Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)
Стефка смотрела на Ольгу Яковлевну с нескрываемым раздражением. То, что она поняла из бессвязного старческого монолога, возмутило ее. Она представила себе эту нежную блондинку – да что, собственно, представлять? – вот она кокетливо улыбается со стены: в мехах, в вуальке, с ровными, будто у пластмассовой куклы, кольцами «холодной завивки» на висках, с губками бантиком. У таких (Стефка знала это по своему опыту!) все находится ниже пояса и называется только «высоким штилем»: бездна, страсть, «выше моих сил!», «любовь-смерть» и прочие охи-вздохи. А в действительности: пришел некий известный суперстар Лебедь (это же надо так обозвать человека!), и Леда раздвинула ножки! Ха! Какая аллитерация: нежная Леда Нежина раздвинула ножки! Стефка неожиданно расхохоталась.
Ольга Яковлевна закрыла лицо руками, защищаясь от этого смеха, как от удара…
– Ради бога, Ольга Яковлевна, – опомнилась Стефка. – Это я так, о своем…
Но глаза старушки уже были на мокром месте. «Что же это я сегодня всех заставляю плакать?» – подумала Стефка.
– Вы слышите меня, Ольга Яковлевна? Я не над вами смеялась. Это у меня нервное… Рассказывайте дальше. Это так интересно.
– Дальше? А дальше Леда Нежина умерла. В цветах, – упрямо произнесла старуха и сомкнула уста.
Глава одиннадцатая
Кресло пани Полины
– Грустные молодые женщины никому не интересны! Нужно улыбаться!
Это прозвучало так неожиданно, что Стефка едва не выронила из рук графин с водой, из которого поливала фикус на подоконнике в комнате пани Полины.
– В последнее время вы ходите какая-то… запрокинутая. Это вам не идет. У вас открытое детское лицо, и маска скорби ему совершенно не подходит…
Хорошо, что она заговорила первой. Стефке выпала прекрасная возможность предложить свои услуги по ремонту кресла. Она достала из кармана своего синего халата широкий скотч.
– Пани Полина, разрешите?.. – сказала, указав взглядом на зазубрины и щели «старого генерала». – Пересядьте пока на кровать, я обмотаю подлокотники и ножки. А то оно скоро развалится. Вы можете упасть и ушибиться. А так, может, еще продержится…
– А зачем? – усмехнулась старуха. – Мы развалимся вместе. Есть у меня такая надежда…
– Ну что вы такое говорите?! У вас нормальное давление, светлый ум… – начала уговаривать Стефка. – Вам просто нужно выходить на улицу, на воздух. Если хотите, я помогу вам спуститься вниз, во двор.
– Чтобы ползать по нему вместе с этими старыми чудовищами? Черта с два! Лучше и правда займитесь креслом.
Стефка помогла ей перебраться на постель и принялась перебинтовывать кресло прозрачной клейкой лентой. Пани Полина внимательно следила за ее движениями.
– Так вот… – произнесла она, словно продолжая прерванный диалог, который складывался в ее голове. – Вы ходите печальная. Я никогда не признавала подобное выражение лица! Кислятина! А ведь на вас все-таки воду не возят и не заставляют пилить деревья на морозе. Вы не в Джесказгане, не в Каргополе, не в Шелуте и не в Вятлаге!
Неизвестные географические названия так и сыпались с ее тонких ироничных губ.
– Вы там гастролировали? – спросила Стефка.
– Еще как! Ох, как я там гастролировала! – засмеялась пани Полина. – Четыре года непрерывных гастролей – и все на свежем воздухе, среди пустыни или леса. Очень полезно для здоровья, уверяю вас… Особенно вначале, когда заставляешь себя улыбаться, а потом привыкаешь – и смеешься. Смеешься над собой. Попробуйте-ка, ну!
Стефка послушно растянула рот в улыбке.
– Уже лучше! – похвалила актриса. – Но еще нужно тренироваться И поймите: жизнь очень коротка. Это я вам говорю. Несмотря на свой возраст! А еще она – очень проста, несмотря на видимые трудности. Мы сами ее усложняем. А знаете чем?
– Чем? – Стефке вдруг ужасно захотелось послушать, что скажет эта пожилая женщина, словно у той могли быть рецепты на все случаи жизни.
– Тем, что проецируем свои мысли и чувства на мысли и чувства ближнего. Особенно это опасно для тех, кто живет на «высоких оборотах»… Уверена – это именно ваш случай! – хитро подмигнула пани Полина.
Стефка закончила «лечить» кресло и ужасно радовалась случившемуся: актриса заговорила.
– Когда-то – сто лет назад! – из-за некоторых политических обстоятельств я развелась со своим мужем (тут пани Полина кивнула в сторону фотографий, висевших над зеркалом), чтобы спасти его свободу, а возможно, и всю жизнь. Я была уверена, что он очень страдает. Сидя в карцере без воды, без нижнего белья, с расквашенным носом, с грязными завшивленными волосами, – как считаете, о чем я думала? Не поверите: только о том, как ему больно, как тяжело без меня, как одиноко и холодно посреди лютой зимы… Ха! Если бы я только знала, что в это время он ходит на спектакли в белой велюровой шляпе, которую купил сразу после моего ареста (мы эту покупку планировали заранее – и он не отступил от задуманного), пьет шампанское в «Национале» и читает какой-то театральной субретке отрывки из своей новой пьесы… Я не хочу грешить, утверждая, что он не мучился. Но у каждого – свой «порог боли». И не нужно преувеличивать, проецировать! Я повторяю: жизнь коротка. Вы скоро это поймете. Он, мой любимый, понял это раньше меня – и почти сразу же женился. На той субретке. Все просто…
Стефку пронзила еще не совсем понятная ей самой догадка. Но как сказать о ней старой актрисе? Как спросить? И стоит ли это делать вообще?
– Ну вот, готово ваше кресло! – произнесла она после паузы. – Вид, правда, не очень, но зато теперь не развалится. И не будет вас царапать.
Она помогла пани Полине перебраться к окну, на свое обычное место. Она держала актрису за руку и чувствовала пергаментную тонкость ее кожи. Ей неожиданно захотелось поцеловать эту руку. Но Стефка прекрасно понимала, что это выглядело бы странно. И все же ей хотелось что-нибудь сделать для этой утонченной старой дамы.
– Пани Полина, может быть, вам здесь чего-то не хватает? Хотите, я привезу вам что-нибудь из города? Новую книжку или что-то вкусненькое. Скажите только – что?
– Хм… – Актриса задумалась и надолго отвернулась к окну. – Я никогда никого ни о чем не просила!
Никогда…
Никого…
Ни о чем…
Это прозвучало, как некий тюремный лозунг, как заклинание. Стефке стало грустно. Заметив это, актриса смягчилась:
– Ну, хорошо. Извините. Просто вы этого не сделаете.
– Сделаю! – упрямо и обидчиво сказала Стефка. Еще бы! Смогла же она договориться о свежем яйце для Альфреда Викторовича.
– Упрямица! Ну ладно. Я хочу… трубку, вишневый табак и немного приличного кофе. Но разве вы в этом разбираетесь?
– Увидим! – весело сказала Стефка.
Старая актриса удовлетворенно качнулась в кресле.
Стефка шла от нее с легким сердцем. Она уже знала наверняка, что перед ней – та актриса из «Энциклопедии». Эдит Береш, от которой не осталось ни одной фотографии…
Глава двенадцатая
Четвертое утро
Хозяйка рябых кур сказала так: если придешь рано, открывай калитку сама (она показала, в какую щель забора нужно просунуть руку, чтобы откинуть щеколду) и смело заходи в курятник. Она ложилась поздно, лишь пересмотрев все сериалы, идущие по телевизору, – поэтому ценила каждую минуту утреннего сна. Стефке так было даже удобнее. По крайней мере, можно было обойтись без лишних разговоров. Она приезжала к дому уже три раза, брала яйцо, оставляла деньги на подоконнике и продолжала радовать Альфреда Викторовича.
Этим утром у нее была довольно объемистая сумка. В ней – электрический чайник и кофеварка, симпатичная чашечка, несколько пачек кофе «Амбассадор», трубка (изящная, женская – в красивой резной шкатулке), вишневый табак и теплый плед, которым девушка решила покрыть сиденье кресла-качалки. Плед, чайник и кофеварку она взяла из дому, за остальным пришлось помотаться по магазинам. Стефка предвкушала, как вручит все это старой актрисе. Оставалось взять яйцо для оперного баса.
Она просунула руку в щелку забора, нащупала крючок и, откинув его, вошла во двор… Он был седым от легкой снежной крупы, которая клубилась в воздухе. Деревья еще упрямо сохраняли свой пестрый наряд, но уже стояли понурые и не такие праздничные, как несколько дней назад. Стефка отодвинула от дверей сарайчика кирпич и вошла внутрь. Почувствовав сквозняк, куры недовольно и сердито заквохтали. «Сейчас, сейчас, не сердитесь…» – прошептала Стефка, нащупывая в ворохе соломы яйцо. Брюшко курицы было теплым.
Стефка, пригнув голову, вылезла из курятника и начала стряхивать с волос перья. Она не сразу заметила, что рядом с ней кто-то стоит. Мужчина лет тридцати с удивлением следил за ее манипуляциями. А потом уверенным движением снял с ее куртки маленькое белое перышко.
