Чарльз Мартин - Между нами горы
– Когда что?
– Когда у меня появляются мысли, не подобающие вашему врачу.
– Значит, вам не чуждо ничто человеческое?
– Еще как не чуждо!
Она немного помолчала.
– Я ей завидую.
– Вы мне ее напоминаете.
– Как это?
– Ну… физически: вы подтянутая, спортивная, сильная. Наверное, вы могли бы одним ударом свалить меня с ног. – Услышав эти слова, она рассмеялась. – Интеллектуально тоже: мне не хочется с вами спорить. Вы берете быка за рога, а не ходите вокруг да около, смотрите проблеме в лицо. У вас большой запас сил, о чем свидетельствует ваше чувство юмора.
– В чем ее главная слабость?
На этот вопрос мне не хотелось отвечать.
– Ладно, не отвечайте. В чем была ее главная слабость перед вашим расставанием?
– То же, что составляло ее главную силу.
– А именно?
– Любовь ко мне и к нашим близнецам.
– Как это понимать?
– Мы всегда были для нее на первом месте. Она не думала о себе.
– Разве это слабость?
– Бывает и так.
– А вы что предпочли бы?
Я постарался тщательно выбрать слова.
– Я предпочел бы, чтобы она была эгоистичной, как я.
Я поднял с пола кусок фанеры размером в три квадратных фута, стряхнул пыль, положил его ей на колени и поставил сверху коробку с пазлом.
– Видите, что я нашел? Картинки нет, поэтому я не знаю, что требуется собрать, но это вас займет.
Она сняла с коробки крышку и высыпала на фанеру содержимое. Первым делом она выбрала из кучи кусочки с прямыми углами.
– Хотите помочь?
– И не подумаю! Мне смотреть на это месиво и то тошно!
– Не такая уж страшная задача. – Она ловко сортировала элементы хаоса. – Главное – терпение. Рано или поздно все сложится.
Я уставился на горку перед ней.
– А если нет?
Она пожала плечами.
– Обязательно сложится. Возможно, не так, как кажется сначала.
– Мне терпения не хватит.
– Сомневаюсь.
– Нет, благодарю, – ответил я, качая головой.
Из-за непрекращающегося снегопада мы сидели в сером полумраке. Температура воздуха снаружи менялась мало, на окне под коньком нашего «треугольника» наросла паутина изморози.
Меня не радовало, что отек с ноги Эшли не спадал.
– Разрешаю называть меня «громовое бедро», – сказала она[24].
Я вынес наружу наш большой котел, слепил дюжину снежков и поставил котел рядом с ее левой ногой. Потом убрал пазл, свернул полотенце, подложил его ей под колено и принялся массировать снежками место перелома.
Она извивалась, заложив руки за голову.
– Мне это не нравится…
– Потерпите несколько минут. Сейчас нога онемеет, и станет легче.
– Пока что мне совсем невесело.
Я извел уже четыре снежка, а она продолжала стонать. Чтобы отвлечься, Эшли отвернулась к окну. Я занимался ее ногой уже полчаса. За это время нога у нее стала ярко-красной, но опухоль все не спадала.
– Будем повторять это каждый час, хорошо?
Она молча кивнула. Вид у нее был неважнецкий: глаза налились кровью, лицо пылало. Так могла подействовать ванна, но у меня было ощущение, что дело совсем не в этом.
– У вас есть предположения, где мы находимся? – спросила она.
Я развернул карту и показал на крестик, отмечавший наше местоположение.
В следующую минуту в дверь прошмыгнул Наполеон. По дому он шествовал так, словно был здесь полным хозяином. Подойдя к углу матраса, он покружил, улегся, свернулся калачиком, накрыл лапкой мордочку и закрыл глаза. На мордочке еще остались следы кроличьей крови, брюшко наполнилось и округлилось.
– Где он пропадал?
– Завтракал.
– Нам он хоть что-нибудь оставил?
– Я пытался его вразумить, но было уже поздно.
– Неужели вы не могли стянуть у него хотя бы кусочек?
– Представляете, что значит поднести руку к его зубам, когда он ест? – Я покачал головой. – Я остался бы без пальца.
Она погладила ему брюшко.
– Похоже, у него взрывной темперамент. – Она перевела взгляд на меня. – Какой у вас план?
– На сегодня у меня намечена рекогносцировка. А также попытка раздобыть что-нибудь на ужин.
– А потом?
– Потом – ужин. Но нужно дождаться прекращения снегопада.
– А потом?
– Будем есть до тех пор, пока не наедимся. Дальше – сборы и новый марш-бросок.
– Куда пойдем?
– Об этом говорить пока рано. Я буду решать проблемы постепенно.
Она откинула голову и зажмурилась.
– Дайте мне знать, когда все продумаете. Я подожду вас здесь.
Я слепил еще десяток плотных снежков и положил их в отдалении от камина, с другой стороны кресла. Разрезав на полосы одно из шерстяных одеял, я обмотал ими кисти рук и взял лук.
– Если я не вернусь через час, сами начинайте прикладывать лед к ноге. Помните: полчаса со льдом, час отдыха. И не забывайте пить.
– Есть, сэр!
– Я не шучу про полчаса и час.
– Лечащему врачу приходится подчиняться.
– Вот и хорошо.
Я вышел за дверь. Поднялась вьюга, между деревьями возникали снежные завихрения, ветки со стоном наклонялись почти до земли. Я продрался сквозь чащу и залез на бугор за лагерем. Озеро лежало в кольце скал, за которыми начиналась еще одна долина.
Я рассматривал лагерь, думая о том, что люди, бойскауты, должны как-то добраться сюда, на чем-то приехать. Не могли же их просто сбросить с вертолета. Предположим, они пришли пешком или приехали верхом, но где тропы? Если мы действительно находились в заказнике «Эшли», куда разрешалось добираться только на своих двоих или верхом, то не могли сильно углубиться.
Я двинулся на юг и вскоре нашел то, что искал – узкую, петляющую, засыпанную снегом тропу, на которой могли бы разойтись две лошади. Она вела от озера в соседнюю долину через перевал. Понятно, что ребятня с рюкзаками не могла прийти сюда пешком через весь штат. Ногами они миновали бы, наверное, не больше нескольких миль. Разве что это был лагерь для редких «скаутов-орлов», в чем я сильно сомневался: лагерь был слишком велик и предназначался для множества людей.
Я начал мерзнуть. Шерсть грела мои руки лучше, чем джинсовая ткань, но и она пропускала холод. Мне срочно нужно было вернуться к нашему очагу.
Эшли проспала урывками весь день. Я продолжил прикладывать к ее ноге холод. Иногда это ее будило, иногда нет. Сон был сейчас для нее лучшим лекарством. Каждая минута сна превращалась в банковский депозит, подлежавший закрытию после прекращения наших с ней мучений. У меня было ощущение, что их конец уже не за горами.
Ближе к сумеркам, когда серость за окном сменилась на темную мглу, я вернулся с луком туда, где раньше видел следы всевозможной живности. Там я подтянулся на ветке и забрался на осину. Сидеть неподвижно мешал мороз. Когда уже почти совсем стемнело, я заметил углом глаза мелькнувшее белое пятно. Я пригляделся. Движение возобновилось.
