Джун Зингер - Секс пополудни
Джонатан автоматически посмотрел на часы, хотя он знал, что уже двадцать минут шестого и что он летит на ТВА, а не на «Пан-Америкэн», и болезненная волна сожаления прошла по нему. Они могли бы лететь в одном самолете…
«Ну а если бы? Мы же были вместе на одном корабле в течение пяти дней. Мы были вместе в Нью-Йорке три дня, мы останавливались в одном отеле и все время были в нескольких ярдах друг от друга. И все равно это не имело никакого значения».
Тут он вспомнил, что Ренни стоит рядом и ждет его ответа, может быть, благодарности за доведение до завершающего этапа их дела, может быть, он ждет, что Джонатан обрадуется, поскольку Андрианна летит туда же, куда и он. Ведь должно же это что-то означать, не так ли?
Он не хотел разочаровывать Ренни. Он улыбнулся ему радостно:
— Спасибо, друг!
Ренни, широко улыбнувшись, крепко пожал руку Джонатана:
— Не нужно благодарности, Джонни. Эй, да для чего существуют друзья? Я просто не могу смотреть, как парни вроде тебя сдаются. И полагаю, что раз она тоже будет в Лос-Анджелесе, как и ты, тебе нетрудно будет разыскать ее. На этот раз все будет в порядке! Ты понимаешь?
— Думаю, да.
Настало время садиться в самолет.
— Сообщишь мне, как дела? Вот моя карточка, шеф. Это служба лимузинов, но там всегда знают, где меня разыскать.
— И ты знаешь, где меня разыскать, если надумаешь выбраться в Лос-Анджелес. Мой дом на авеню Звезд в Сенчури-Сити. Там большой знак, на котором написано «Вест пропертиз». Понял? Подожди-ка. Позволь дать тебе мою карточку, это личный номер, по которому всегда можно до меня добраться. Но никому не давай его. Эта линия только для друзей.
— Понял, друг, — Ренни махнул ему рукой.
И только через час полета, после того как он достаточно попил шотландского виски и насмотрелся в окно в темноту, он сообразил, что Ренни сообщил ему только то, что Андрианна летит в Калифорнию на самолете «Пан-Америкэн». Но куда в Калифорнию?
Они оба подразумевали под Калифорнией Лос-Анджелес. Но в Калифорнии сотни городов. Из них пять-шесть больших, куда она тоже могла бы отправиться.
Он мучил себя предположениями о том, в каком бы городе она могла остановиться, хотя вероятно, что целью поездки Андрианны был все-таки Лос-Анджелес. Она могла навестить знакомую киноактрису. В Голливуде полно европейцев. А англичане составляют целый контингент. Все время вместе. У них даже свой частный клуб. Только несколько недель назад он видел целую группу их за столиком у Дадли Мора на Маркит-стрит: Джеки Коллинз, Кейн и Коннери…
Но раз Андрианна направляется в Лос-Анджелес, рано или поздно он ее найдет. Где-нибудь… В каком-нибудь ресторане или на какой-нибудь вечеринке в большой комнате, где будет много народу. Эта мысль звучала, как песня.
Потом опять он стал предполагать, что она могла направиться и на север Калифорнии.
Джонатан нажал кнопку над головой. Через несколько секунд возле него оказался стюард.
— Я хотел бы знать, куда направляется самолет «Пан-Америкэн», который вылетел в пять десять. Все, что мне известно, он летит в Калифорнию.
— Попробую узнать это, сэр. Не беспокойтесь.
Потом Джонатан стал думать о другой вещи, которую сказал ему Ренни, — о медицинском центре. Неужели она потратила на посещение больного друга так много времени: четыре-пять часов? Но кто знает? Она остается такой же загадкой для него, как в первый день их встречи.
О Господи, да он заболел и устал, потому что постоянно думает о ней! Он уже решил заставить себя забыть ее. Так чем он, черт возьми, занимается? Какое для него может иметь значение, куда она направляется?
Стюард вернулся:
— Я получил информацию для вас, сэр. «Пан-Америкэн», вылетевший в пять десять, прибывает…
— Меня это уже не интересует!
— Да, сэр. — Стюард сверкнул глазами и отошел.
Но Джонатан вглядывался в темноту, как будто старался увидеть ее самолет, летевший в том же направлении, что и его…
Глядя в окно самолета, летевшего в Сан-Франциско, Андрианна вспоминала впечатления прошедшего дня. Казалось, что это был самый длинный день в ее жизни, даже хотя она выигрывала на разнице в три часа во времени между восточным и западным побережьями США.
Она, Пенни и Николь до четырех утра не ложились спать, не желая прекращать удовольствие от общения друг с другом. Они говорили о добрых старых днях учебы в «Ле Рози», смеялись (если что-то по прошествии столь долгого времени казалось теперь смешным), сплетничали о старых знакомых: кто на ком женат, кто за кем замужем, кто сделал сложную пластическую операцию еще до того, как им исполнилось сорок, сколько детей у одной знакомой и разводов у другой. Пенни была настолько любезна, что перемыла косточки всем знакомым. Но потом Николь неожиданно и решительно напомнила, что, будучи, как она полагает, ответственной за все трио и учитывая очень позднее время, она приказывает всем лечь в постель. Выдав им тяжелые сатиновые ночные рубашки с халатами и сказав: «Все необходимое найдете в ванных комнатах», она просто вытолкнула Андрианну и Пенни в комнату гостей, где стояли две кровати и спросила:
— Поскольку от ночи осталось так мало, а вы обе уезжаете утром, думаю, нет смысла селить вас в отдельных комнатах?
Потом быстро исчезла в собственной спальне, оставив Андрианну и Пенни наедине сплетничать уже друг с другом.
— Что ты о ней думаешь? — спросила Пенни у Андрианны. — Так хорошо отдыхали, вспоминали, и вдруг, как будто какая-то муха укусила ее в жопу. Ведь все, что я сделала, это рассказала, как мы с Гаем навестили Урсулу Ван Хубер в Венеции и как старушка Урсула проводила свой медовый месяц с верзилой, который был без ума от нее настолько, что не мог от нее рук оторвать, и как Урсула стонала от удовольствия, как корова, которую трахает бык, и как они не могли дождаться нашего ухода, чтобы вернуться в отель и трахаться. Не думаешь ли ты, что я оскорбила сверхчувствительную душу Николь?
После пары минут размышления Андрианна пришла к выводу, что не Николь, а она сама не хотела… не могла выносить… слышать о страсти, о любви у других людей. Она могла это понять.
Но она сказала:
— Так действительно уже четыре часа утра. Может быть, Николь не могла больше бодрствовать ни минуты.
Потом, несмотря на позднее время, она и Пенни смеялись и шептались, поскольку Николь не могла слышать их, и прошел еще, по крайней мере, час, прежде чем они уснули.
Казалось, что они проспали всего несколько минут, когда Николь постучалась в дверь и потребовала, чтобы они встали, если желают успеть туда, куда собирались, поскольку уже семь утра. Она также объявила, что завтрак будет в двадцать минут восьмого во второй столовой.
— О, иди ты на… со своей второй столовой! — пробормотала Пенни и, проспав еще пятнадцать минут, проснулась и потопала в одну из трех ванных комнат в гостевом отсеке, затем вышла накрашенная, свежая, возбужденная. Однако единственное, что она успела перехватить — это пару глотков кофе.
Пенни покрыла лица Андрианны и Николь поцелуями. Потом облачилась в свою соболью шубку и выскочила за дверь.
Через секунду после ухода Пенни Николь, сделав несколько глотков своего чернильно-черного кофе, пожаловалась, что Пенни — эгоистка.
— Она говорит о большой любви и действительно думает, что брак с Гаем спасет ее. Но правда в том, что он такой же эгоист, как и она, и не способен спасти никого.
Когда Андрианна попробовала протестовать, Николь пожала плечами и рассказала, что специально выбрала несколько розовых оттенков, чтобы украсить вторую столовую, чтобы они напоминали о холодном свете утра.
— Ужасное время дня для женщины, которой больше тридцати пяти, — сказала она безнадежно.
«Но эта розовость комнаты на этот раз не сработала для Николь», — подумала Андрианна. Возможно, Николь вообще не спала. Под ее зелеными глазами виднелись черные круги, а у уголков рта появились скорбные морщины, которых не было вчера вечером.
Она терялась в догадках, какие проблемы мучили Николь. Может быть, предстоящая свадьба Пенни и Гая, брак, обещавший любовь и страсть? Может быть, вопросы Пенни о неравном браке самой Николь? А может быть, нарисованная Пенни картина того, как Урсула Ван Хубер и ее верзила-муж спешили поскорей потрахаться? Не эти ли мысли заставили Николь ворочаться всю ночь с боку на бок?
Бедная Николь… Она всегда верила в свою силу и правильность своего жизненного пути, в его удобство и практичность. Может быть, она ворочалась всю ночь, мучимая сомнениями, задавая себе вопросы, что создание жизненного спокойствия слишком дорого ей обошлось.
И потом вдруг Андрианна увидела, что она и Николь не так уж сильно отличаются друг от дружки, как она полагала. Она жила в разных местах, занималась разными вещами, у нее было много мужчин, но она тоже не воспользовалась возможностями, которые ей предоставляла жизнь или любовь. По-своему, но она тоже боялась и тоже играла в покой и безопасность, больше полагаясь на свою шкатулку с драгоценностями, чем на людей — в смысле мужчин. Люди, даже те, что любили ее как-то неправильно, недостаточно. Вот драгоценности, пусть холодные, твердые и безразличные, сохраняют свою красоту вечно, так же, как и свою ценность. А мужчины — временные любовники, не выполняют своих обещаний, обманывают, их можно отвергать без боязни.
