Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
Городской пляж, заполненный до отказа, наподобие лежбища котиков.
Пляж ворочается, подпрыгивает, живет напряженной интеллектуальной жизнью.
В сверкающем море мимо пляжа медленно тянется несуразное судно – паровая шаланда «Лада».
Груженная донным илом «Лада» идет в виду пляжа своим курсом.
Эдик Евсеев и Толя Маков сидят на борту, свесив ноги к близкой воде. Эдик читает Толе журнал «РТ».
– «Послушай, Джо, – сказал агент ФБР гангстеру Валачи. – От ваших ребят мы постараемся тебя уберечь, но от электрического стула ты должен спасаться сам. Мы уже почти знаем название вашей шайки, ты должен только кивнуть. Ну, Джо, как она называется? Коза…
Джо Валачи смертельно побледнел…»
На баке лежат «трюмные черти», решают кроссворд. Рядом боцман Витя Сорокин пишет письмо, шевеля толстыми губами.
– Здравствуй, Витя, – шепчет он. – Почему ты мне так долго не пишешь? Я знаю, что ты много работаешь на своем судне, я тоже много работаю, но…
– Витя, назови жвачное животное, – просить Сидор.
– Верблюд, – говорит боцман.
– Верблюд не лезет.
– Отстань, Сидор!
– Назови горную систему, Витя!
– Кавказ.
– Не лезет.
– Отстань, говорю.
– Сонату Бетховена, Витек.
– Аппассионата.
– Лезет! – ликующе заорали «трюмные черти». – Влезла, зараза, тютелька в тютельку.
Бесо и Шота, продолжая ругаться по-грузински, прогуливаются по палубе.
– Ты ничего не понимаешь в хирургии, Бесо! Вспомни, что писал Дженалидзе об одномоментной резекции…
– Исчадие ада, здесь нужна пластика, понимаешь? Тебя, Шота, из института выгонят за бездарность, понимаешь?
– Бесо, Шота! – кричит боцман. – Чокнулись?
– Кушать хочешь, Бесо? – спрашивает по-русски Шота.
– Спасибо, пока нет. А ты хочешь?
– Великий поэт! – кричит Сидор.
– Руставели! – в один голос кричат грузины.
– Лезет! – ликующе орут «трюмные черти».
– «Агенты спрятались в кустах возле виллы Дималжио», – читает Эдик.
Капитан любовно поглаживает самоварчик.
– Умница Екатерина, – шепчет он.
По пляжу шествует огромная демоническая красавица, женщина-«вамп». К ней пристраивается некто в шляпе.
– Извиняюсь, вы не из Ростова?
– Я местная. Отвались.
Шляпа отстает. Поднимется культурист.
– Узнаю землячку из Минска.
– Ложись, – командует красавица. – Я местная.
Культурист ложится. Красавица шествует дальше.
К пляжу пристает ялик. Из него как бешеный выскакивает детина с землечерпалки. Он мечется среди пляжников, тормошит их, кричит лихорадочно:
– У кого акваланг есть? Эй, мужики, у кого акваланг найдется? Эй, кто хочет в долю? Мужики, не прогадаете! На дне бочки с золотом!
К красавице подмазывается щуплый типчик.
– Какое роскошное дитя юга! Лапочка, вы местная?
– Но, синьор, но, – отвечает красавица и вдруг рявкает: – Отвались!
От пляжа отваливает ялик, полный аквалангистов. Они совсем сдавили бедного детину, который еле ворочает веслами. За яликом плывет множество пловцов, кто с аквалангом, кто без, а один на детском надувном крокодильчике.
Катятся волны бескрайнего моря. Красавица стоит одна возле самой воды, трясет пышной гривой, простирает руки к горизонту, поет:
– Я люблю, но об этом никто не узнает…
Опускается вечер, и в его таинственных бликах начинается бурная жизнь. Она развивается от начала до конца главной улицы и обратно, от конца до начала, от стеклянного кафе «Ракета» до стеклянного кафе «Орбита» и обратно. Между этими кафе-близнецами имеется еще распивочная «Южные вина».
Во всей своей младенческой суровости плотными рядами идут молодые морские люди. Они идут, выпятив розовые подбородки, засунув руки в карманы расклешенных брюк, подняв воротники ливанских курток, имитирующих кожу, цыкая желтой от «Кэмэла» слюной, сужая глаза при виде тихо шмыгающих скромных девиц.
– Йе, йе, йе, хали-гали! – несется над главной улицей.
По тротуару торжественно выступает принаряженный Бронислав Иванович Зуппе. Под руку он ведет свою внушительную супругу Екатерину. За ними идет боцман Витя Сорокин. За ним смущенно хихикающие «трюмные черти». Все трое в пиджаках и в галстуках. Замыкают шествие Эдик Евсеев и Толя Маков. Они хохочут, кривляются, подпрыгивают, то и дело подходят к группам парней, ржут с ними, потом бегом догоняют шествие. Шествие направляется в кафе «Орбита».
Бесо и Шота в сумерках идут по причалу торгового порта. Подходят к одному из судов, кричат:
– Анзор! Эй, Анзор!
На палубе появляется вахтенный – Анзор.
– Бесо! Шота! Здравствуйте, генацвале!
– Здравствуй, Анзор. Ты нам оставил немного вина?
– Конечно, оставил. Сейчас.
Анзор скрывается. Бесо и Шота продолжают спор.
– Делаем анастамоз, Шота. Понимаешь, куриная голова?
– Ты ненормальный, Бесо!
Анзор при помощи двух матросов спускает лебедкой на причал огромную бочку.
– Эй, друзья, возьмите свое вино!
– Спасибо, Анзор!
– Э! Большое дело!
Бесо и Шота, яростно ругаясь, катят перед собой бочку в сторону города.
– Кто такие эти ребята? – спрашивает матрос Анзора.
– Мои земляки. Студенты-медики. Подрабатывают в порту. Закадычные друзья.
В кафе «Орбита» дым коромыслом. За стойкой буфетчица Роза, та самая демоническая красавица с пляжа. Вид у нее крайне суровый. Она разливает вино, отпускает закуски, считает деньги, дает по рукам многочисленным ухажерам.
Компания неряшливых мужчин, которых мы видели возле стоянки такси, сейчас расфранчена, вид у всех бонвиванский, от утренней вялости не осталось и следа.
Главарь компании Мелантий Полибеев, гладкий мужчина средних лет, протягивает буфетчице цветок.
– Розочке розочку из личного сада. Сами знаете, тридцать пять корней золотого ранета. Работящая мамаша. Я начну жить по-новому.
– Убери свой цветок, Полибеев Мелантий, – говорит Роза. – Меня на такие штучки не купишь.
Сильвестр Полигамов перегибается через стойку.
– Розка, честно, приходи ко мне в гости, все по закону, мамка курицу зажарит. Начнем новую жизнь.
– Полигамов, сними копыта! – прикрикивает Роза. – Стекло продавишь, оштрафую.
Платон Полинфердов, сбоку:
– Розочка, вижу тебя во сне, всюду мерещится образ твой, родители ждут… По-новому заживем.
– Товарищ Полинфердов, товарищи, товарищи! – угрожающе кричит Роза. – А ну, давайте-ка отсюда все на выход! Знаем мы таких. Вчера из «Ласточки» на 48 рублей ушли. Шурку чуть под монастырь не подвели.
– Друзья, нам нанесено оскорбление! – величественно говорит Мелантий Полибеев. – Уходим все в «Ракету» к нашей милой Ниночке. Клянусь, ноги нашей больше не будет в «Орбите». Табу!
– Давай, давай! – повеселев, кричит Роза.
К стойке подходит компания иностранных моряков.
– О, бьютифул вумен! Фотографирен цузаммен, чик-чик, порфаборе, пожалуйста…
– Фотографирен, пожалуйста, а на стекло не наваливайтесь, – сурово говорит Роза и принимает позу.
В углу за столиком сидят первый помощник с танкера «Вышний Волочек» Водовозов и комсорг Александр Александров. Комсорг не сводит горящего взгляда с Розы.
– Люблю я ее, товарищ первый помощник, ловлю ее взгляды, – говорит комсорг. – Сувениры привожу – не берет, взглядов – не ловит. А любит она, прямо вам скажу, недостойного человека.
– Субъективизмом страдает красавица, – констатирует Водовозов. – Не может подняться над собой.
– А любит она, представьте, Эдьку Евсеева, – страдает Александр Александров. – Пробовал я влюбиться в Ниночку из «Ракеты», ловил ее взгляды, так она тоже ноль внимания, тоже Эдьку любит, чтоб ему потонуть на своем дерьмовозе…
Внезапно с шумом распахнулись двери, и в «Орбиту» вошел экипаж «Лады».
Буфетчица Роза вспыхнула при виде Эдика, закрыла лицо руками, крикнула на кухню:
– Ой, девочки, Эдик пришел!
Надо сказать, что Эдик Евсеев вошел в кафе на руках. Толя Маков зеркально повторял все его движения.
Капитан Зуппе с женой Екатериной достойно сели за столик. Витя Сорокин, гремя пятаками, бросился к музыкальному автомату. «Трюмные черти» сразу протопали к стойке.
– Только без гусарства, Бронислав, – строго сказала Екатерина. – Салатик, по рюмке «Фетяски» – и в лоно.
– В какое лоно, Катя? – робко спросил капитан.
– В лоно семьи.
Витя Сорокин, растолкав всех, пролез к автомату.
– Ребятишки, где тут танец «террикон»? Мне надо одно па отработать.
«Трюмные черти», вытаращив глаза, восхищенно смотрят на Розу.
– Ну и шнобель у тебя, подруга, – говорит Сидор. – С таким шнобелем тебе бы к нам, на Тухаевскую.
– Обслуживаться не будете совершенно, уроды, – гневно восклицает Роза, а сама все смотрит, смотрит на Эдика Евсеева, ловит его взгляд.
– Все комикуете, Евсеев, все идиотничаете, – строго говорит Водовозов.
– Эх, Эдик, а мы из тебя человека хотели сделать, – с подтекстом произносит Александр Александров.