Александр Архангельский - Цена отсечения
Светила тусклая лампочка; по беленым стенам гуляли серые тени; подвал оказался просторный и чистый; к дивану притулился промятый топчанчик; несколько табуреток; старый стул. Эужен сидел по-турецки, расстегнув рубаху до пупа и обнажив густую татуировку – так в телесериалах паханы сидят на нарах.
До лестницы двадцать три шага. Ступени не скрипят. Дверь изнутри не запирается. Прихожая. Видимо, налево дверь в гостиную, чуть подальше ванная и гостевой сортир. Странно знакомые гравюрки по стенам: дешевый крашеный лубок начала девятнадцатого века, синие казачьи зипуны, чернобровые казачки, елдастые архангелогородцы, прижимистые татары, лукавые евреи…
Вот оно в чем дело! Елки-палки. Если сюда завезли, значит, не жить. Ни при каких условиях.
6Тома-чепчик пробыла у него секретаршей неделю. Давно, еще во времена восхождения, весной девяносто третьего. Маленькая, свежая, улыбчивая; ровная челка, вздернутые кудельки: Красная Шапочка в деревенском чепчце. В первый пробный день не напутала ничего; на второй по наитию отсекла все лишние звонки; на пятый, подавая зеленый чай с кружком ароматного лайма (лаймы только-только стали завозить в Россию) и протягивая зарплатную ведомость, осторожно спросила: нам обязательно платить по депозитной, не проще ли по страховой? Вот расчеты. Степан удивился, улыбнулся, пересчитал; проще, и вправду проще! Ты кто, девушка? Я – Тома, выпускница стали и сплавов. Что в секретаршах делаешь? Служу; очень деньги нужны.
Он отложил дела, пересел в гостевое кресло, выспросил про семью (мама историк античности, папы нет), где живет, что читала; пробил на понимание – хорошая девка, им повезло. Три дня ушло на поиск вакансии, два на оформление, через понедельник Тамара Викентьевна стала замначальника финуправления.
Это было космическое повышение – и катастрофическое испытание. Все вокруг шушукались, смотрели косо; управлением руководила толковая баба, сорокалетняя мадам Сергиенкова; стервозная, ненасытная, с ледяным компьютерным умом и неостывающим женским жаром, мужчин ласкала, теток гнобила. А тут еще – молоденькая. Да спущенная сверху. Да из секретарш. Да от самого. Томочке, душке, лапоньке нашей были поручены схемочки тут кое-какие, работенка денька на два, на три, ерунда. Ключ от схемы ей не сообщили, а Сергиенкова уехала в командировку. Как раз на три дня.
Вернувшись на работу и предвкушая добродушный скандал с неизбежными кадровыми последствиями, обнаружила на своем столе итоговую распечатку.
– Тома, деточка, умница, кто тебе помог разобраться?
(Мелькисаров постарался? вот мужики, чтобы им было пусто, думают ниже пояса; даже такие сказочные мужики, как Степан Абгарович.)
– Никто, а зачем? Модель простая, строится за два часа, подставляем данные, получаем результат.
Душка, лапонька, умница, деточка бесхитростно смотрела на суровую начальницу и ждала новых поручений. Начальница погрустнела и задумалась о будущем. Во всяком случае, так рассказывал Степану ее помощник.
Сергиенкова решительно ошиблась; Мелькисаров думал исключительно головой. Никакого гона и страсти. Служебные романы вредят работе; попадаешь в любовную ловушку, упускаешь выгоду, твои приказы обсуждают, все ищут подоплеку: это раз. Никогда не знаешь, почему тебя выбрали – потому что деньги или потому, что ты. Трудно богатому знакомиться; это два. И на работе – либо некогда, либо незачем. Это три. Создавая бизнес, живешь от сна до сна; щиплешь секретаршу не для похоти, а для ее же покоя: любимый начальник доволен, она при деле, все хорошо. А как только отладил процесс, переложил на плечи вороватых управленцев – в конторе делать решительно нечего. Разве что случается ЧП.
ЧП случилось.
По всем бумагам получалось, что владимирские ферросплавы работали в убыток – при запредельном спросе на магниты. Тамошнего директора, Кузовлева, Степан поставил сам – молодого, продвинутого, после MBA. Прежнего, советского куркуля, косноязычного, пьющего, недомытого, с красным картофельным носом, оставили доживать до пенсии замом по сбыту. Жулить новому парню не было смысла; он в самом начале большой карьеры, этот пост – всего лишь взлетная площадка; только безумец будет красть по мелочи, разрушая будущий фундамент собственного бизнеса. Но факт оставался фактом. Убыток – налицо, а концов не сыскать. Надо было ехать, разбираться.
Тома-чепчик к тому времени прыгнула еще выше, отвечала за все промышленные активы; с ней и покатили.
Парень, чистенький, с иголочки, отчитывался четко. Лишние звенья убраны. Балласт сброшен. Откуда сквозит – не знает. Крадут? Скорей всего. Но как? Вывезти груз невозможно. Охрану сменили, наняли дополнительный пост, расположили в домике напротив заводских ворот, следить за конкурентами; без толку.
Степан ходил по цехам, недовольно косился, ловил любопытные взгляды рабочих. Цепкая Тома листала бумаги, стучала по калькулятору, недовольно трясла головой. А потом отпросилась до вечера, не объясняя причины.
Мелькисаров раздраженно отпустил.
Ближе к полуночи в номер к нему постучали. Маленькая Тома в темно-синем пальтишке, воздушный шарфик, светлые сапожки с меховой оторочкой по тогдашней моде (дочерна замызганные), – сияла от радости, прикладывала палец к губам, подмигивала, жестами торопила, только что не пританцовывала. Ну любимая собачка, и все тут. И чем-то похожа на молодую Жанну. Внизу их мрачно ожидал Потапыч (как точно звали прежнего директора, разжалованного в замы, Степан уже не помнил; пусть будет Потапыч). На завод не повел; поманил на обочину, в мелкий лесок. Было жалко английских ботинок и светлых зеньевских брюк; октябрь уже, под ногами чавкает мазутная владимирская грязь; это только на картинках – белоснежный храм на Нерли, а в жизни свинарник и слитое масло.
Лесок примыкал к складскому забору справа. За шиворот падали мерзкие капли. От забора влево уходила боковая проселочная дорога; стоял грузовичок, мотор прогревался. Ноги окончательно увязли, жижа протекла в носки. Раздался непонятный звук, как будто экскаватор бьет по земле снарядом, в воздух взлетело что-то темное, тяжелое, ухнуло прямо в кузов. Через две минуты – еще. И еще. И еще.
Все, сказал Потапыч. Пора.
Увидав три смутные фигуры, водитель резво бибикнул и набрал мгновенную скорость, как какой-нибудь спортивный болид. С той стороны забора раздались глухие крики, скрежет, топот; вспыхнул свет прожекторов.
– Всем стоять, стреляю!
Катапульта была само совершенство.
На одном конце пятиметрового бруса (внутри складского двора, у забора), крепился короб с магнитами; посередине, как на детских качелях, брус приподнимала жесткая основа; по противоположному концу со всего маху били строительной бабой. Короб уносился в небо и падал точно в кузов. Пять долларов килограмм, пять тысяч тонна. Четверо своих рабочих, сторонний водила, какой-нибудь тайный посредник; доходность, прямо скажем, неплохая.
Начальник охраны юлил; без него не обошлось, но доказательств нет. Он орал на понурых рабочих, демонстрируя хозяйское рвение:
– Следаки! Милиция! Уголовное дело!
– Отставить, – приказал Степан. – Работяги молодцы, хорошо думают. Всех оштрафовать на месячную зарплату – и перевести в управление.
Решение Томе понравилось. Ей сегодня все нравилось. Приятно сознавать, что ты первая, лучшая, хитрая, удачливая. Оставалось довершить игру. Она поманила пальчиком Потапыча. До Мелькисарова дошло внезапно, что Потапыч был похож на объевшегося карликового бегемота: косая линия лба, большие глаза навыкате, безразмерный зоб, про живот и говорить уже нечего.
– Вот, Степан Абгарович, знакомьтесь: этот человек помог мне во всем разобраться. Директор Стебеньков.
– Замдиректора, – поправил Стебеньков. – Директором у нас теперь товарищ Кузовлев.
– Директор, директор. Мы сейчас хозяина уговорим. Стебеньков-то поближе к земле, а Кузовлев слишком хорош для здешней жизни. А, Степан Абгарович? Переназначим?
– Почему же Стебеньков без тебя не действовал? Почему не накрыл воров сам, раньше? Или ты, Стебеньков, не знал?
Стебеньков засопел, заговорил не слишком внятно.
– Я знал, хозяин. Как не знать? Но пацаненок хотел управлять? Пусть управляет. Что ему мешать?
– Ладно, уговорили. Но чтоб следил теперь за порядком и поменьше крал. Поймаю – руки оторву.
7Отмечать удачное приключение поехали в местный ночной клуб: только-только открылся, первая ласточка. Темно, собеседника еле видно; слышно еще хуже.
Рядом с высвеченным танцполом живой оркестр, перекупленный у областного ресторана: старая электрогитара, ударник, медные; резко поет невеселая дамочка с голыми плечами и пожухлой грудью, обжатой оборками.
За соседним сдвинутым столом гуляет компания. То ли помолвка, то ли зарплата, но сидят хорошо, обильно.
Объявляют первый танец; выходят только девчонки; парни, погогатывая, пьют. Одна выделяется сразу; гибкая, фигуристая, юбка – не бывает короче; танцует смело, даже слишком смело. Выбрасывает аппетитные ноги, округляет движением бедра, выпрастывает из-под кофточки белый мягонький животик: а тогда еще животики не обнажали. Степан следит за направлением ее взгляда; адресат заманушки понятен. Высокий, белобрысый, как бы растекшийся по стулу; провинциальный бонвиван.
