами», – кусок мяса, стоявший справа, держал улику – черную тряпочную сумку.
Его напарник, стоявший слева, буркнул: «Топай, топай».
Втянув голову в плечи, зверок шел к дверям.
Звери, начавшие сами, двинулись след в след. В их глазах ничего не проступало: ни злобы, ни возмущения. Ничего личного. Просто цепь питания. В которой зверь стоит над зверком.
Два портрета, висевшие на Стене Классической Русской Литературы, смотрели вслед звериной процессии...
Я возвращаюсь в свое настоящее. К своим собеседникам. Теперь они снова похожи на пастырей: католического и православного. Дополняют друг друга, как два построчных перевода.
– В нашем Ордене нет подобных нелепостей. Никакого разорванного времени. Для нас – все едино.
– Ага, – его визави кивает. – Наше прошлое смыкается с нашим будущим через наше же настоящее...
Затаившись в родительском капище, я сижу смирно. Интересно, кто из них двоих – подделка? И с чего я взяла, будто Кролик с ними сотрудничал? А все они, наши чертовы фобии. Наш вечный советский винтаж...
Я прислушиваюсь. Конечно, мне это только кажется: в прихожей шелестят голоса. Как листки, вложенные в новые папки. В них нет и не может быть ни нашего опыта, ни наших обглоданных цитат. Наши дети начинают с нуля. Так, словно до них ничего не было.
– Ой, да она, наверно, легла, – Александра щебечет шепотом. – Да, да. Передам. Конечно. Давай. Ну, пока.
Дверной замок щелкает.
– Не спишь? – дочь заглядывает в комнату. Усаживается на маленький диванчик, на котором спала в детстве. – А знаешь, что он еще сказал? Тетя Яна тоже скучает. Витька говорит... Сам слышал. Иногда она с тобой разговаривает, – дочь смотрит победно. – Вслух.
Я отвожу глаза, стараясь не встретиться взглядом с портретами. Как будто меня уличили в чем-то постыдном. В том, что следует скрывать.
– Если тетя Яна... – мне трудно произнести это вслух. – Может, ты и права. Пятнадцать лет. Действительно, много времени. В общем, если она не против, я тоже...
Дочь обрывает меня восторженным дикарским выкриком: йес!
* * *В проверочном диктанте мой новый ученик допустил одну-единственную ошибку. Надо признать, меня это удивило: текст, извлеченный из загашника, был составлен не столько на правила, сколько на исключения.
– Ну, что ж... Для будущего абитуриента нефилологического вуза – очень впечатляющий результат.
На его месте любой другой бы обрадовался. Но Иван пожал плечами. Я почувствовала укол раздражения. Как тогда, на лестнице, когда он разглядывал меня с любопытством.
– Попробуем демонстрационные варианты? – я отложила красную ручку. – Начинайте с самого первого. Подряд.
Возможно, мне достался случай так называемой врожденной грамотности. При письме такие дети не допускают ошибок, но обычно не знают правил. Полагают, что им эти заморочки ни к чему.
Вариант 1. Часть 1.
А 1 , А 2 , А 3 ...
