Дуглас Кеннеди - Испытание правдой
Я накрыла ее руку ладонью:
— Не надо.
— Почему нет? Обожаю самобичевание. Более того, я в нем сильна. Мама всегда говорила, что моя самая большая проблема в том, что я слишком проницательна.
— Я бы сказала, что это достоинство.
— Да, только провоцирует ночные кошмары.
— У каждого из нас они случаются.
— Да, но у меня шесть ночей в неделю.
— А что в седьмую ночь происходит?
— Я накачиваюсь виски, и меня вырубает на целых восемь часов. Правда, утром просыпаюсь с тяжелейшим похмельем. Господи, да охота тебе это слушать? Не хватало еще превратиться в нытика. Сейчас прямо расплачусь от жалости к себе.
— Если вспомнить, что тебе пришлось выдержать…
— Нет, дорогая, повышенное внимание к себе не имеет никакого отношения к раку. Я связываю это с нехваткой никотина. Как ты думаешь, тебе удастся тайком пронести никотиновые пластыри, которые продают придуркам, решившим бросить курить?
— Мне почему-то кажется, что твоему онкологу эта идея не понравится.
— К черту доктора. Вся эта хирургия и химиотерапия, которая мне еще предстоит, всего лишь попытки спасти ситуацию. Эта зараза все равно добьет меня.
— Вчера ты говорила, что поборешься.
— Ну а сегодня я праздную торжество пессимизма. Знаешь, в этом есть что-то утешительное, когда чувствуешь, что обречена…
— Прекрати, — оборвала я ее, строго, как настоящая учительница. — У тебя не смертельная форма рака.
— Ты только что произнесла самый выдающийся оксюморон.
Вечером следующего дня мне пришлось вернуться в Мэн, но в понедельник, в полдень, я позвонила Марджи в госпиталь узнать результаты биопсии.
— Представляешь, они почти уверены в том, что рак не дал метастазы, — обрадовала она меня.
— Так это же потрясающая новость!
— Нет, на самом деле все плохо, хотя могло быть и хуже, и они должны провести еще с десяток тестов, чтобы окончательно убедиться в том, что метастазов нет. Короче, мне предстоит пройти курс химиотерапии, как только я очухаюсь после операции. И если ты сейчас скажешь мне, что все это обнадеживает, я повешу трубку, поняла?
Но, что бы ни говорила Марджи, новости обнадеживали. Дэн — дай Бог ему здоровья — попросил своего приятеля, хирурга-пульмонолога из Медицинского центра Мэна, позвонить онкологу Марджи в Нью-Йорк (оказывается, они вместе учились в Корнуэлле) и выведать конфиденциальную информацию о ее болезни (мне было необходимо знать прогнозы). Онколог заверил, что во время операции опухоль удалили полностью, и, хотя окончательные результаты тестов на метастазы еще не получены, врачи почти не сомневаются в том, что процесс удалось остановить. Но — о да, это пресловутое врачебное но — они не в состоянии полностью исключить метастазы, и предстоит провести еще кучу тестов на случай, если злокачественные клетки все-таки просочились в другие органы.
В следующие несколько недель Марджи прошла суровый курс всевозможных процедур, включая химиотерапию. Как она мне объяснила, химиотерапия заключалась в том, что полдня приходилось лежать в кресле, пока ей в руку по капле вливали яд.
Через неделю после первого курса химии я полетела проведать ее. Она вернулась домой, но договорилась со своей домработницей, что та будет готовить и ходить за продуктами, поскольку сама она была слишком слаба. У нее начали выпадать волосы, кожа приобрела желтоватый оттенок, и она жаловалась на сильные боли во всем теле.
— А в остальном я чувствую себя шикарно.
Поразительно, но она снова вернулась к работе. Ее домашняя постель была завалена клиентскими папками. Когда я вслух усомнилась в необходимости такого рвения, она сказала:
— Это я от нечего делать. Да и что еще есть в моей жизни, кроме работы?
Ее решимость бороться с болезнью вызывала восхищение. После успеха начального курса химии были сразу заказаны еще два. После этого она вернулась в офис, взяв лишь два дня выходных, чтобы прийти в себя после ужасающих побочных эффектов лечения. А месяц назад ей снова пришлось лечь на неделю в госпиталь на следующую хирургическую операцию — лобэктомию. Предстояло удалить рубцовую ткань в верхнем бронхе легкого, которая провоцировала жуткий кашель.
— Уверена, ты уже знаешь из утреннего репортажа Си-эн-эн, — сообщила мне Марджи по телефону через несколько дней после операции, — что мой нижний бронх оказался неповрежденным, и это означает, что нижнюю долю легкого мне удастся сохранить. Все это сильно смахивает на телеигру, ты не находишь? Очень жаль, что вы не выиграли наш суперприз — холодильник «Амана» со встроенным льдогенератором, зато мы оставляем вам нижнюю долю левого легкого!
Я расхохоталась. Но прежде чем я успела вставить слово, Марджи продолжила:
— Только не говори мне, как хорошо, что я сохранила чувство юмора. Я вовсе не нахожу это смешным, разве что иронизирую по поводу того, что начала курить в пятнадцать лет, думая, что это выглядит сексуально. Но уверена, каждый онколог слышал подобные пассажи от раковых лузеров, которые оплакивают тот день, когда потянулись за своим первым «Уинстоном» в надежде избавиться от неуверенности в себе и оказаться в чьей-нибудь постели. Как бы то ни было — и это самое чудовищное признание после тех медицинских пыток, что я пережила, — я по-прежнему готова убить за сигарету.
…«Немецкий реквием» заглушили радиопомехи. Дорога углубилась в Белые горы. Впереди показался строгий мрачный силуэт горы Вашингтон, и я вспомнила, как однажды карабкалась на нее с Дэном после экзаменов в… господи, неужели в 1970 году? Это была его идея — отправиться в поход. В самом начале подъема я постоянно ныла, с трудом взбираясь по крутому лесистому склону. Но вскоре, лишь только я собралась озвучить идею вернуться на базу, мы обогнули скалу, лес расступился, и перед нами открылось изумительной красоты ущелье. Оно было в форме чаши и подернуто тонким облаком. В самом сердце поблескивал небольшой ледник. Справа тянулась незаснеженная каменистая тропа. А над ней — поле из валунов, которое простиралось до самого пика высотой в 6288 футов. При виде этого ущелья меня охватил страх. Страх, смешанный с эйфорией, — еще бы, часто ли в жизни выпадает шанс совершить восхождение на гору? Дэн, должно быть, прочитал мои мысли, потому что сказал:
— Не бойся, ты дойдешь.
Мы все-таки покорили вершину, даже несмотря на то, что где-то на полпути на нас обрушился камнепад, а порывистый ветер угрожал сбить с ног. В какой-то момент я оступилась и чудом избежала смертельного падения с высоты трехсот футов. Спасли меня инстинкт и везение. Я успела ухватиться за хлипкий каменный выступ, оказавшийся под левой рукой. Если бы он обрушился под тяжестью моего веса, меня бы уж точно понесло вниз. Но камень устоял и спас мне жизнь.
Весь этот инцидент длился секунд пять, не больше — неосторожный шаг, момент паники, судорожные поиски опоры, ощущение холодного камня под рукой. Дэн был далеко впереди и ничего не видел. Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя, после чего я продолжила подъем. Когда я нагнала его минут через пятнадцать и он спросил, как дела, я рассказала, что со мной приключилось:
— Я оступилась и едва не слетела вниз… а так ничего, все в порядке.
— Хорошо. Теперь ступай осторожно, договорились?
Ступай осторожно. Чем не девиз моей жизни? Если не считать парочки эпизодов, я именно так и жила. И если в истории с Тоби Джадсоном роковую роль сыграло мгновение, когда я позволила глупым романтическим иллюзиям завладеть мной, инцидент на горе Вашингтон был всего лишь невезением, которое могло оказаться фатальным, если бы инстинкт самосохранения не взял верх. И я почему-то верю, что, какой бы тяжелой ни была жизнь, большинству из нас не хочется с ней расставаться. Потому я и схватилась за тот спасительный камень. И Марджи геройски сражается с раком, который, возможно, и спровоцировала сама, но полна решимости уничтожить врага, прежде чем он уничтожит ее. Или моя мама…
Я приближалась к границе штата Вермонт. Снега здесь было куда меньше, а скалистые горы сменились пологими холмами. Мой родной штат не может похвастаться величественными альпийскими пейзажами Нью-Гемпшира или изрезанной береговой линией Мэна. От его живописных просторов веет покоем, и эта безмятежность всегда умиротворяла меня, напоминая о том, что я дома.
Я настроила магнитолу на волну местной радиостанции. Шла трансляция ток-шоу о семейных ссорах на почве политики, обсуждали и глубокие конфликты между родителями-радикалами шестидесятых и их консервативными детьми.
А как насчет внуков? — подумала я, вспомнив, как мой отец однажды приехал на уик-энд в Бостон и пригласил свою внучку на ужин, а она настояла на том, чтобы оплатить счет. И когда джентльмен старой закалки вежливо напомнил ей, что платить за ужин положено мужчине, она сказала:
