Виталий Безруков - Есенин
— Ирма! Ты думаешь, я не поняла, что пила воду с лекарством? — спокойно сказала Дункан, когда за Шнейдером закрылась дверь. — Подай настоящее шампанское. — Она вытерла слезы, встала, подошла к зеркалу, на котором наискосок краснела надпись: «I love Ezenin!» Глядя на свое отражение, она пальцем нежно провела по буквам.
— Сейчас придет Езенин! — Лицо ее озарила счастливая улыбка. — Я чувствую, он рядом!
«Прав Шнейдер, — подумала Ирма. — Она, кажется, и впрямь свихнулась от любви», — но возражать не стала. Принесла бутылку шампанского и поставила на столик рядом с бокалами.
— Мне можно уйти?
Айседора кивнула в ответ.
Ирма распахнула дверь спальной и лицом к лицу столкнулась с Есениным. От неожиданности она закричала, будто увидела привидение, и отшатнулась, повалившись в кресло.
— Ты чего, Ирма? Чего испугалась, дура?! Это же я, Есенин. — Есенин пьяно ухмылялся, стоя в дверях. Пальто на нем было расстегнуто, под ним виднелась порванная рубашка. Шляпа чудом держалась на затылке, из ссадины на лице сочилась кровь.
— Есенин! Серьеженька! — бросилась к нему в объятия Дункан.
Услышав, как истошно завопила Ирма, бегом вернулся Шнейдер, но, увидев Есенина, обрадованно воскликнул:
— Сергей Александрович! Дорогой вы наш! Какими судьбами? Мы вас по всей Москве разыскивали! — залебезил он заискивающе. — Что с вами? Где вы были?
— Потом! Все потом! — отмахнулся Есенин.
А Дункан повисла у него на шее, зажмурив глаза от счастья. Она стонала, скулила, как преданная собачонка при виде своего вернувшегося хозяина, своего повелителя.
— Айседора! Я так скучал без тебя! — страстно целовал ее Есенин. Не обращая внимания на Шнейдера и Ирму, он скинул на пол свое пальто и, подняв Дункан на руки, положил на кровать.
Сквозь полупрозрачный пеньюар он ласкал ее груди, бедра, а Дункан с нетерпением стала расстегивать его рубашку, помогая Есенину раздеться.
Завороженные такой откровенной страстью, Ирма со Шнейдером стояли и глядели, не смея шелохнуться, чтобы не нарушить это великолепное безумство. Когда на пол со стуком упали ботинки Есенина и он стащил с себя брюки, Ирма отвернулась, не в силах больше глядеть. В ней тоже проснулось желание. Сейчас она завидовала Айседоре, завидовала ее свободе в любви. Она не выдержала и, ни слова не говоря, взяла Шнейдера за руку и требовательно повела за собой в другую комнату.
Спустя какое-то время утомленная и счастливая Дункан лежала рядом с Есениным, любуясь его крепким молодым телом. Она заметила ссадину у него на лбу.
— О, my God! Кто это тебя, Серьеженька?
— Да это я в турне по Кавказу с Мариенгофом съездил, стихи читал, — бросил он небрежно. — Как меня принимали, Изадора! У-у-у! Как тебя! Веришь? Орали «Браво!» так, что оглохнуть можно! «Браво, Есенин! Браво!»
— Браво! Браво, Езенин! Лублу! — подхватила Дункан, хлопая в ладоши. Она снова обняла Есенина и стала ласкать, но он отстранил ее и, подняв с пола штаны, стал одеваться.
Хотел было надеть и рубаху, но махнул рукой и, пошатываясь, подошел к пальто, которое так и валялось у двери.
Есенин порылся в карманах.
— Вот! — с гордостью произнес он, доставая невзрачную книжку. — Издание моих стихов! «Пугачев»! — нежно погладил он обложку и вдруг с яростью швырнул книгу на пол.
— Бумага паршивая, зато стихи гениальные! Я утер им нос, — погрозил он кому-то кулаком. — Давай обмоем «Пугачева», Изадора!
Есенин открыл шампанское и налил в бокалы, подал один Дункан и уселся рядом. Даже не чокнувшись с ней, он жадно, большими глотками выпил и опять налил себе до краев.
— Что ни напишу: «Есенин все невпопад, все не вовремя! У нас идет строительство железных дорог, а он: «Трубит, трубит погибельный рог»», — картавил он, явно подражая голосу Ленина. — С лысиной как поднос! Твою мать! — Он опять отхлебнул из бокала. — В газетах кричат: «Есенин вокруг себя ничего не видит! Не видит нашей революционной современности!» Это я-то не вижу! Не вижу, как деревня гибнет?!! — Он вскочил с кровати и зашагал по комнате, шлепая босыми ногами. — Я не вижу, что кругом полно нищих? Беспризорников?! Дохлые лошади валяются?! Голод кругом?! Жрать людям нечего?! — Из глаз его брызнули слезы. — Россия гибнет… — Он остановился, безнадежно махнул рукой: — А-а-а! — Вытер ладонью слезы и посмотрел на Дункан, которая ничего не поняла из всего, что говорил Есенин, а только чувствовала, что ему плохо. И тоже плакала за компанию вместе с ним. Это было так трогательно, что Есенин благодарно улыбнулся.
— А ты нам эллинскую культуру прививаешь, — засмеялся он, — с дунканятами в хитонах порхаешь, Изадурочка ты моя! — Он рывком поднял ее за руку с кровати и, обняв, подвел зеркалу. Рядом с ее надписью «I love Ezenin» той же помадой приписал: «Я люблю Изадору» и расписался: «С. Есенин».
— Ай лав Изадора, — перевел он и поцеловал танцовщицу долгим страстным поцелуем, а потом они хохоча повалились на кровать.
— I love Ezenin! — уселась она на него «верхом». — Я спасу тебя! Я увезу тебя! Я увезу тебя в Европу. В Америку, — подпрыгивала она, хохоча. — Ты должен видеть мир! Ты гений! Но надо марьяж! Свадьба! — Она улеглась рядом с Есениным, лаская его. — Ты и я! Муж и жена! Иначе там нельзя! Там другие нравы… — торопливо говорила она по-английски.
— Погоди, Изадора! Погоди! — остановил ее Есенин. — Я все равно ни хрена не понял… нот андестенд! — нашел он нужное слово и повторил громко: — Нот андестенд.
— Oh, yes! You don't understand. Ezenin speaks English? Xa-xa-xa! Yes! Ирма, Ирма! Шнейдер, come in! Quickly! Бистро! — позвала она Ирму, слезая с Есенина и приводя себя в порядок.
В дверь вежливо постучали.
— Входите, не заперто! — Есенин плеснул в бокал остатки шампанского.
Когда Ирма, а следом за ней и Шнейдер вошли в комнату, Дункан скомандовала тоном, не терпящим возражений:
— Пишите, Шнейдер: «Нью-Йорк. Солу Юроку. Можете ли вы организовать мои гастроли с участием моего мужа, знаменитого русского поэта Сергея Есенина? Телеграфируйте немедленно. Айседора Дункан».
— Му-у-уж?! — в один голос изумились Ирма со Шнейдером.
— Что она ск… сказала? — пьяно икнув, спросил Есенин.
Еще раз поглядев на Дункан, не шутит ли она, Шнейдер объявил:
— Если я верно понял мадам Дункан, вам, Сергей Александрович, сделано официальное предложение вступить в брак!
— Жениться? На Изадоре? — Он помотал головой, мол, не ослышался ли, и, вскочив, бросился к Дункан. — Да! Да! Марьяж, Изадора! Свадьба! — Он троекратно облобызал ее. — Горько! Горько! — закричал он и вдруг запел «Интернационал» и затанцевал, подпрыгивая и размахивая руками, явно пытаясь подражать Айседоре. — Вставай, проклятьем заклейменный… Я Дункан! Дункан! — кричал он, совсем опьяневший от выпитого на старые дрожжи шампанского.
