Лори Нелсон Спилман - Жизненный план
Бросаю телефон на сиденье и хлопаю себя по лбу. Как же низко я пала, что пытаюсь назначить свидание мужчине лет шестидесяти с хвостиком. Этот чертов жизненный план сведет меня с ума. Я оцениваю каждого встречного с такой придирчивостью, с какой, должно быть, режиссер отбирает актера на роль мужа и отца семейства в своем фильме. Нет, мама хотела совсем не этого.
Решительно беру телефон и запихиваю глубже в сумку.
Брэд сидит в баре и пьет мартини. Он выглядит особенно эффектно в бледно-голубой рубашке, галстуке с горчичного цвета точками и кашемировом пиджаке. Волосы, как обычно, немного растрепаны. При одном взгляде на него мне становится понятно, как я по нему скучала. Увидев меня, Брэд встает и протягивает руки, а я с удовольствием обнимаю его. Наши объятия кажутся особенно страстными и крепкими, словно каждый пытается выжить из них больше дружбы и любви.
— Извини, — шепчу я ему на ухо.
— И ты меня.
Снимаю пальто и пристраиваю сумочку под барную стойку. Мы садимся лицом друг к другу, и между нами возникает неожиданно неловкое молчание — долгая пауза, которой никогда раньше не было.
— Выпьешь? — спрашивает Брэд.
— Пока только воды. За ужином выпью бокал вина.
Брэд кивает бармену и берет бокал с мартини. Телевизор на стене показывает канал CNN, хотя звук выключен, я смотрю на экран. Неужели я сама все испортила? Неужели наша дружба всегда будет носить отпечаток неловкости?
— Как Дженна? — спрашиваю я, решив, что тишина становится гнетущей.
Брэд не сводит взгляд с оливки, наколотой на зубочистку.
— Хорошо. Кажется, мы снова вместе.
В сердце вонзается игла.
— Отлично.
Брэд поднимает на меня взгляд, нежный, как у мишки-коалы.
— В другой ситуации у нас с тобой могло бы все получиться.
Я с трудом растягиваю губы в улыбке.
— Да, именно в другой ситуации.
Мы опять погружаемся в молчание. Похоже, Брэд тоже ощущает натянутость в наших отношениях. Он берет зубочистку и вертит ее, то погружая оливку в бокал, то вытаскивая обратно. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Нет, это невозможно! Надо что-то делать! Я слишком дорожу его дружбой, чтобы позволить ей закончиться из-за двадцатиминутной глупости.
— Послушай, Мидар, тем вечером я была сама не своя, на меня накатило такое отчаяние.
— Отчаяние? — Он поднимает на меня глаза.
— Был канун Нового года, в конце концов. Ты можешь меня понять?
— Значит, это был лишь зов плоти?
— Вот именно.
Брэд усмехается:
— Здорово. Лучше бы мне этого не знать.
Я опускаю глаза и сжимаю бокал с водой.
— Хочешь честно, Брэд? Я подумала, может, это часть маминого плана. Своего рода желание контролировать меня и после смерти, распорядиться моей судьбой до конца жизни.
Брэд разворачивается на стуле и теперь смотрит на меня в упор.
— Твоя мама знала, что у меня есть любимая женщина, Брет. Когда мы познакомились, я был с Дженной. Элизабет не могла так поступить ни с тобой, ни со мной.
У меня такое ощущение, что меня ударили в живот.
— Тогда какова причина, Брэд? Почему мама наняла именно тебя? Почему просила зачитывать мне каждое письмо? Почему сделала все, чтобы мы постоянно общались, если знала, что ты не свободен?
Брэд пожимает плечами:
— Ума не приложу. Впрочем, возможно, я ей понравился, она надеялась, что понравлюсь и тебе. — Он задумчиво трет подбородок. — Нет, невозможно строить такие далеко идущие планы.
— Да? Серьезно? — передразниваю я его. — А я уверена, мама запланировала романтические отношения между нами. В противном случае я никогда бы не смогла… — Чувствую, что жар поднимается к самой голове. — Я никогда бы не смогла сделать то, что сделала.
— Ты имеешь в виду, соблазнить меня? — Брэд смотрит на меня с усмешкой.
— Смею напомнить, что за неделю до этого ты пытался соблазнить меня.
Брэд тихо смеется.
— Не будем вдаваться в детали. Кроме того, были предпраздничные дни. Ты должна меня понять.
Теперь я спокойна. Мы разговариваем как прежние Брэд и Брет.
— Через две недели приезжает Дженна. Я хотел бы вас познакомить, ты не возражаешь?
— С удовольствием, — отвечаю я совершенно искренне.
Брэд поворачивается и оглядывает зал.
— Кажется, наш столик готов.
Мы пересаживаемся за столик у окна, и нас захватывает разговор о Питере, Санките и моей работе.
— Врачи прокололи ей тербуталин, чтобы остановить схватки, но я очень за нее беспокоюсь.
Брэд смотрит на меня с улыбкой.
— Что случилось?
— Ничего. И очень многое. — Он качает головой. — Ты совсем не похожа на ту женщину, что пришла в мой кабинет в сентябре. Ты действительно полюбила свою работу, верно?
— Верно. Полюбила. Даже не верится, правда?
— Если отбросить все твои жалобы и нытье, ты признаешь, что Элизабет оказалась права.
Я краснею и округляю глаза, что вызывает веселый смех Брэда.
— Правда глаза колет?
— Пожалуй. А что было бы, не найди я работу с учениками дома? Вдруг мне пришлось бы преподавать в классе? Тогда я бы не выдержала. Серьезно. Маме просто повезло.
Брэд молча достает из кармана розовый конверт. Пункт номер двадцать.
— Ты работаешь уже почти три месяца, думаю, ты его заслужила. — Он разворачивает лист бумаги и начинает читать: — «Поздравляю, доченька! Как бы мне хотелось услышать твой рассказ о новой работе. Интересно, где ты преподаешь? Все же мне кажется, ты не работаешь в классе, для этого у тебя слишком большие проблемы с поддержанием дисциплины».
Я непроизвольно вскрикиваю.
— «Не обижайся, милая. Помнишь, Мария позволяла детям капитана фон Траппа вести себя возмутительно, но она нам понравилась».
Воспоминания о том, как мы с мамой, устроившись на диване с миской попкорна, смотрели фильм «Звуки музыки», вызывают улыбку.
— «Как и Мария, ты идеалистка, что само по себе просто замечательно. Ты полагаешь, что на твою доброту люди будут отвечать добротой, но дети всегда задиристо ведут себя с людьми мягкими и чувствительными, особенно на глазах одноклассников».
Вспоминаю о Мидоудейл, Дуглас-Кииз и Питере.
— Это точно.
— «Надеюсь, ты работаешь с небольшими группами детей, возможно, индивидуально. Я права, милая? Как бы мне хотелось знать ответ! Не важно, я верю, что у тебя все замечательно. Твои ученики наверняка оценили твое терпение и умение поддержать в трудную минуту. Я горжусь тобой, дорогая моя. В рекламном отделе ты была очень полезна, но быть учителем твое призвание.
Готова поспорить на свою жизнь».
