Сергей Алексеев - Игры с хищником
– А ты красавец, Сережа! – оценила она. – На портретах совсем другой, лощеный какой-то. На самом-то деле видно породу!
Только приглядевшись, он узрел явную схожесть этой женщины с Антониной.
– Посадил всех и радуешься, внучок? – продолжала она насмешливо. – Или тебя лучше зятьком называть?
Стало ясно, кто с комсомольским задором верховодил в семье Махоркиных и кто захотел выдать замуж Антонину за Сергея Борисовича.
– Рано ты успокоился. Мы с твоим дедом еще остались! А пока мы на воле, не будет тебе покоя. Сади и нас!
– Не понимаю, зачем вы это устроили? – спросил он. – Я бы женился на Антонине, и все бы образовалось само собой.
– Женился бы? Как раз!.. Приехал бы свататься и узнал, что родня.
– Как бы я узнал?
Евдокия Махоркина тяжко вздохнула.
– Да Сыч бы и сказал.
На какой-то миг он смутился и спросил:
– Какой... Сыч?
– Дед твой!.. Из ума выжил, все к тебе рвется, чтоб помог свою фамилию вернуть. Не хочет Махоркиным помирать... А узнал бы, так и не женился. Ведь не женился бы, а?
– Нет, – признался Сергей Борисович. – Нельзя же начинать жизнь с обмана?
– Да это все Никита, – как-то обреченно пожаловалась Евдокия. – Говорила, не ходи, втихую все сделаем. Когда женится на Антонине, тогда и скажем. А деда спрячем, чтоб не болтал... Так нет, поперся. Старый сельсовет ему понравился!.. И ты тоже, внучок, хорош. Никого не пожалел, сычиная порода, ничего не испугался, всех за решетку!..
– Их арестовали за преступления.
– Какие там преступления?.. За вино, что ли? Так мы его по-своему делаем, ни зерна, ни патоки не воруем, как другие. И аппарата у нас сроду не бывало!
– А где же вы берете химикаты? Откуда у вас технология?
Евдокия отшатнулась, замахала рукой:
– Да что ты, батюшка! Какая технология? – Огляделась. – Сказала бы тебе, из каких химикатов...
– Но ведь из чего-то гоните?
– Из воды! – засмеялась она. – Из колодезной!
– Совести у вас нет.
– Зато у тебя ее много! Посадил всю родню и доволен? Раньше нас даже милиция понимала и не трогала. Приехал, всех закрыл и думаешь, никто не знает, за что? Наблудил и сейчас свою задницу прикрываешь?
– Сразу бы сказали Антонине, что мы родня, этого бы не случилось.
– Давай миром разойдемся, – вдруг предложила Евдокия. – По-родственному. Пускай ребятам дадут условно, а мы тебя трогать не будем. Это я обещаю. Сыч-то пока не знает, где его дети, а узнает, что ты их в тюрьму упек, и тебе и мне худо будет.
Поверить в ее обещания было трудно, однако другого выхода тогда Сергей Борисович не видел и, вспомнив советы Бажана, согласился на мировую.
Махоркиных продержали в тюрьме до суда, после чего назначили условное наказание и отпустили. Вероятно, Евдокия слово свое держала – никто из них на глаза не показывался, жалоб не писал и вообще никак не проявлялся. Однако Сергей Борисович не мог отделаться от навязчивой мысли, что все равно это так мирно не закончится и обязательно чем-нибудь отрыгнется, поэтому жил неспокойно, с ожиданием какого-нибудь подвоха.
И предчувствие не обмануло.
У матери в Ельне он бывал редко и тут, когда однажды приехал, застал ее озабоченной и встревоженной. Сколько помнил, она всегда жила с этими чувствами, пожалуй, с тех пор, как получила похоронку на отца, – словно все время ждала еще какой-то беды. Она никогда не спрашивала о работе, почему-то не гордилась его успехами, как другие матери, а иногда, напротив, будто бы стыдилась, что сын – главный в области начальник.
И на сей раз она при встрече ничего не сказала, но когда Сергей Борисович лег спать, присела в изголовье, как возле больного, ссутулилась.
– Неладное творится, Сережка, – проговорила мягко и горестно. – Худое люди говорят про тебя, стыдно на глаза показываться.
Он ощутил толчок, словно от ударной волны, и, вмиг предугадав, что произошло, чуть приподнялся и замер: Евдокия Махоркина не сдержала обещаний, распустила слухи...
Поэтому не сразу спросил:
– И что же говорят?
– Будто ты с одной девкой с Выселок связался, Антониной Махоркиной. Брюхо ей сделал, а потом испугался и всех в тюрьму закрыл...
– Брюхо?..
– Ага, значит, не зря говорят. Знаешь ты Антонину...
– Это неправда. Сплетни, мама!
– Я тоже так подумала... Ну и поехала на Выселки узнать, что да как.
– Зачем?!
– Да скрытный ты, сынок, все от меня таишь. С Ольгой разошелся – слова не сказал, от людей узнала. Раньше скрывал и сейчас все молчишь, с кем живешь, как... Верно оказалось, не сплетни: Антонина Махоркина и в тюрьме посидела, и мальчика родила, Федором назвала и тебя отцом записала. В нашем ЗАГСе-то сначала не догадались, метрики выправили, а хватились, так поздно, Антонина переписать не соглашается... – Она чуть распрямилась. – Глянуть захотелось на внука. Подходить уж не стала, а издали-то посмотрела. Маленький еще совсем, но уже сидит, смотрит по сторонам, глазенки круглые – истинный сычик...
У Сергея Борисовича в груди зажгло и левая рука онемела так, что от движения пальцев разливалась боль. А мать еще ниже голову склонила и говорит:
– Да и не в том беда, сынок... Поглядела я, кто в няньках-то у малыша, и узнала – Виктория Маркс, комсомольским секретарем до войны была. Она ведь, бесстыжая, и отца твоего хотела соблазнить, когда он парторгом работал, терлась возле него. А когда дед твой на мельницу жить ушел, к нему и прибилась. Потом и вовсе куда-то убежали. А вернулись уже Махоркины, я и в толк не взяла, кто такие. И в голову не пришло, да и на Выселках-то не бываю... Выходит, Антонина – тетка тебе, раз Сыча дочь. Ты не бойся, сынок, я одна об этом знаю и молчать буду. Но ведь это беда, коли у нее ребенок от тебя...
Он встал и, стиснув зубы, стал одеваться.
– Ты куда? – спросила мать.
– Не волнуйся, мама. Тоже хочу взглянуть...
– Значит, правда...
К матери он приезжал без водителя, поэтому сел за руль и двинул в сторону Выселок.
Он не бывал там с тех самых пор, когда неудачно сходил за самогоном, поэтому где живут Махоркины, представлял смутно, однако нашел скоро: первый попавшийся мужик с бутылкой в руке показал на приземистую избушку, явно переделанную из амбара. Сергей Борисович бросил машину на дальних подступах и осторожно приблизился к дому: несмотря на поздний час, там горел свет – вероятно, как и в старые времена, шла торговля самогоном. Невзирая ни на что!
Он вдруг подумал, что жизнь на родине никак не меняется, и в этой стабильности было ощущение какой-то независимой, самостоятельной вечности, существующей вне времени и власти.
Сергей Борисович потоптался на вросшем крыльце, постучал в незапертую дверь. И тот час услышал незнакомый голос:
– Да заходи, чего стучишь?
Сеней у дома не было, и он вошел сразу же в избу, разгороженную войлочными дерюгами. За дверью поджидала девушка в спортивном костюме, которая при виде гостя отпрянула и вжалась в кошмяную стенку – узнала...
