Гейл Форман - Всего один день
— Это тоже французский?
— Нет, латынь. Можно еще того парня спрашивать, африканца.
Великан. С ним бы я не против поговорить, но, естественно, я не знаю его имени.
— Давай ты. У тебя это все лучше получается.
— Ты о чем? Я испанский учил.
— Я про то, как ты голоса меняешь, играешь.
— Я видел тебя в роли Розалинды. К тому же ты целый день играла Лулу и сейчас перед родителями изображаешь студентку, готовящуюся к меду.
Я опускаю глаза и принимаюсь ковырять ноготь.
— Я просто врушка.
— Нет. Ты экспериментируешь с разными личностями, как все те шекспировские герои. Все, кем ты притворяешься, в тебе уже есть. Именно поэтому ты и надеваешь эти маски.
Кали в этом году начала изучать французский, поэтому я спрашиваю у нее как будто невзначай, как можно пригласить к телефону Селин или бармена-сенегальца, у которого есть брат в Рочестере. Поначалу она просто в шоке. Наверное, я с самого начала учебного года спрашиваю у нее что-то более человеческое, чем «Это твои носки?».
— Ну, это будет зависеть об большого числа факторов, — говорит она. — Кто эти люди? В каких вы отношениях? Французкий — это язык нюансов.
— Гм, а не может быть такого, что это просто люди, с которыми я хочу поговорить по телефону?
Кали смотрит на меня, сощурившись, а потом утыкается в книгу.
— Попробуй перевести через программу в Интернете.
Я делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю.
— Ладно. В порядке следования это хорошенькая стервозина и приятный молодой человек, с которыми мне как-то довелось встретиться. Они оба работают в одном ночном клубе Парижа, и мне кажется, что у них есть ключ к моему… моему счастью. Это проясняет нужные нюансы?
Кали закрывает учебник и смотрит на меня.
— Да. И нет. — Она хватает листочек и начинает постукивать им по подбородку. — Ты случайно не знаешь, как зовут этого брата из Рочестера?
Я качаю головой.
— Он упомянул его, но произнес быстро. А что?
Кали пожимает плечами.
— Ну, просто если бы ты знала, можно было бы найти его самого в Рочестере, и так выйти на его брата.
— Боже, об этом я даже не подумала. Может, мне удастся вспомнить и поискать. Спасибо.
— Просто поразительные вещи могут случиться, если попросишь о помощи, — соседка многозначительно смотрит на меня.
— Ты хочешь все узнать?
Ее поднятые брови как бы говорят: «Любят ли свиньи грязь?»
И я рассказываю ей, Кали, которая никак не грозила стать моим доверенным лицом, краткую версию своей саги.
— О боже. Да. Тогда все ясно.
— Что ясно?
— Почему ты все время держишься в стороне, всегда нам отказываешь. Мы-то думали, что мы тебе противны.
— Что? Нет! Не противны. Я просто чувствовала себя изгоем, и мне было жаль, что на вашу долю выпала такая соседка.
Кали закатывает глаза.
— Я перед тем, как сюда приехать, разошлась со своим парнем, а Дженн — со своей девушкой. Как ты думаешь, почему у меня столько фоток Бастера? Всем было фигово, все тосковали по дому. Поэтому мы и проводили столько времени на вечеринках.
Я качаю головой. Я и не знала. Я даже не пыталась что-то узнать. Потом я начинаю смеяться.
— У меня одна лучшая подружка с семи лет была. Я, кроме нее, ни с кем и не тусовалась из девчонок, и я, похоже, как-то упустила то время, когда люди учатся дружить.
— Ничего ты не упустила. Разве что ты и в детский сад не ходила.
Я беспомощно смотрю на нее. Конечно же, я ходила в садик.
— Если ты ходила в сад, то научилась заводить друзей. Это как бы первое, чему там учат, — она смотрит на меня. — Чтобы с тобой дружили… — начинает она.
— Надо дружить самому, — подхватываю я, вспоминая, что нам говорила миссис Финн. Или Барни.
Улыбаясь, Кали берется за ручку.
— Думаю, проще будет искать эту девицу Селин и сенегальского бармена, о его брате забудь. Много ли там барменов из Сенегала? А найдешь бармена, спроси, есть ли у него брат в Рочестере.
— Рош Эстере, — поправляю я. — Так он его называл.
— Это понятно. Так звучит куда солиднее. Вот, — она подает мне бумажку. Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait[39]. Она написала и на французском, и транскрипцию, как это произносится. — Это как спросить их по-французски. Если тебе нужна помощь с этими звонками, дай знать. Друг может помочь.
Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait. За следующую неделю я произнесла эту фразу так много раз — сначала репетировала, потом по телефону, и каждый разговор угнетал меня все больше и больше — так что не сомневаюсь, что теперь говорю ее и во сне. Я позвонила двадцать три раза. Je voudrais parler à Céline ou au barman qui vient du Senegal, s’il vous plait… Я говорю это, и происходит одно из трех: первое — вешают трубку. Второе — отвечают на разные лады non[40] и вешают трубку. Эти однозначные «нет» я вычеркиваю из списка. И третий вариант — начинают лепетать по-французски очень быстро, и я не могу ответить. «Céline? Barman? Senegal?»[41] — повторяю я в трубку, но слова тонут, как бракованные спасательные круги. Я же понятия не имею, что говорят эти люди. Может, что Селин и Великан пошли обедать и скоро вернутся. Или что Селин внизу, но сейчас занята — трахается с высоким голландцем.
Я решаю воспользоваться предложенной Кали помощью, иногда ей удается выяснить, что у них нет ни Селин, ни бармена-сенегальца, но чаще она тоже ничего не понимает, как и я. Тем временем они с Ди начинают искать через «Гугл» все возможные сенегальские имена с привязкой к Рочестеру. Мы даже делаем несколько звонков, но получается очень неловко и безрезультатно.
После двадцати четырех мучительных звонков ночные клубы близ Северного вокзала заканчиваются. Тогда я вспоминаю название группы на майке, которую дала нам Селин — Уиллему и мне. Я ищу ее в «Гугле» и изучаю график их выступлений. Но если они и играли в ее клубе, то очень давно, потому что сейчас они стали очень популярны и дают концерты только на больших сценах, но не в клубах.
К этому времени с того дня, когда я отправила ему письмо, прошло уже три недели, так что я и на этом фронте стала терять надежду. Шансы отыскать его и без того были невелики, а теперь вообще тают на глазах. Но, что страннее всего, ощущение собственной правоты вместе с этим не пропадает. Разве что, наоборот, крепнет.
— Ну, как у тебя с поисками Себастьяна? — спрашивает профессор Гленни однажды после урока, когда я подхожу забрать свое сочинение по «Цимбелину». Стоящие рядом поклонницы смотрят на меня ревностно — с тех пор, как я поговорила с ним про «Партизана Уилла», профессор зауважал меня еще больше. Ну а Ди он всегда любил.
— Да подзависло, — отвечаю я. — Больше зацепиться не за что.
