В. Коваленко - Внук кавалергарда
И тут пошло и поехало не хуже, чем на конвейере.
На Витьку Брылева снизошло творческое вдохновение. Наловчился он из толстой резины всякие художественные фиговины создавать. Там бабу с шикарной грудью или козла с витыми рогами. Но такое творчество большим спросом не пользовалось. Так один-двое возьмут для собственного интереса, поставят магар, и баста.
И тогда Брылев перешел на более внушительные вещи. Так сказать, даже солидные и очень народу необходимые.
Кастелянше вырезал для пометки общаговского белья штамп «Мужское общежитие». За такое творчество получил в благодарность новое одеяло и подушку со свежей ватой.
С того дня с сорочьего языка кастелянши заказов повалило тьма-тьмущая.
Одному горемыке, тунеядцу такую печать в трудовую сварганил, комар носа не подточит.
Тунеядец от радости, Брылев от гордости два дня в кабаке гудели за золотые руки Брыля.
Потом еще не раз резал и печати, и штампы для разных заказчиков. Всех не упомнишь.
И вот как-то раз под вечер сидит в своей общаговской комнатушке и вдохновенно колупается в монолитном резиновом каблуке, вырезая печать для удостоверения водителя трактора. И тут без стука вваливается воспиталка, такая из себя желтушечная, гундящая финтифлюшка. Плюхнулась мосластым телом на кровать, закинула ножку на ножку, так что стало видно розовые панталоны, и просипела, закуривая Витькин «Интер». Вообще у нее привычка такая была — кругом без стука и все без спроса.
— Слушай, Брылик, изобрази мне печать, «Личная библиотека» такой-то, а вместо герба Советского Союза мой несравненный профиль. И поджав губы капризной гузкой, кокетливо повернула взлохмаченную рыжую го лову.
Витька фыркнул, лупу из глаза на пол уронив, и чуть не ляпнул: «Крокодилов не изображаем!» Да вовремя язык прикусил. Знал, баба злопамятная и, как кобра, мстительная.
— В долгу не останусь, — завинчивая окурок в горшок с цветком, игриво подмигнула она. — Подругу скину, шик-модерн, первой свежести, а сверху полкило водяры, годится? — и пошла, виляя задом. У дверей обернулась и снова подмигнула.
— Я такой Герасим, что на все согласен, — ответно подмигнул он.
Витьке поразительно не везло на смазливых девок. И не потому, что был из себя ни богу свечка, ни черту кочерга. Нет, был он обыкновенным парнем. Просто не везло и все тут.
Выходя, приблатненная чучундра свои координаты бросила:
— Вторая женская общага, комната номер шестьсот шестьдесят восемь, мы с твоей лапушкой вместях ютимся, — и хлобыстнула дверью.
— Шалава, — брезгливо выбрасывая из горшка окурок в форточку, обозленно процедил сквозь зубы Брылев, — и ведь какой-то идиот назначил эту лахудру воспитателем, тьфу ты, — плюнул он в сердцах на пол и пошел мыть руки.
Печать такого содержания для Витьки — дело плевое. На следующий день она была готова. По завершении творческой работы надел толком не ношенный костюм, фетровую шляпу для солидности и отправился по адресу. Предварительно закупив бутылку коньяка и коробку конфет, не надеясь на щедрость воспиталки. К тому же он шел знакомиться с Лапушкой, а значит, все должно быть на уровне.
По дороге повстречалась соседка по общаговскому коридору, простенькая, миленькая девчушка. Она всегда помогала Брылеву, то картошкой выручит, а то и сама сготовит ему. Отзывчивая, хорошая девчушка. Да и на лицо приятная, не крокодил какой-то. Витька и относился к ней, как к сестре. Хотя ни родителей, ни сестер у него никогда не было. Вырос он в детдоме. И всей родней у него была вот только соседка по имени Лида да котенок по кличке Барсик.
— Ты куда отправился? — спросила она, останавливаясь и перехватывая хозяйственную сумку в другую руку.
— А куда казак ходит, — хохотнул он, сбивая на затылок ухарски шляпу, — по лебедям, токмо по лебедям.
— Баламут ты, — урезонила она, поправляя косынку. — Цветов бы купил, если на свидание идешь, — посоветовала тусклым голосом Лида и, покачав головой, пошла к своему общежитию.
— Цветов! А хрен со смаком не надо? — покривился Брыль, заходя во вторую общагу. Там долго объяснял вахтерше, что он пришел к воспитателю их общежития Моргамовой Лиле. Вахтерша, подслеповато щурясь, долго тыкала пальцем в книгу поименно проживающих и в конце концов нашла нужную фамилию.
— А я ее знаю, — расплывшись в лучезарной улыбке, сообщила она Витьке и отправила его на шестой этаж.
— Но никакой пьянки! — крикнула она ему в спину.
Витька, на лифт чихая, на шестой этаж горным козлом влетел. Идя сумрачным коридором и всматриваясь в едва приметные номера комнат, ощущал в груди холодок тревожный. Глянул мельком, вроде бы комната шестьсот шестьдесят восемь, толкнул дверь, не задумываясь, и ослеп. По совести говоря, свет не самый худший из способов ослепления, имеется тьма других, которых и врагу не пожелаешь. Но Брыль ослеп. Ослепленный неземной красотой девушки, он застыл на пороге в позе ошалелого странника.
Такую раз увидишь, и всю жизнь ее помнить будешь. Не девушка была, а сплошной восторг.
— Вам кого? — вставая с кресла с книгой в руке, без удивления спросила она, — та, что красотой своей была ярче, намного ярче дозволенного Богом. А у дьявола мера своя.
— А-а, мы-мы-мы… — вспомнил оцепеневший Брыль некоторые буквы алфавита, но еще было непонятно, какого языка, робкий от своего неверия.
— Вы дверью ошиблись? — высказала она свою догадку.
Брыль возмущенно вспотел от такого ненормального вопроса.
— Это тебе, — кладя на стоявший у двери стол коробку конфет, осевшим голосом сказал он и украдкой вытер о штанину липкую от пота ладонь.
— Благодарю вас, но никак не могу вспомнить, где и когда мы перешли на «ты»? — в прежнем, мягком тоне, но озадаченно поинтересовалась она.
— А на «вы» у нас только выродки да выб… — попытался пошутить он, но тут же по ее лицу понял, что сморозил очередную глупость.
Он ненавидел себя за свою дохлую неловкость, за скукоженность, пытался убедить себя, что перед ним простая русская девка со всеми вытекающими из этого последствиями. И чем больше он убеждал себя в этом, тем больше делал глупостей.
— Что, будем, как в Англии, ждать, когда нас представят друг другу? Меня обещала познакомить с тобой твоя соседка, так будем ждать ее? А может, лучше выпьем за русский, лучший вариант знакомства, и поставил на стол бутылку.
— Какая соседка? — недоуменно удивилась она и ищущим взглядом пробежала по комнате, поправляя волнистые русые волосы, ниспадающие на плечи.
Витька и сам уже понял, что он попал не в комнату воспиталки Моргамовой, и виной всему была его невнимательность, он, ошалелый, перепутал нумерацию комнат. Но отступать было некуда. Не забирать же со стола бутылку коньяка и коробку конфет и, как оплеванному, идти на поиск Моргамовой.
— Что, мне вахтершу пригласить, чтоб вас выпроводили? — спросила она, глядя на его понурое лицо.
— Да хоть самого директора завода. Нас с пятого цеха хоть кто уважает, кругом в почете, — рисанулся он секретным военным цехом, зная о его серьезной значимости у населения города. Открывая бутылку, продолжал откровенно выпендриваться перед красавицей.
Она сняла золотистые очки и обожгла Брыля голубизной своих глаз.
— Так вы работаете в пятом цеху и что же вы там делаете? — поинтересовалась она каким-то вкрадчивым голоском и пододвинула стаканы.
Он не должен был говорить о назначении цехов, это была военная тайна. Тайна, которую знал весь город… Но голубые глаза девушки звали его на откровенность. И он посыпал откровенностью. Все о работе своего цеха и о конечной продукции завода. Он даже представить себе не мог, что в нем зарыт такой талант рассказчика. И вчистую забыв о подписке, он выложил все, что знал про завод. А знал он о работе и конечной продукции всех цехов немало. Вот его и поперло на откровенность.
После выпитого стакана за «знакомство» его понесло на объяснение, как он сюда попал, то есть в ее комнату.
— Ну, Лилька Моргамова попросила печать ей сварганить, приходи, говорит, ко мне в общагу, водярой угощу, с соседкой познакомишься. Ну, вот я и пришел, да, чуть не забыл, — он вытащил и положил на стол печать «Личная библиотека Моргамовой». — Передай, когда придет, всех делов-то было раз плюнуть.
С затаенной гордостью рисовался он перед голубоглазой. Мол, смотри, кто перед тобой, «ювелир», а не слизняк из колхоза.
Незнакомка достала из кармана халата очки и стала тщательно рассматривать продукцию Брыля, ни слова не говоря.
Витьке стало обидно за ее гнетущее молчание и он, плеснув себе еще в стакан, принялся горячо рассказывать ей, кому и что он создавал. С его слов выходило, что он непревзойденный мастер по подделке документов. Она молча слушала, думая о чем-то своем.
Когда создавшаяся неловкая тишина дошла до предела, Брыль не выдержал и выпил один, но с обязательным тостом:
