Александр Торопцев - Охрана
– Они тоже укрепляли, как могли. Ты зря так. Делить нас не стоит. Они – на своем месте, мы на своем.
– Не скажи. Полгода назад я к своему бывшему комроты в гости напросился, на дачу. Этот – да, боевым был генералом. От него я любую взбучку мог получить. Но таких у нас было мало, особенно после того, как ушли из армии воевавшие генералы. Ты же сам знаешь – деланные мальчики. Папами и дядями деланные. Я смотреть на них не мог, противно. Помнишь, в 70–80-е годы штангисты били рекорды.
– А причем тут это?
– Да при том. Они же мышцы качали и силу анаболиками, химией то есть. И у наших генералов – своя химия.
– Какая еще химия?
– Блатной корпус – наша в армии химия. Ты не думай, что это моя злость от зависти идет. Зависти уже нет. Ровно три года прошло, чуть меньше. Сразу, как я в августе девяносто шестого дочь замуж выдал, зависть сгинула. Бог с ним, с этим блатным корпусом. Мне до него дела нет. Я детей тренирую и внуков воспитываю. И внучек. Пусть рожают. Другое дело – держава. Она без армии существовать не может. А значит, воспитывай, не воспитывай… ну как тебе сказать, не будет в стране армии, не будет страны, не будет счастливой жизни в ней нашим детям и внукам. И точка. А с такими генералами у нас армии через десять-пятнадцать лет, если не раньше, не будет.
– Да понимаю я это, Сергей. Не на луне живу. Хоть и в боевых частях и не служил, – ответил с чувством собственного достоинства Касьминов.
– Обиделся?
– Да нет.
– Обиделся. Вижу. Но между прочим, я тебя не имел в виду. Ты на своем месте. Скажу честно, я бы о таком, как ты, заместителе мечтал бы.
– Спасибо, уважил.
– Опять обиделся. А зря. Не понял ты меня. Ну уж прости за прямоту.
– Да я все понял, Сергей. И во многом ты прав.
– Вот и хорошо. Давай выпьем за тебя. Чтобы шел ты и шел в гору до самого верха. Чтобы бы быть тебе замом у самого министра обороны. Уверен, и он бы оценил тебя. Удачи тебе, Володя! Чтобы все у тебя было как надо.
– Спасибо за прямоту.
– А теперь я быстренько убираю со стола, а ты пока телевизор посмотри в большой комнате. Я мигом. Зять приедет ровно в 24.00.
Полковник Касьминов послушным был человеком. Он ушел в большую комнату, но телевизор включать не стал, решил просмотреть книги бывшего офицера. Книги у Семенова были сплошь военные. «Теория военного искусства», четырехтомник Керсновского, три тома Дельбрюка, Клаузевиц, Жуков, Бантыш-Каменский…
«Зачем ему это? – подумал Касьминов. – Ностальгия замучила или время появилось?» Сам-то он не любил военную литературу, если говорить начистоту. Читал исторические романы, иной раз детективы, но в основном газеты. И даже не думал, что ему когда-нибудь захочется листать подобные книги. Невоенным он был человеком, в армию попал случайно. В семидесятом году он, выпускник школы в захолустном степном городке, где служил отец, никуда не поступил бы. Отец посоветовал – он сопротивляться не стал. Вскоре отца перевели по какому-то счастливому случаю в Москву, он быстро окреп в столице, дошел до полковника, удачно пристроил сына за год до пенсии. Кадровая работа увлекла Касьминова-младшего, но военным человеком он так и не стал. Потому что не родился он военным человеком и не страдал из-за этого. И никто из его сослуживцев не страдал – потому что был Касьминов на своем месте.
– Вот и все! – В комнату вошел Семенов. – Поехали.
Бывшие сокурсники спустились по лестнице, на удивление опрятной, вышли на улицу и увидели свет фар небогатого джипа. Зять оказался точен и вежливо неразговорчив. Семенов сидел рядом с ним, они перебрасывались короткими фразами на семейные темы, а Касьминов, уютно развалившись на заднем сиденье, осматривал ночные улочки далекого подмосковного городка и размышлял, стараясь сбить нараставшее в душе недовольство. Такое с ним бывало, хотя и нечасто. Не любил он много пить даже дома. А тем более в гостях. Кто-то называет подобное состояние совести похмельным синдромом, обычно оно наступает на следующий день после крепкой выпивки. У Касьминова совесть просыпалась в конце застолья. Зачем пил? Кому это нужно? Зачем болтал со старшиной?
Семенов остановил зятя возле ларька, молодой человек вышел из машины, купил три бутылки кваса, поехали дальше.
– Мне уже на сегодня хватит, – сказал гиревик, повернувшись к Касьминову. – Завтра с утра тренировка. Я должен быть, как стеклышко. Дети. У них нюх тонкий. Но если ты хочешь добавить, то возьмем.
– Нет, что ты! Я сегодня уже и так перебрал.
– Будет тебе! – по-стариковски усмехнулся Семенов и не докончил свою мысль. – Приехали!
Спортзал – одноэтажное кирпичное здание с большими окнами и пристройкой-прихожей – стоял во дворе ПТУ, образованного в первые годы перестройки на базе восьмилетней школы. Школа-то была когда-то богатая. Один сад и огород чего стоили. Теплицы были здесь и хороший директор школы, бывший фронтовик-разведчик, в сорок четвертом потерявший ногу. Он, самый орденоносный в районе, принял за год до Победы школу, еще недостроенную, без сада-огорода, без единого деревца на школьном дворе. Тридцать лет он отдал школе. В 1964 году ему удалось построить во дворе мастерскую и спортзал, а еще через пять лет его «ушли» на почетную пенсию, потому что одной бойкой учительнице истории и обществоведения очень нужно было подиректорствовать. С той поры здоровье бывшего разведчика пошатнулось, он стал быстро стареть, хиреть. Новая директриса, впрочем, задачу свою выполнила с блеском: через пару лет ее пригласили в РОНО, затем еще куда-то, еще – и вскоре следы ее затерялись в бесчисленных и путаных коридорах министерства образования.
– Короче говоря, все как в армии. Кто-то делает дело, а кто-то прыгает по ступеням, а дело разваливает, – сказал Семенов, открывая дверь спортзала.
К нему тут же подошел краснощекий крепкий парень, еще не служивший, и браво доложил:
– Сергей Иванович! В клубе за время вашего отсутствия происшествий не случилось. Сауна готова.
«Он и здесь остался старшиной!» – подумал Касьминов.
– Хорошо. Спасибо, Виктор. Дома все хорошо? Как матушка?
– Поправилась, Сергей Иванович. А я сегодня сдал вождение. Спасибо вам!
– Мне-то за что? Не я же за тебя вождение сдавал! – улыбнулся Семенов, и уже в сауне, небольшой, человек на пять, в подвале, он сказал Касьминову: – Ты себе представить не можешь, из какого болота я его вытащил три года назад. Здесь же, на гражданке, обалдуйство страшное. Пацаны, как собаки на свалке. А свалка – весь район. И, главное, как у нас – инициатива наказуема. Мне-то крупно повезло. Был здесь один нормальный человек в администрации. Я случайно с ним познакомился, когда документы оформлял. Он-то мне и предложил взять этот спортзал, эту спортшколу, которая уже почти развалилась. Заметь, в девяносто шестом году. В то время все начальники и подчиненные думали только о себе да о своих деньгах.
Касьминов слушал его внимательно, не перебивал, иной раз вставлял вежливо разные междометия, не понимая, правда, зачем он здесь, зачем Семенов говорит о своих делах, зачем ему, еще действующему полковнику, все это нужно знать.
Настроение не улучшалось. Баня и квас не помогали. Хотелось домой, к жене. Пусть пилит, пусть отворачивается, пусть даже переляжет на диван, пусть утром не сварит кофе, пусть! Все равно это лучше, чем слушать счастливого, прямого, слишком прямого и гордого, до тупости прямого Семенова, разговорившегося не в меру. Парная программа у него была серьезная – десять заходов в парилку, столько же холодного душа, по три-четыре минуты на квас. И болтовня, болтовня.
Касьминов попариться тоже любил. Но в другой компании, где все чинно, благородно, где нет даже намека на взрывоопасное откровение. Да-да! Семенов был взрывоопасен. И это, по-видимому, чувствовали все, от кого зависела судьба, карьера бывшего старшины курсансткой роты. В годы учебы данное качество Семенова ни один из курсантов заметить не мог. Служака и есть служака, выскочка. Такелажнику захотелось офицером стать.
Пять лет в училище тянулись долго, но пролетели быстро. И еще двадцать лет пролетело. Из курсантской роты в армии осталось к этому времени процентов десять. И – Касьминов теперь об этом знал точно – виною тому была именно взрывоопасность Семенова.
Его побаивались. Слишком смелый взгляд, физическая и духовная сила, непокорство, упрямство, вера в высшую справедливость, в себя самого – эти составляющие семеновского «динамита» сыграли в его офицерской карьере роковую роль. Хотя он так и не взорвался. Повезло кому-то – столько было бы хлопот! И ему повезло. Впрочем, любое везение не вечно, а возраст у Семенова такой, что его динамиту слишком рано было приходить в негодность. Слишком рано.
– Заброшенные, зачуханные псы. И свалка на весь район! – говорил он, разгоняясь. – Я пришел к директрисе ПТУ и прямо сказал: «Дайте мне спортзал!» А она в ответ: «Вы хотите открыть какое-то производство? У вас есть соответствующие документы?» Как я сдержался, не обозвал ее дурой стоеросовой, до сих пор понять не могу. Документы у меня, однако, были. Удостоверение КМС по гирям, по самбо и так далее. Показываю ей, говорю, почти нежно: «Я хочу открыть в вашем зале производство сильных и порядочных парней, восстановить спортшколу. В администрации города и района меня поддержали. Но в помещениях ДЮСШ сейчас склады». И вижу, что до нее не доходит смысл сказанного. Тогда я ей назвал фамилию того человека, он сейчас в Москве, и это произвело-таки впечатление на дуру набитую. Между нами говоря, я таких и в армии видел в генеральских погонах. Да ты и сам знаешь не хуже меня.
