Джей Рейнер - Доизвинялся
– Он проделал огромную закулисную работу, договаривался с обеими сторонами, вырабатывал условия.
– И вам не пришло в голову мне про это сказать?
– Зачем растрачивать тебя понапрасну?
Тут-то бы мне и заподозрить что-нибудь. Тут-то бы и учуять подвох. Но в том-то и загвоздка с жалким делом извинений: оно убивает в тебе здравый смысл. Я только что завершил церемонию, знаменующую неминуемую смерть моего наставника. Я был опьянен эмоциями, мой мозг отключился, я жил сиюминутными словами. И потому был легкой добычей.
Две недели спустя, ясным утром в начале весны, я вылетел в Стамбул, а оттуда частным самолетом – на бывшую советскую военно-воздушную базу в Зугдиди, к югу от абхазской границы. На посадочной полосе меня ждал Макс, сидевший на заднем сиденье старого советского джипа, в котором пахло машинным маслом и сырой землей. Рядом с ним стоял большой кислородный баллон, из которого он дышал через маску. Еще при нем была молоденькая медсестра-ирландка по имени Кэти: коротко стриженные рыжие волосы, белый сестринский халат беззаботно надет поверх джинсов и кроссовок. Она следила за показателями на баллоне, точно ждала, когда испечется пирог, а временами поднимала глаза к серому, укрытому облаками небу, будто искала в этом непривычном ландшафте что-то знакомое. Макс еще больше похудел, казался почти бесплотным, и костюм висел на нем мерзкими складками, знакомыми мне настолько, что даже замечания вслух не заслуживали.
– Вам не следовало приезжать, Макс.
– Не говори глупостей. Я не послал бы тебя на такое дело одного.
– Он самого себя обманывает, сэр, – с ободряющей мелодичностью графства Корк сказала Кэти. – Дурачит самого себя.
– Вам следовало бы ее послушаться.
– Кэт хорошо обо мне заботится, – ответил Макс, похлопав медсестру по руке, будто она была девушкой, сложившей в пакет его покупки в супермаркете. – Она молодчина.
На просторном летном поле суетились люди. С одной стороны в три ряда стояли бронетранспортеры, приземистые и сердитые, темным пятном пачкавшие пейзаж. С другой мне видны были несколько машин побольше, по которым сновали солдаты, и воздух над головой взбивали транспортные вертолеты с двумя несущими винтами.
Я наклонился к уху Макса, чтобы он услышал меня поверх шума:
– Все это ради меня?
Макс заговорщицки подмигнул.
– Так Владимир договорился. Грузинские военные получили право провести учения в этих местах, пока ты здесь. Как только извинение будет принесено и принято, – он глубоко, неуверенно втянул воздух, – они отведут войска назад к Тбилиси.
– И абхазцы согласились?
– Конечно. – Он снова глотнул кислороду. – В этих краях бряцание саблями – вид спорта, к тому же рассчитанный в основном на зрителя. Иного тут и не ждут.
– Но они-то, кажется, взялись задело всерьез.
– Такова на девяносто пять процентов работа военных, – сказал Макс. – Они обязаны выглядеть будто взялись за дело всерьез.
Повернувшись, он сделал знак Кэти, которая достала из сумочки пачку документов. Сверху лежала моя единственная акция «Кавказа», на которой я расписался. Затем – карта с прочерченным на ней маршрутом по территории Абхазии, где крестиком был помечен каждый блокпост по ту сторону границы. Потом медсестра протянула мне увесистый мобильный телефон.
– Спутниковая связь, – объяснил Макс, кивнув на аппарат у меня в руке. – Работает где угодно и когда угодно. Вытяни антенну, направь ее на юг и набери номер. Переверни его. – Я повиновался. К задней стороне была прилеплена клейкой лентой бумажка с номером телефона. – Это мой. Телефон тоже спутниковый. Звони, когда бы ни понадобилось. – Он закашлялся. – Или я, или Кэти возьмем трубку.
Я серьезно говорю, в любой момент, Марк. Мы тут ради тебя. Понимаешь?
Я сказал, что понимаю.
– Еще в него встроена система для определения местонахождения, чтобы, если понадобится, мы могли тебя найти.
– Звучит утешительно.
– Не волнуйся.
– Я не волнуюсь. Будет, наверное… интересно.
– Отлично. Так держать. Над текстом поработал?
– Плевое дело.
– Встретимся через пару часов?
– Берегите себя, Макс.
Эти слова казались правильными. Возможно, я отправлялся в рискованное приключение, но ведь это над ним нависла угроза смерти.
Глава тридцать вторая
Мне дали собственный блестящий от смазки джип и предложили услуги водителя, но от его общества я отказался. Мне показалось, что впечатление создастся чересчур уж «корпоративное», если на встречу, где требовалось смирение, меня привезет личный шофер. Поэтому я отправился один через сосновый лес и заброшенные сады в сторону разбомбленного городка Рухи, где улицы были пусты и каждая серая стена в выщербинах от пуль. За городом после череды блокпостов, на которых скучающие грузинские солдаты махали мне проезжать, по ржавому железному мосту, выложенному гремящими стальными листами, я пересек реку Ингури. Следуя инструкции, я повернул на север вдоль берега, который вскоре превратился в ущелье слева от меня. Дорога поднималась в лесистые предгорья, и еще через десять минут я заметил два грузовика, ждавшие на обочине. Еще издалека видны крупные мужчины с автоматами через плечо, которые стояли, лениво прислонясь к машинам, а когда я приблизился, запрыгнули в кабины, и грузовики выехали на дорогу, так что один оказался впереди меня, другой – сзади. Это тоже было оговорено.
Мы тряслись по грунтовым дорогам, иногда пересекали вброд речушки, иногда сворачивали на проселки, а после снова выныривали на некогда асфальтированные шоссе. Мы ехали так долго, что в животе у меня заурчало: я пропустил ленч. Только тут до меня дошло, что я очень далеко от дома, и, чтобы приободрить себя, я похлопал по телефону в кармане, проверяя, что он на месте, – так, собираясь хорошенько ночью повеселиться, проверяешь перед выходом, в кармане ли ключи от квартиры. Много лет назад, когда друзья спросили, почему я пишу про рестораны, я ответил:
– Потому что это безопаснее, чем писать о войне.
И не шутил. Самое суровое задание, какое может выпасть ресторанному критику, это поесть в заведении на какой-нибудь дальней окраине Лондона, где подают кебаб, а мясо скорее тухнет, чем готовится. Даже учитывая историю с пищеварительной катастрофой Гарри Бреннана, наша профессия была безопасна и мне прекрасно подходила. Единственным героическим подвигом, который я мог в те времена совершить, это попробовать все до единого блюда в меню ресторана, которого удостоил собой знаменитый гастрономический справочник «Мишлен». И вот пожалуйста: я еду по абхазским предгорьям в сопровождении двух грузовиков, в которых сидят дюжие парни с автоматами. Я сам себе показался важной персоной и пожалел, что рядом нет Дженни, чтобы и на нее произвести впечатление.
Вскоре после полудня мы выехали на поляну, посреди которой стоял большой сарай из черных досок. Выбравшись из джипа, я оглянулся на эскорт за указаниями, что делать дальше. Мужчины из грузовиков не вышли, но один водитель махнул мне на дверь сарая, которая стояла настежь. Внутри, на сложенных уступами квадратных тюках соломы, освещенные только прямыми снопами света из дыр в заселенном голубями высоком потолке, сидели заложники. Как я и ожидал, их было всего четырнадцать: по большей части молодые, по большей части худые; мужчины с бородами, волосы женщин затянуты назад. Они выглядели скорее усталыми, чем напуганными. За тюками стояли козлы, а за ними меня ждал человек с округлыми плечами и большой квадратной головой, которую гнула книзу чаща буйных черных волос. Даже с такого расстояния я увидел, что рот у него напоминает японский садик камней – сплошь кривые обломанные зубы. Он походил на человека, способного большим пальцем сорвать крышку с пивной бутылки. В конце импровизированного стола сидела Эллен Питерсен в много карманной куртке – а кого еще ожидаешь увидеть в этом месте тюков с соломой и гнилых зубов? Она подняла бровь, словно говоря: «Ну вот и встретились» и снова уставилась в свой блокнот.
– Эллен, я не знал, что вы… – начал я.
Но она подняла глаза и тряхнула головой.
– Обращайтесь к Георгию, – просто сказала она, кивнув на нашего хозяина.
Я перевел на него взгляд, и он жестом предложил мне сесть на стул против него.
Наверное, я мог бы дословно пересказать вам, что говорил тогда, сидя в полумраке, в запахе вонючего скота и соломы, когда в балках у меня над головой били крыльями и гулькали голуби. Я мог бы описать мою речь о пороках экономического колониализма и грабительской добычи полезных ископаемых. Я мог бы даже изложить, что говорил о роли моей семьи в этой несправедливой игре, но истина в том, что все сказанное мной в тот день никого не интересовало. С тем же успехом я мог бы зачитывать список покупок.
В своей первой книге профессор Томас Шенк указывает: будет принято извинение или нет, зависит от эмоций извиняющегося, что как только диалог начался, никто не знает, во что он выльется. Фанаты Покаянного Подхода в различных дипломатических службах были от этого без ума, потому что в их профессии соглашение достигается еще до того, как ключевые фигуры сели за стол переговоров. Международные встречи на высшем уровне должны лишь придерживаться сценария. Извинение было особенным именно потому, что, предположительно, являлось импровизированной драмой, существующей лишь в данный момент и им порожденной.
