Вадим Смоленский - Записки гайдзина
— Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Антонио!!!
На сцене нарисовался мускулистый бронзовый красавец в плавках. Он поворачивался туда-сюда и напрягал различные группы мышц, как на турнире по бодибилдингу.
— Антонио из МАЧО!!!
— МАЧО!!! МАЧО!!! — в восторге заголосили пьяные гости.
— Тьфу ты! — сказала Миранда. — Руки-то красные. «Мачо»…
— А почему красные?
— Он у нас посудомойка. Сейчас покривляется, штаны наденет, и опять на трудовую вахту.
Мачо обошел зал, собирая в плавки чаевые.
— Рэдиз андо дзенторимен! Сёу-тайм из ова! Санкю вери мач!!!
На сцену выкатили установку для караоке. Из зала вышла тетенька лет семидесяти, овладела микрофоном и затянула грустную песню.
— Надеюсь, она не будет раздеваться? — спросил я.
— Эта не будет. А вообще бывает — иной кекс переберет и давай стриптизить. Помню, один монах из рясы выпрыгнул и за Каролиной погнался. Еле убежала.
— Весело тут у вас.
— Ну. Потом, говорят, надоедает. Но я недавно, мне еще не надоело.
— А с языком как?
— Пока не очень. Но я учу. Вот, смотри…
Миранда протянула крохотный блокнотик. Я открыл наугад и прочитал:
боинчан — грудь скебе — козел
печапай — грудь сэнэн — сэнка
ощили — жопа ичиман — манка
атока — мужик оманка — спросить у девч.
— Хороший глоссарий, — сказал я. — Репрезентативный. Но есть некоторые неточности в переводе. Вот, скажем, «скебе» — это не то, чтобы «козел».
— А как?
— Ну, что ли… «сексуально озабоченный».
— Значит, козел и есть. Все правильно. Что они, не козлы разве?
— Козлы, блин, все как один! — вернувшаяся Моника, уже без хвоста и перьев, устраивалась рядом. — Тупые, грязные, скебешные козлы!
— Точно, — подтвердила Синди, вливаясь в компанию. — Козлы. И обезьяны. Все до одного. Ненавижу.
— Кто это «все до одного»?
— Кто, кто… Японцы! Нация дегенератов. Или я неправа?
— По-моему, нет.
— Погоди, — сказала Моника. — А ты шо вообще тут делаешь? Работаешь?
— Да, в университете…
— И хочешь сказать, они тут не козлы?
— Бывают, конечно, но ведь не все…
— Та ну! Шо ты видел в своем, блин, университете? Я тебя умоляю! Козел на козле и козлом погоняет. Вон, гляди:
— ДЗЯН!!! КЕН!!! ПОН!!! — грохнуло за столиком в углу. Клиенты играли с девушками в «камень-ножницы-бумагу» — выбрасывали кто кулак, кто два пальца, кто ладонь. Проигравший выпивал рюмку водки.
— Ну шо, не козлы? Ты можешь представить, шоб русские мужики маялись вот такой же, я извиняюсь, херней? А эти ничего другого не умеют и не хотят. В натуре козлы. У нас, блин, Кучма — и тот умнее.
— Ладно, — сказал я, — вас не переспоришь. Козлы, так козлы.
— Правильно! Давайте выпьем за русских мужиков!
— Ура-а-а!!!… За русских!!!… За мужиков!!!…
— А где Сабина? — осведомилась Моника, опорожнив свой стакан. — Мы тут за москалей пьем, так она шо — спряталась?
— Кто такая Сабина?
— Да то заподэнка. Тернопольская. Пропала куда-то.
— А остальные откуда?
— Остальные с Киева.
— Слушай, почему у вас с закуской так хило? Бразильцы на кухне съедают?
— Щас будет. Значит так. Я тебе закуску, ты мне заказ. Две сэнки. Нормально?
— Нормально.
— Давай сюда, я в кассу отнесу.
Она сгребла деньги и ушла к дверям. Пользуясь ее отсутствием, Миранда наклонилась ко мне и сказала:
— Я тоже так думаю!
— Как?
— Что они не все козлы. Я знаешь, как думаю? Я думаю, что есть плохие, а есть хорошие. Как и у нас. Я над этим очень долго думала.
— Сабина, дывысь, якый гарный хлопец! — Моника вела за руку высокую шатенку. — Мы тут общаемся, а ты спряталась.
— Мэнэ кексы замовылы, — сказала Сабина, усаживаясь. — Я хлопця ще з самого початку побачила. Очам не повирыла: звидкыля такый узявся? Зачудувалася. Хто тилькы до нас не прыходыть…
— Сабина, он говорит: наши кексы не козлы!
— Та ну! Та вже ж воны не дурни? Прыходять, сидають и мэнэ запытують: ты звидкыля? Я им говорю: з Тернопиля. Що?! З Чорнобыля?! Лякаються и видразу тикають. Хто ж воны ще, як не дурни?
— Ну и хорошо, что дурни. Были бы умные, разве б мы столько зарабатывали? Давайте выпьем за наших кексов!
— Ура-а-а!!!… За кексов!!!…
Пришел Карлос, поставил на стол новую бутылку водки Suntory и блюдечко. Сфокусировав взгляд, я разглядел на блюдечке горсть фисташек.
— Это «закуска»?!
— А шо? Где я тебе еще найду? У нас тут, блин, не Макдональдс.
— Я найду! — сказала Синди. — Сделаешь мне заказ?
— Сначала найди, потом заказ.
Синди побежала за сцену, Миранда за ней. Моника деловито наполняла стаканы. Сабина, подперев щеку, глядела на меня.
— Обережно з горилкою, хлопче! До хаты не потрапыш, пид забором будеш ночуваты. Мы з усима кексами пидряд пьемо, натренувалыся, куды тоби до нас.
— Ничего, — сказал я. — Ты нашего брата москаля еще не знаешь.
— Та господы! — вздохнула Сабина. — Хиба ж я вас не бачила…
На столе появилась картонная коробка с половинкой холодной пиццы. Синди стояла над ней с видом Геракла, добывшего золотые яблоки. Миранда подбежала и пристроилась рядом. Я медленно поднялся, оглядел зал, поманил пальцем человека в жилетке. Он мигом подскочил.
— Этой заказ. И этой заказ.
— Хай! Четыре тысячи иен.
Я ткнул пальцем в Сабину.
— И этой тоже заказ.
— Хай! Шесть тысяч иен.
Освободясь от лишних бумажек, я опустился в кресло и взял стакан.
— За щедрость! — сказала Моника. — За широкую, блин, русскую душу!
— Ура-а-а!!!… За щедрость!!!… За душу!!!…
Я вернул пустой стакан на стол и засунул в рот кусок пиццы. В следующую секунду, как танк над окопом, надо мной навис бюст Памелы.
— Караоке простаивает. Споешь?
— Спою.
— Что споешь?
— Оперу спою.
— Оперы нет.
— Тогда не спою. Хочешь заказ?
— Хочу.
— Этой тоже заказ!!!
— Хай! Простите, у вас время вышло. Будете продлевать?
— Буду.
— Еще полчаса — две тысячи иен. С заказом — четыре тысячи иен.
— Держи.
— Ну чего? Раскочегарился? Башляешь?
— И этой тоже заказ!!!
— Хай! Еще две тысячи иен.
— Вообще всем заказ! Кто тут у вас есть? Всем заказ!!!
— Будет исполнено! Одну минуту… Двенадцать тысяч иен.
— На.
— Это десять тысяч. Нужно еще две.
— Погоди… Больше нету. Всем заказ минус одна.
— Кто «одна»?
— Не знаю. Минус кто-нибудь. Кто у вас остался?
— Роза, Анжелика, Барби, Виолетта… Но они заняты…
— Да, да, вот им всем заказ. Ничего, что заняты. Кто еще?
— Все, больше нельзя. У вас полчаса. Отдыхайте, пожалуйста.
В полчаса уместилось многое. Трогательные брудершафты, разбитые стаканы, бородатые анекдоты, дурацкий смех, очередная бутылка, удивленный Дзюнтаро с кассетой, камни, ножницы, бумага, много чего другого, обреченного на ретроградную амнезию, а в довершение всего — прямо перед глазами — белая табличка с красными иероглифами: «Не бросайте в писсуар окурки, мусор и др.»
Иероглиф «и др.» располагался по центру и был сильно засижен мухами.
Кто-то потеребил меня за правый локоть.
— Хорошие девочки, да?
— Ага…
— Примите мою визитную карточку.
— Угу…
— Я здесь часто бываю. Мы с вами еще встретимся.
— Ммм…
Зашумел слив. На выходе меня поджидал человек в жилетке.
— Простите, у вас опять время вышло. Будете продлевать?
— Буду…
— Две тысячи иен.
— В смысле не буду… Выход где?
Заказанные мною вышли меня проводить. Схватившись за перила на краю площадки, я посмотрел в черное небо, глотнул трезвящего ночного воздуха и оглянулся. Они стояли у дверей, выстроившись в шеренгу. У меня зарябило в глазах и засвербило в глотке.
— Сейчас спою, — сказал я.
Они молчали.
— Сейчас точно спою! — повторил я и развернулся к перилам. Внизу тянулась улица Накабяку, вдали мигали желтым светофоры, город спал.
— Пой! — послышалось сзади. — Спивай, хлопче!
И я запел.
* * *Персидские, сиамские, ангорские, абиссинские, бенгальские, бомбейские, египетские, сомалийские и еще бог знает какие кошки всю ночь тусовались у меня во рту. Под утро к ним присоединились росомахи, скунсы, бурундуки, еноты, опоссумы, мускусные крысы, хорьки и прочая сволочь, налакавшаяся сивушных масел из химического состава водки Suntory. Когда я открыл глаза, сволочь ичезла, оставив после себя нечто неописуемое. Во рту это «нечто» даже не поместилось, расползлось по всей голове и остальному организму, забило извилины и сосуды, натолкалось в суставы и позвонки, обволокло потроха и сдавило душу.
