Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки
По дороге, которая с гор спускается к морю, катят «роллсройс» с затененными стеклами и несколько легковых машин. Они движутся вдоль виноградников и кипарисовых рощ, все ниже и ниже, к маленькому прибрежному городку Вильфраншсюр-Мер, красивому, как гриновский Зурбаган.
Неожиданно «роллс-ройс» останавливается, водитель стремительно выскакивает из машины, услужливо открывает заднюю дверцу, и из машины выкатывается энергичный толстячок — японец Окада-сан, миллиардер и бизнесмен. И тут же из машин, сопровождавших Окаду-сан, высыпают его японские советники и французские агенты по торговле недвижимостью.
Окада-сан, улыбаясь, тычет пальцем на окружающие холмы и небольшие виллы, которые прячутся здесь среди садов и цветочных оранжерей, и что-то говорит своим советникам по-японски. Те кивают, записывают, фотографируют указанные пейзажи и снимают их видеокамерами. Секретарь Окады переводит французским агентам:
— Господину Окаде-сан нравится это место. Отсюда досюда. Здесь он построит комплекс курортных отелей-люкс.
— Гм… — осторожно замечает Жискар, молодой маклер и адвокат. — Городские власти вряд ли это разрешат. Тут зона сложившейся исторической застройки. Это все-таки Вильфранш-сюр-Мер, городу семьсот лет.
Секретарь переводит Окаде его замечание.
Окада-сан, улыбаясь, отвечает через секретаря:
— С мэрией мы этот вопрос сами решим.
— А с владельцами вилл? — интересуется Жискар.
Окада-сан снова улыбается:
— А этот вопрос решите вы.
— В какие сроки?
— Три месяца, — сообщает секретарь ответ Окады. — Осенью начнется строительство.
— Какой бюджет? — деловито спрашивает Жан-Клод, брат и партнер Жискара.
— Бюджет вы обсудите с нашим финансовым директором, — говорит секретарь. — А сегодня вы получите аванс — пять миллионов долларов. И сразу — за работу, сразу! Окада-сан любит точность! В ноябре мы начинаем строительство.
65
В кассе «Аэрофлота» не было никакой очереди, и кассирша говорила по-русски.
— Билет до Москвы? На когда?
— Да хоть на завтра, — ответила Алена. — Мне чем скорей, тем лучше.
— На завтра — три тысячи двести франков.
— Три тысячи?! — ужаснулась Алена.
— Это «раунд-трип», туда и обратно.
— А-а! — У Алены отлегло от сердца. — Мне не нужно обратно, мне только в Москву.
— Девушка, в одну сторону дороже. Лучше берите «раунд-трип», сэкономите.
Алена изумилась:
— В одну сторону дороже, чем в две?
— Такие правила. В две стороны — это чартер, со скидкой. А в одну сторону — без скидок.
— И дешевле ничего нет?
— Дешевле только пешком.
— Спасибо…
Вздохнув и выйдя из кассы на бульвар Променад-дез-Англе, Алена понуро побрела по набережной.
Вокруг была Ницца с ее беспрерывным праздником жизни и потоком веселых и богатых туристов со всего мира, но Алене на этом празднике уже не было места. От денег, которые были заработаны до встречи с Красавчиком стоянием статуей на рю Массена, не осталось и следа, и даже взять напрокат золотистое платье Нефертити было уже не на что.
Но вдруг… Увидев ювелирный магазин, Алена нахмурилась, вспомнила что-то, остановилась и стала лихорадочно рыться в своей сумке, а потом присела и — под изумленными взглядами прохожих — просто вытряхнула все содержимое этой сумки на тротуар. Вместе со всякой ерундой — косметикой, помятой открыткой, плейером и двумя кассетами — из сумки выпал монгольский тугрик и покатился к решетке канализационного люка.
Алена испуганно ринулась за ним, настигла буквально в миллиметре от решетки, прижала ступней и облегченно перевела дух. Собрала с тротуара в сумку свои манатки, зажала в руке тугрик и под дзиньканье дверного колокольчика вошла в ювелирный магазин.
— Бонжур, мадемуазель, — приветствовал ее из-за стойки старик ювелир. — Чем могу помочь?
— Бонжур, мсье. Я хотела бы продать… — Алена положила на стойку свой тугрик. — Бабушка говорила, что это золото.
— Одну минуту, мадемуазель.
Старик вооружился лупой и стал рассматривать тугрик, потом чуть поскреб его и взвесил на весах.
— Пятьсот франков, мадемуазель.
— Всего? Меньше ста долларов?
— Золото упало в цене, — развел руками старик. — Но вы не отчаивайтесь, мадемуазель. Это старая монета. То есть это тот редкий случай, когда за старость платят больше, чем за молодость. Вы меня понимаете?
— Нет…
Он улыбнулся:
— Сходите к нумизмату, это здесь рядом. — И прибавил по-русски: — Будтэ здорови! — И снова по-французски: — Правильно? Ой, я уже столько лет из Киева, что все забыл.
Алена, воспарив духом, отправилась в лавку к нумизмату. Там, пока дюжий, как гренадер, нумизмат рассматривал ее тугрик в микроскоп, она загляделась на выставленные в витринах старинные медали, гербы, медальоны, монеты и древние денежные купюры разных стран.
— Мадемуазель, — сказал наконец нумизмат, — вам придется оставить эту монету до завтра. Я должен отправить ее на экспертизу. Я не уверен, что это настоящий тугрик.
— О, мсье, абсолютно настоящий! Мой дедушка привез его из Монголии еще до революции!
Нумизмат сдвинул брови в недоумении.
Алена смутилась:
— О, мсье! Я имею в виду нашу революцию, русскую… — И тут же попросила: — Понимаете, мсье, мне срочно нужны деньги. Три тысячи франков. На билет домой. Пожалуйста!
Нумизмат, однако, был непоколебим.
— Мадемуазель, без экспертизы я не могу вам дать ни сантима. Впрочем, если окажется, что это действительно монгольский тугрик, вы завтра же получите три тысячи франков, я обещаю. Оставляете? Я выпишу квитанцию…
— Оставляю, мсье, — согласилась Алена и уточнила: — Мне нужно три тысячи двести франков. Хорошо?
66
Рано утром, когда нагулявшиеся за ночь туристы спят в своих отелях и на яхтах, уличные уборщики моют и пылесосят Променад-дез-Англе и прилегающие к нему рю и авеню. А грузчики загружают магазинные полки и кладовые ресторанов и кафе свежей выпечкой, свежими фруктами, свежими устрицами и всеми остальными свежими продуктами земли и моря. В семь утра вы уже можете, сидя в кафе, читать свежую газету и пить кофе или «ти ситрен» с ароматным и теплым еще круассаном…
Но в семь утра заходят в кафе только те туристы, которые гуляли всю ночь и, позавтракав, отправятся спать. А для всей остальной публики рестораны и магазины открываются не раньше девяти, и потому, запарковав у тротуара свой «ягуар» в 8.30, нумизмат с изумлением обнаружил перед своей лавкой вчерашнюю посетительницу, хозяйку монгольского тугрика. Вид у нее был помятый, из чего нумизмат не без проницательности заключил, что скорее всего она провела эту ночь на соседней бульварной скамейке.
