Лия Флеминг - Забытые письма
– Трава не всегда зеленее за чужим забором, доченька. Подумай об этом. Я-то управлюсь сама. Тот господин, выкупивший кузницу, платит мне небольшую ренту, так что я продержусь. А ты отправляйся в свои путешествия, только не забывай присылать мне открыточки. Буду знать, что с тобой все хорошо, этого мне и довольно, – слукавила она, стараясь, чтобы Сельма не заметила слезы в ее глазах. – Наверное, тебе уйму дел надо переделать перед отъездом?
– О, еще как! Разные бумаги, паспорт. Мне надо забрать свидетельство о рождении, и нужно рекомендательное письмо с фотографией. Я подумала, доктор Макензи или мистер Бест могли бы подписать его. Нужно что-то серьезное. – Помолчав, она добавила: – Тетя Рут мне рассказала о Гае Кантрелле. Почему ты мне ничего не сообщила?
– Я подумала, лучше тебе не знать. А потом твой отец заболел, я и позабыла…
– А брат его вернулся домой? – перебила ее Сельма.
– О нем уже несколько лет ничего не слышно. Говорят, у них в Ватерлоо-хаусе произошла большая размолвка. А вот леди Хестер уже не такая высокомерная, как прежде.
– Это она разлучила нас с Гаем, мешала нам как только могла, – горько отозвалась Сельма. – Поделом ей!
– Может, оно и к лучшему вышло. Только вот, скажу я тебе, именно она, леди Хестер, подбрасывала Эйсе работу, когда других заказов не было. Я благодарна ей за это, и ты тоже должна испытывать благодарность. Она теперь живет одна, как и я.
– Ты точно справишься без меня? – спросила Сельма, придвигаясь поближе к матери. – Может быть, все-таки расскажешь, что тогда случилось? Отчего вся деревня ополчилась против нас?
– Это давняя история, все уже быльем поросло. Меня приглашают за лежачими ухаживать, умерших обрядить. Тут заказ, там заказ – управлюсь. Но обещай, что будешь исправно писать, иначе я стану беспокоиться!
– Обещаю, честное слово! Ты первой будешь узнавать все мои новости! – Сельма подскочила. – Я хочу теперь пойти к папе. Хочу все ему рассказать тоже. Если ты не против, я пойду одна.
Эсси сидела, бессмысленно глядя на огонь, не в силах вымолвить ни слова. Сердце ее переполняли разные чувства. Один за другим все близкие оставили ее. Когда Сельма в Брэдфорде – это одно, а когда за океаном – совсем другое. Но ее не остановить. Эсси прочла знакомое выражение решимости в ее глазах. Глаза-то у нее точно в отца – угольки горящие. Так она на него походит…
«Твои дети даются тебе лишь на время, – говорила ей как-то мать, – а потом они должны идти своим путем».
Эсси никогда не уезжала далеко от родного очага, но на минуту даже позавидовала тем возможностям, которые открылись перед Сельмой.
– Отпусти ее… Настанет день, и она найдет путь к себе. Весь порядок вещей выправится.
Кто это? Откуда прозвучали слова?
– Эйса, это ты? – Она обернулась, почти уверенная, что сейчас увидит его в дверном проеме, черные глаза так и вспыхивают. Дверь в самом деле была приоткрыта, но на пороге никого не было. И все же она чувствовала его присутствие так, словно он сидел подле нее. Ну как ей уехать отсюда, когда его душа приходит к ней здесь? Сквозь слезы она улыбнулась: – Спасибо, любовь моя, мне нужны были твои слова.
На кладбище по ту сторону площади они лежат теперь рядом. Я никогда больше не видела маму в добром самочувствии. Только когда у меня появился собственный ребенок, я поняла, какой дар она принесла мне в ту драгоценную неделю, что я провела тогда с ней.
Мы не думаем, пока молоды. Видим вокруг себя только свой мир. Не думаем, кого мы раним своими нечуткими поступками.
Я оставила родную мать, поехав за чужим ребенком. Мне хотелось приключений, путешествий, хотелось оставить в прошлом весь груз тягостных воспоминаний. Я не подумала тогда, что заставляю ее чувствовать себя брошенной, что она теряет меня так же, как уже потеряла остальных. Мне просто хотелось уехать.
Она позволила мне уехать без слова упрека, потому что любила меня и просто хотела, чтобы я была счастлива. Позволила мне уехать, чтобы я смогла обрести свободу стать самой собой. Она оберегала меня от призраков, нависших над нашим домом, спрятала от меня свое горе, одиночество и боль. Я тогда ничего не увидела, кроме обычных слез, столь привычных при расставании, и не думала о том, что, быть может, никогда больше не увижу ее здоровой и сильной.
Все тайны нашей семьи оставались надежно укрыты от меня. Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас, оставила ли бы я когда-нибудь Вест-Шарлэнд? Жизнь моя могла стать совсем иной, и никогда не появились бы на свет все те дети и внуки, сидящие теперь рядом со мной.
Кто-то говорит: что суждено, того не миновать, оно будет кружить вокруг тебя, пока не настигнет и не свернется умиротворенным клубком. Что ж, теперь я возвращаюсь туда, с чего начала, и наконец воспоминания об этом приносят мне успокоение.
Глава 16
1920
Когда война закончилась, Гай подписал контракт еще на один срок. Ему совсем не хотелось возвращаться в Англию. Что ждет его там? Обман или расследование? Единственной ниточкой, которая связывала его с домом, остался доктор Мак, писавший ему забавные письма и сообщавший обо всех деревенских новостях. За эти годы они стали настоящими друзьями, и его письма с коротенькими смешными историями напоминали теперь Гаю о Сельме. Из этих-то писем он и узнал, что у нее умер отец и что на месте кузницы теперь автогараж. Что Сельма живет в Брэдфорде и не собирается возвращаться обратно. Что его собственная мать активно участвует в работе какого-то комитета и на здоровье пока особенно не жалуется. Не пора ли отправить ей открытку, намекал Мак, напоминая Гаю о заповеди «забудь и прости».
Вот уж этого не дождешься, ищи дурака! Нет, не хочет он никаких напоминаний о доме. Он по уши погрузился в новую профессию, разъезжая на пассажирских судах по всему миру. Черная работа на палубе давно в прошлом. Он научился клеить хорошеньких девушек, хлестать спиртное и не пьянеть, сорить деньгами в портах Запада и Востока. Никому он ничего не должен, ни от кого не зависит, и его это вполне устраивает.
Письма ему обычно приходили в Бостон. В тот раз они доставили в порт корабль с ранеными американскими солдатами, которые были слишком слабы, чтобы возвращаться домой. Кто-то побывал в плену, кто-то не оправился после контузии. Это была одна из самых печальных поездок, и он много времени проводил с пассажирами, которых переносили на палубу подышать свежим воздухом. За время рейса «Регины» нескольких похоронили прямо в море. Как же горько оказаться так близко от родного берега, но так и не увидеть дома! Как жестоко! Особенно поразил его один солдат-пехотинец из Пенсильвании – весь израненный, этот солдат, его звали Зак, отчаянно пытался справиться с осложнениями, но все же инфекция распространилась по всему телу.
– Я должен вернуться домой, должен помириться с родными, – прошептал он. – Они же ничего не знают, почти ничего. Я сбежал. А они противники насилия, простые менониты. Я и сам был таким, пока не стал солдатом. А теперь поздно, мне не добраться…
– Тш-ш, тихо, тихо, – остановил его Гай.
– Нет-нет, я чувствую кожей, всеми костями, что умираю, но я должен уйти с миром. Вы не могли бы найти бумагу и записать мое письмо?
– Конечно, – кивнул Гай, делавший это так много раз за последние годы. Но синева, обрамившая губы Зака, подсказывала ему, что он должен особенно торопиться.
«Пассажирское судно «Регина».
Родные мои.
Мы с вами не больно-то переписывались, но теперь вот один добрый приятель запишет и передаст вам мои последние мысли. Вы были правы, как и всегда: война – это страшное и бессмысленное занятие. К концу войны во Франции остались лишь следы огромных потерь, разрушенные дома, выжженные поля и печальные обрывки сломанных жизней. Война наконец прекратилась, и я надеюсь, никогда больше не повторится. Мы сражались, чтобы убивать, калечить и разрушать; все это против вашей веры.
Кто-то из нас доберется до дому, до своих родных. Но не я, я уже не смогу увидеться с вами.
Простите, что пошел против вас. Я должен был послушаться папу и следовать Наставлению, как он велел, но мне так хотелось увидеть старый мир. Что ж, я его увидел… Написать домой даже особенно не о чем, вот разве что о доброте, которую встречаешь от посторонних людей.
Я не хочу уходить в мир иной, переходить к вечной жизни, тревожась, что мы с вами в ссоре. Я познал вкус жизни, вкус свободы, и от него теперь горчит во рту. Папа, позволь мне в смерти получить то, чем пренебрег я при жизни, – твое благословение.
